Самое близкое к описываемому периоду покушение имело место на Виндзорском вокзале в 1882 году. Молодой человек по имени Родрик Маклин выстрелил в королеву из пистолета, когда она сидела в своем вагоне. Стрелок он был некудышный и промахнулся. Виктория лишь позднее узнала, чт́о произошло, а в тот момент приняла звук выстрела за лязг паровоза. Маклин уже провел немалую часть своей юной жизни в приюте для умалишенных и после разбирательства на выездной сессии суда в Рединге был быстро спроважен в другой сумасшедший дом.

Но план покушения, приуроченного к юбилею, не шел ни в какое сравнение с этими жалкими выходками помешанных юнцов.

Процессии 21 июня 1887 года предстояло двигаться извилистым путем от Букингемского дворца до Вестминстерского аббатства и обратно. Погода в Лондоне в тот день выдалась великолепная, и солнце сияло с голубого неба. Творившееся на улицах неизмеримо превосходило все прошлые зрелища, сохранившиеся в памяти людей.

Один очевидец писал о «величественной реке, ослепительно сверкавшей в необоримых лучах полуденного солнца», пока она струилась по улицам города. Сверкание исходило «от сабель и орденов, от пышных одеяний и сияющего оружия индийского эскорта, не самого главного, но внушительного атрибута процессии».

Под прикрытием всего этого блеска нанятые Мориарти убийцы готовились нанести удар. Власти, за месяц предупрежденные Холмсом, отправили профессору зашифрованное послание в виде статьи «Таймс», предупреждающей, что готовится нападение. По идее статья должна была внушить Мориарти, что он изобличен. Но, подогреваемый интеллектуальным высокомерием, главным свойством его натуры, профессор остался при убеждении, что попытку покушения следует осуществить.

План был дерзок именно своей простотой. Ныне, когда главы государств окружены крайне сложной и усиленной сетью мер безопасности, трудно даже представить себе, что в XIX веке монархи зачастую практически не охранялись. Выйдя из кареты перед аббатством, Виктория в течение нескольких минут должна была оставаться на виду у толпящихся зевак.

Мориарти исходил из убеждения, что службы безопасности ожидают взрывов. Акции, предпринятые фениями в Лондоне в 1880-х, бесспорно, наводили на такую мысль. И Мориарти не имел ничего против, чтобы полицейские обшаривали аббатство и окружающие здания в поисках бомб. Ведь в его намерения закладка бомб не входила.

А намеревался он поместить возле аббатства двух снайперов, снабженных новейшими винтовками Лебеля, первым огнестрельным оружием в мире, использовавшим бездымный порох. Одним из снайперов, почти наверное, был полковник Себастьян Моран.

Моран, с которым мы встретимся еще несколько раз на страницах этой биографии, родился в 1842 году и был сыном дипломата сэра Огастеса Морана, занимавшего одно время пост британского посла в Персии. Себастьян Моран получил образование в Итоне и Оксфорде. Мориарти завербовал его в свою организацию за несколько лет до описываемых событий, когда Моран вернулся в Лондон после службы в Индии. Хотя полковник происходил из семьи с ирландскими корнями, на преступления его толкали исключительно финансовые соображения.

В день юбилея 1887 года он и его партнер спрятались со своими «лебелями» на верхнем этаже Королевского аквариума напротив Вестминстерского аббатства. Королевский аквариум был не просто тем, на что указывало его название. Построенный в 1876 году как дворец развлечений, он предлагал посетителям для их просвещения не только аквариумы, полные рыб, но и многое другое, включая крытый каток, читальни, театр и художественную галерею. Крайне удачно для плана Мориарти из верхних окон фасада открывался вид на ничем не заслоненную королевскую карету, которая оказывалась на линии огня.

Когда занялась заря юбилейного дня, Холмс был, пожалуй, единственным, кто все еще сомневался, что для покушения на королеву используют взрывные устройства. Немало перехваченных шифровок, которыми обменивались Мориарти и его пособники, осталось нераскодированными. И одна из них, в которой четырежды повторялось некое таинственное слово, никак не уступала стараниям Холмса.

По-видимому, только в то самое утро 21 июня он установил смысл загадочного слова. Слово это было «аквариум».

Мгновенно разгадав план покушения, Холмс вместе с Уотсоном и спешно собранными полицейскими под командованием Лестрейда ворвался в Королевский аквариум в тот самый момент, когда королевская карета отъехала от дворца. Двое потенциальных убийц были застигнуты врасплох.

Каким-то чудом Морану удалось ускользнуть от полиции через лабиринт коридоров и помещений Аквариума, но его сообщника схватили. Власти, несомненно, рассчитывали получить от него ценные сведения об организации Мориарти, и зря. Временно помещенный в Пентонвильскую тюрьму, он был найден в камере с перерезанным горлом. Личность его установить не удалось.

Расследование дела де Лессепса и Панамского канала, которое скрывается за придуманными Уотсоном названиями и именами и сочиненными им лжеследами, потребовало массы времени и энергии. Как и стремительные розыски, которые Холмс в том же году предпринял, чтобы воспрепятствовать покушению на королеву.

Были и другие дела, часть которых описана Уотсоном. Трагическая история отца и сына Опеншо, смерть которым возвестили совершенно безобидные на первый взгляд пять апельсиновых зернышек, присланных в письме, лишь одно из них.

Имелись и другие, о которых доктор говорит мимоходом. Он упоминает отчеты «о „Парадол-чэмбер“; Обществе нищих-любителей, которое имело роскошный клуб в подвальном этаже большого мебельного магазина; отчет о фактах, связанных с гибелью британского судна „Софи Андерсон“; рассказ о странных приключениях семейства Грайс-Петерсона на острове Юффа и, наконец, записки, относящиеся к Кемберуэллскому делу об отравлении»[44].

Одни из этих ссылок легче поддаются интерпретации, чем другие. Кэмберуэллское дело об отравлении почти наверное имеет отношение к Аделаиде Бартлетт, которую в 1886 году судили за убийство мужа при помощи жидкого хлороформа. Совпадение дат и Лондон как место действия (таинственная смерть Томаса Эдвина Бартлетта случилась в Пимлико)[45] обнаруживают малоуспешную попытку Уотсона замаскировать участие Холмса в этом сенсационном процессе.

Причины, которыми он руководствовался, неясны, однако дело это не послужило к чести стороны обвинения. Аделаиду Бартлетт оправдали, хотя, скорее всего, она убила мужа. Говорят, после суда именитый врач из больницы Святого Варфоломея, сэр Джеймс Пейджет, сказал: «Теперь, когда все позади, ей следовало бы в интересах науки рассказать нам, каким образом она это сделала». Если Холмс был одним из тех, кому не удалось доказать вину Бартлетт, Уотсону, вероятно, не хотелось привлекать внимание к его неудаче.

Возможно, единственная польза, извлеченная Холмсом из дела Бартлетт, заключалась в том, что оно свело его с человеком, который оставался его другом на протяжении сорока лет. Адвокат Аделаиды Бартлетт, сэр Эдвард Кларк, так искусно провел перекрестный допрос свидетелей обвинения, что в немалой степени способствовал спасению клиентки от виселицы.

При всех своих недостатках, Холмс обычно отдавал должное таланту противников. И они с Кларком, кажется, сполна оценили достоинства друг друга. В 1950-х годах на аукционе в Линкольншире было продано одно из немногих писем Холмсу. В этом кратком послании 1920-х годов Кларк, ударяясь в воспоминания, пишет о «нашем противоположном понимании этой замечательной женщины, миссис Бартлетт». Холмсу и Кларку суждено было сталкиваться и в других уголовных разбирательствах.

Другие упоминания более загадочны. Грайс-Петерсонам, кем бы они ни были, не удалось бы пережить приключения, необычайные или нет, на острове Юффа, потому что такого острова не существует. Возможно, Уотсон в очередной раз прибегает к дезинформации, но кажется более вероятным, что он снова допустил ошибку.