- “Чего” или “как”? - ерничает Вадим. По глухому стуку могу предположить, что Август его пнул.

- Скорее “зачем”, - копирую его интонацию, и тоже хочу пнуть, жаль здоровья не хватит. - Но и “как” тоже не мешало бы разобраться.

- Ну, смотри, - начинает Август, и я уже жалею о том, что спросил. - Когда она умерла, предположительно это было около часа дня, ее тело обмякло и не успело закоченеть, хотя окоченение уже началось. Затем, приблизительно часов в девять вечера, ее привезли на твоей машине к тому лесу. Везли ее именно… эм… целой, потому что есть свежий перелом шейного позвонка из-за неудобной транспортировки. Когда же тело все-таки было доставлено и разложено из багажника на заднем сиденье, в грудь ей вонзили тесак, да с такой дурью, что лезвие прошло насквозь, зацепив сердце и врезавшись в кожаную обивку - об этом свидетельствует порез на коже. Еще часов шесть кровь медленно вытекала из ее тела, это мы поняли, взяв анализы и определив свертываемость уже… Тебе это важно? - отрицательно качаю головой, пребывая в полном ахуе. - Ну, не суть. В общем и целом, пока ты спал, а ты именно спал - в твоей крови был обнаружен психотропный препарат, но это не все, что там может быть, ибо анализы будут готовы только через два дня, - тебя привезли вместе с ней. Вопрос в том, кто ее убил.

- Кто? - все дружно посмотрели на меня как на идиота. Денис потер виски, Вадим, не скрывая издевательской улыбки, оскалился во все тридцать два зуба, Август лишь устало покачал головой.

- Ты, вообще, понял, что я тебе тут говорил?

- Честно?

- Лучше не совсем честно, но так, чтобы мне не захотелось дать тебе в морду, - улыбается, и от его улыбки меня всего передергивает.

- Я понял, что ее убили, но при чем тут я?

- А вот тут именно ты и “при чем”, - подхватывает меня Вадим, и мне уже не нравится его уверенность. - Нож, которым было нанесено увечье, твой - я сам дарил тебе этот набор на прошлый Новый год.

- Я им не пользовался.

- Я знаю. Значит, еще кто-то об этом знал. И этот кто-то был очень близок с тобой, раз был в курсе, где ты хранишь запечатанный набор, - в его словах послышалась обида.

А что я могу поделать? Я не люблю такие ножи. Я, вообще, дома кроме колбасы и хлеба ничего не режу, и то, если совсем прижмет.

- И? - подгоняю его. Пока в голове беспросветный пиздец. Ни единой мысли.

- Лесь, ты же не долбоеб, - встревает Денис, - начинай соображать. Сил бы у тебя так нож вбить не хватило, уж прости, но я знаю это, - морщусь, оглядывая себя со стороны. Не дрищ, нормальный, ну качаюсь иногда, но да, признаю, силы во мне не так уж много, как хотелось бы. - На багажнике твоих следов тоже нет. Их либо стерли, либо их там и не было. В итоге, выходит, что действовал ты не один.

- Никуда я не действовал! - подрываюсь на ноги, роняя позади себя стул. Все смотрят на опрокинутую мебель, и хоть бы кто в глаза посмотрел. - Вы верите, что это я? - четко, жестко, готовый услышать ответ.

- Лесь, щас не важно, кто прав, а кто нет, и во что кто верит. Нужно разобраться: как все произошло, кто зачинщик, где, вообще, ты был эти сутки и что это за баба.

- Где она? - неприятный холодок прошелся по спине, ударяя в ноги. Возвращаю стул на место, присаживаясь на самый край. Кто я такой, чтобы что-то с них требовать? Ментам не сдали, и на том спасибо. Я им уже по гроб жизни обязан. А так у меня есть время хотя бы на что-то. Я не намерен сдаваться.

- В подвале, - улыбается Август, Денис выплевывает в спину Вадиму холодный кофе, Вадим орет, Август ржет с легким надрывом, Денис пытается вытереть футболку нашему менту, тот орет еще больше, а я плавненько сползаю на стол, неторопливо бьюсь головой об его холодную гладь.

- Нахуя она там? - прекращаю весь балаган одним вопросом.

- Ну… похоронить бы…

- Он не закончил осмотр, - обрывает его Вадим, стягивая через голову футболку и швыряя ее в виноватую морду Дениса.

- А если менты нагрянут? - непривычно холодно спрашивает Денис, комкая в пальцах чужую футболку. Страшно тебе, родной? Что труп в доме, что на тебя свалить могут. Страшно. И мне страшно, что виновник ее гибели я. Людские страхи так легко распознать, когда сам переполнен ими.

- Посадят, - подводит итог Август, разминая плечи, потягиваясь всем телом, от чего и так короткая футболка задирается почти до пупа, обнажая плоский бледный живот с маленькой звездочкой с левого края.

- А вы не могли ее привезти куда-то еще? - хочется закрыть уши руками и не слышать ничего.

- Куда? Ко мне в участок? Мол, простите-извините, я с дамой, а то, что у нее грудина разорвана, это так, новая мода, да?! - эмоции выходят из-под контроля, это все стресс.

- Можно было ко мне, но я в отпуске и, придя с трупом, выглядел бы подозрительно.

- А я не подозрительно?

- Прекратите, - рявкаю на всю кухню, призывая к молчанию. - Кого не устраивает, можете валить отсюда. Я сам справлюсь.

Денис, психанув, вылетает из кухни, вернув Вадиму его уже непригодную к носке футболку; Август, прихватив со стола пакет со звякнувшими инструментами, семенит следом, и я до немого крика боюсь, что они уйдут. Оставят меня. А могут. Имеют на это полное право.

- Че стоишь? Беги давай, - срываюсь на Вадима. Не со зла. Его уверенность, хладнокровие это заставляет в груди все кипеть и плавиться. Уже слабо ощущаю себя, будто и не я это вовсе, другой человек. Думаю, он видит это по моим глазам, поэтому и не орет в ответ.

- Завтра поедешь со мной, напишешь заявление об угоне авто. Но для этого придется вспоминать, где ты провел эти сутки, чтобы не вызвать подозрений.

- Где. Моя. Машина?

- В земельке закопана. А что?

- Вы больные?!

- Нет, но отмыть ее все равно бы не вышло, и сиденье слишком пропиталось кровью, так что улик хоть отбавляй. А так бензином залили, подожгли, подождали пока прогорит, - кажется, я седею на глазах, - и закопали. Все. Вали вспоминай, где твою блядскую тушу таскало.

- Я не помню.

- Лучше вспомни, а то я сам докопаюсь, где тебя носило, - подходит ближе, оставаясь в метре от меня, и дышит так тяжело, загнанно, будто, блядь, машину закапывал. - И уж тогда точно посажу.

- В тюрьму? - пискнув, вжимаю голову в плечи, отступая к стене.

- На кол, - рявкает на всю кухню и уходит прочь. Вот и поговорили.

Мы с Вадимом всегда тяжело находили общий язык. Несмотря на то что дружим больше десяти лет, я ближе к Дену, а он с Августом постоянно на связи. Но когда мы все вместе, у нас нет четкого разделения, всегда находятся темы для разговора, поднимаются глобальные вопросы, даже личное обнажается, но некое напряжение чувствуется. Всегда чувствовалось. Напрягает ли меня это? Вовсе нет. Он слишком… слишком правильный, принципиальный, навряд ли я когда-нибудь смогу подпустить его ближе, чем Дениса или Августа.

Попытка поспать или вспомнить хоть что-то - превратилась в муку. Не выходит не то что уснуть, даже лечь, присесть, замереть в одном углу, остановиться… Меня тянет, вытесняет из этого дома. И бежать хочется, уводя за собой весь ужас сотворенного моими руками, кровь с которых уже не отмыть, и шага ступить не могу. Нити из самого сердца тянутся к ним, к этим троим людям, что, наплевав на себя, пошли за мной прямо в ад, в его пропасть, ведь что будет, если наш обман раскроется - страшно даже представить.

Так и скитаюсь по небольшому, отстроенному лет двадцать назад дому, скольжу пальцами по шершавым стенам, считаю доски под ногами. Здесь все так же, как было десять лет назад, когда мы в первый раз приехали сюда пацанами. Помню этот детский восторг: дурачились как ненормальные, и было так легко, не существовало никаких границ. Тогда Август напился и мы больше часа не могли его найти, а он забрался на крышу дома и уснул, поганец. Вадим тогда все время был на телефоне, отец не давал и шанса отдохнуть, а Август его отчаянно спаивал, пока тот не отрубился. А ночью, когда все уснули, Денис учил меня целоваться. Все было так важно, значимо, казалось нужным, и даже в своем безрассудстве мы были вместе, а сейчас стены этого, всегда служащего нам укрытием дома давят, они напирают подобно лавине, даже воздух кажется иным. Как быстро мы повзрослели. Дену уже тридцать, Вадим догоняет его, мне двадцать шесть - самый младший, Август старше меня на год, но лет своих почти не ощущаю. Так же, как и поддержки. Она сыпется у меня на глазах, в испуганных взглядах друзей, и я понятия не имею, почему они все еще не бросили меня. Я бы понял. Честно. Не осудил.