- С того это. Толку от тебя на кладбище? Ты лопату поднять не сможешь…

- Вадим! - гаркает Август на весь салон. Вжимаюсь в спинку кресла, не желая встревать между ними.

- Все, я сказал. Малыш, считай это своего рода забота. Если нас там повяжут, не хочу, чтобы ты шел прицепом, - от слов его такой запредельной нежностью потянуло, что меня сейчас стошнит.

Люди на улице, скрывшиеся под козырьком остановки от непрекращающегося дождя, уже начинают коситься в нашу сторону, что ни есть хорошо.

- Я уже с вами вляпался…

- Если ты сам не выйдешь, я вышвырну тебя из машины.

- Рискни, уебок, - рычит Август, зверея на глазах, вцепляется тонкими пальцами в сидушку и почти рычит.

То, что происходило дальше, вспоминать без дрожи не выходит. Вадим, резко лупанув по рулю, выскакивает из машины, открывает заднюю пассажирскую, за шкварник вытаскивает оттуда Августа и, швырнув его на тротуар (Малой чудом не распластался на грязном асфальте, я видел как он с трудом устоял), садится за руль и резко трогается с места. Шокированный взгляд глубоких карих глаз так и стоит передо мною.

- Нахуя ты так?

- А лучше бы было, если бы его порвали в тюрьме? Лесь, у него и так мозги набекрень, а тут еще могилы рыть. Да и подставу я чувствую. Если нас менты повяжут - это одно, его я им не отдам.

- Ты так переживаешь за него? - понижаю голос, стараясь стать невидимым.

- Да, - соглашается легко. - Я и за тебя переживаю, поэтому и еду с тобой, а не сваливаю из города.

- Не вини Дениса, права такого не имеешь.

- Проехали.

К назначенному часу подъезжаем к воротам, где нас уже ждут. Представительный мужчина, лет за сорок, крепкий, с разросшейся щетиной, но одет прилично, видно, что не бедствует. Угрюмое, жесткое выражение лица, и по нему невозможно прочитать ни единой эмоции. Это я понял, когда мы, покинув прохладный салон авто, дружно направились к нему.

- Добрый день, - бархатистый глубокий голос был незнаком мне, и, полагаю, это к счастью. - Вы от Дениса?

Переглядываемся с Вадимом, он кивает, а я, прижав ладонь к животу, стараюсь унять взрыв эмоций от упоминания одного лишь имени. - Идите за мной, машину и “все остальное” пока оставьте здесь.

Вадим пиликает сигнализацией и мы покорно идем следом за новым знакомым, так и не пожелавшим представиться.

От долгого дождя земля намокла и мерзко липнет к подошве кроссовок, сухая трава смешалась с грязью, путается под ногами и мешает идти. Тишина мертвая, здесь даже воздух иной, непривычный, пахнет ладаном, сыростью и печалью. Без конца кручусь по сторонам, стараясь запомнить маршрут и не упустить из вида напряженную спину Вадима.

- Вот здесь, - тормозит нас возле свежевырытой могилы. - Ее глубина на пол метра больше чем положено. Укладываете сюда груз, засыпаете землей, оставляя место для гроба. Утром будут похороны и яму закопают окончательно.

Вадим кивает, утягивая меня за собой, а я ахуело хлопаю глазами, вообще, в принципе ни черта не понимаю. Это, вообще, как?! Что, блядь, творится с этим миром?!

Вернувшись к машине, снимает сигнализацию, открывает багажник, смотрит растеряно, затем, глухо выматерившись и вспомнив чью-то мать, за шкварник подтаскивает упирающегося меня к авто. А я брыкаюсь, пытаюсь скинуть его руку, вцепившуюся мне в ворот кофты, но он в разы сильней.

Зажимаю себе рот рукой, дабы не заорать в голос. Вадим горько усмехается, подцепляя два небольших, но вместительных черных, перетянутых изолентой пакета.

- А я все думал, как он ее допер до багажника, - хлопает дверцей, вручая два таких же пакета мне. - Выдумщик, - по-дебильному скалится и на резвой скорости устремляется вперед.

Страх оставаться с “этим” наедине много сильнее, чем боязнь притронуться к пакету.

- Как думаешь, у тебя руки или ноги? - тихо ржет, шагая впереди, и только выматерив его как последнюю блядь, догоняю, что все это нервное, что страшно ему так же, как и мне, страшно настолько, что он никак не может заткнуться, что-то рассказывает, спрашивает, даже напевает под нос ретро-хиты прошлых лет, возвращаясь от машины с лопатой.

Не подпуская меня, сам скидывает пакеты вниз. Затыкаю уши руками, чтобы не слышать этого хлюпанья, соударения собранных в мешок органов и костей, сдобренных не слитой в канализацию кровью, с твердостью земли. Боюсь вздохнуть, боюсь вообще поверить, что все еще жив и этот ужас происходит со мной… с нами.

Вадим не позволяет мне притронуться к лопате, сам засыпает пакеты землей, пока я трясущимися руками держу сигарету, рвано затягиваясь и выдыхая через раз. Нервно стряхиваю с ресниц слезы, так и не скатившиеся по щекам, и почти молюсь, чтобы Вадька этого не видел.

Светит фонариком, сверяется, проверяя глубину, и, глянув на меня как-то совсем уж жалобно, чем крошит мозг окончательно… СПРЫГИВАЕТ ВНИЗ!!! Быстрее, чем успеваю его перехватить, зацепив ледяными пальцами лишь ткань на рукаве.

- Долбоеб! - ору шепотом, роняя окурок следом за ним, и почти сам срываюсь вниз.

- Не лезь, - шикает на меня, подсвечивая себе телефоном и притаптывая землю. - Вытащишь меня, - голос, его голос на грани срыва, я слышу это, я, черт подери, это почти вижу!

Все это время, пока он осматривает не торчит ли где полиэтилен, не видны ли где следы, я считаю удары собственного сердца, сбиваясь на двадцати и начиная с начала.

- Руку подай, - шипит в который раз, и бьет меня по щиколотке. Поворачиваю голову на звук, замечая отблеск фонарика метрах в сорока от нас. Редкие разросшиеся ели, темнота и приличное расстояние все еще позволяет нам оставаться незамеченными, но это ненадолго.

- Лесь!

- Хватайся, - хриплю и падаю на колени, увязая в грязи, тут же пропитавшей одежду, намертво вцепляюсь в колючий куст позади меня, цепляю Вадима выше запястья, он делает так же, и, скуля сквозь зубы, тяну его вверх. Не выходит. Рука соскальзывает, я постоянно отвлекаюсь на шаги за спиной, свет от фонаря уже почти рядом, и все отчаяннее хочется закричать.

В какой-то момент теряю опору. Падаю вниз, куст полыни остается у меня в руке, а я замираю в немом крике. Вадим прижимается спиной к стене, о которую упирался ногой, в попытке выбраться, перехватив меня поперек груди, зажимает мне рот грязной ладонью, вдавливая так, что привкус земли оказывается во рту, и, вскинув голову, прислушивается к шагам. Почти не дышит. Удары его сердца отдаются мне в спину, полностью совпадая с моими. Я какое-то время еще ерзаю ногами, пытаюсь выбраться, пытаюсь не думать, что сижу в сырой могиле на трупе, одной рукой вцепившись в бедро Вадиму почти не дышу, наверняка делая ему больно, второй же впиваюсь отросшими ногтями в его запястье закрывающее мне рот.

Пара минут, пока сторож обходит свои “владения”, так и не приближаясь к нам. Пара минут, чтобы дать себе успокоиться, обнаружить себя в пространстве. Эта “пара минут” нахрен снесла всю мою психику и вряд ли когда забудется.

- Валим отсюда, - шепчет Вадим, отпуская меня и отстраняя от себя за плечи. Вынырнув и осмотревшись, выкидывает наверх лопату, пнув меня по бедру, заставляет подсадить его. Подставляю руки безоговорочно, он, уцепившись за край ямы, отталкивается ногой от моих рук, забирается наверх почти бесшумно, и помогает выбраться мне. Грязные, дерганые, перепуганные до усрачки мы возвращаемся к машине. Вадим садится за руль и почти сразу срывается с места, будто его подгоняет кто. Пока едем к нему, все время молчит, думает, много курит, изредка поглядывая на меня, и мне совершенно не нравится его затравленный взгляд.

- Ты в порядке? - не могу больше молчать, тишина мыслями возвращает меня туда, на пустое осеннее кладбище.

- А похоже? - дерзит и даже не скрывает этого.

- Я всего лишь спросил как ты, - рявкаю в ответ, не контролируя эмоций.

- Как я? - криво усмехается, мерзко кривя губы. - Дай-ка подумать… Паршиво я! Еще вопросы?

- Лучше бы вообще молчал.

- Да, Лесь, тебе лучше молчать, сидеть тихо и, вообще, не отсвечивать, потому что все, к чему ты прикоснешься, прахом сыплется.