Обещания надо выполнять

Один раз в школе мы должны были пообещать что-нибудь важное. Я пообещала не приносить в школу Папиху, потому что я уже большая. Но только Папиха не хотела оставаться дома со своей бабушкой (то есть моей мамой), вот я ее и брала. Тогда моя учительница Марта рассердилась и сказала, что Папиха будет сидеть на шкафу, пока за ней не придет моя мама, потому что я не выполнила обещание, а обещания надо выполнять. Я даже не разозлилась на Марту, потому что злись-не злись, а Папиху со шкафа она все равно не снимет, не то что мама. Мама иногда злится, но потом все равно делает, как я прошу. Мама у меня, конечно, хорошая, только я не понимаю, почему мы все время злимся. Мама говорит, что на двоих у нее не хватает терпения. И тогда я думаю: «Зря все-таки Коля у мамы родился. Без Коли у мамы было больше времени, и она со мной играла». Но мама говорит, что так думать плохо, и я сама это знаю, я не хочу так думать, но эта мысль иногда сама появляется в моей голове. Раньше мы с мамой часто играли: и в пазлы, и в мемо, и в готовку, и даже в мишуток, но теперь Коля все хватает и портит игру. А бусики теперь вообще нельзя делать, потому что Коля может все бусины взять в рот и съесть. Хотя это — не самое страшное. Я тоже один раз съела бусину, когда была маленькая, а потом ее выкакала. Самое страшное — если бусина застрянет у Коли в горле, тогда он не сможет дышать и умрет. Как Пушкин. Но это я потом расскажу. Так что мы теперь только читаем или играем в воображении. Вот когда мы играли в зверей, мама сказала, что она будет черепахой. Конечно, я сама хотела быть черепахой, но она первая выбрала. Только мама в черепахах не разбирается. Она сказала, что у нее болит ножка. Разве у черепахи есть ноги? У нее лапки! А когда Коля спит, и мы можем поиграть, мама садиться за компьютер и давай туда-сюда нажимать — свою гениальную книгу опять пишет! Лучше бы в мишуток поиграли, книжек у нас и так полно — вон, целый шкаф! На каком хочешь языке — хошь на русском, хошь на итальянском, хошь на английском, на немецком, французском, избанском — прям как в библиотеке! Иногда мы с мамой не успеваем даже пообниматься! Вот проходит целый день, пора ложиться спать, и я маме говорю: «Ну вот, мы сегодня даже не пообнимались!» она говорит: «Как же не пообнимались! А когда я тебя в школу провожала — мы обнялись».

- Нет, это не считается! Надо сесть на диван и хорошенько, крепко пообниматься, а не так быстро раз-два - и все, пока!» Главное, сама ведь в книжке для взрослых прочитала, что родители должны обнимать своих детей восемь раз в день — это обязательно, но можно и больше. Только у нас все равно никогда не получается больше трех раз: то Коля мешается, то ей ужин готовить надо, то в школу опаздываем, то Баббо убираться заставляет, то что-нибудь еще. Хорошо хоть, у меня есть Папиха, можно с ней пообниматься перед сном. А еще мама говорит, что помнит, как была девочкой. Только я тогда не понимаю, почему она не разрешает мне одеть в школу летом сапоги, или хотя бы вьетнамки, ведь я не могу каждый день ходить в босоножках, все время в босоножках! Вот почему она сама этого не понимает?

Папиха путешествует

Моя Папиха ужасная путешественница. Она уже сто раз летала на самолете, была на море, в театре, в зоопарке. Она даже была в Храпуново и на острове Мадейра, хотя про Мадейру я лучше не буду рассказывать, а то мама может заплакать. Она так хочет опять на Мадейру, что если кто-нибудь скажет «Мадейра», ей хочется плакать. Хотя иногда она сама пугает меня Мадейрой. Например, когда я не убираю игрушки, она говорит: «Ладно-ладно, вот уеду от тебя на Мадейру».

- Не уезжай, я не умею дела делать.

- Ты же с Баббо останешься

- Баббо не умеет дела делать, только холодильник открывать.

Но самое страшное мамино наказание — когда она прячет мою Папиху.

А еще папиха ездила с нами в горы кататься на лыжак и санках. Вернее, Баббо и Тео катались на лыжах, мама вообще ни на чем не каталась, а катала меня на санках. А потом я катала Папиху. Я бы ее научила кататься на лыжах, но только это слишком тяжело. Я даже сама как следует не умею так ногами делать туда-сюда. И вообще, самое приятное в лыжах — это есть крекерсы. Для этого надо проехать кружок вокруг сугроба, а потом сесть на кресло и съесть крекерс. Когда я проехала так много таких кружков, что все крекерсы кончились, мама сказала, что мы будем строить дом для черепахи. У моей подружки Костанцы была мягкая собачка, и мы построили дом для собачки, обезъянки и папихи. Получилось очень красиво.

Однажды летом мы поехали с Папихой в Москву. Мама тоже поехала, а Баббо полетел на самолете прямо в Петербург. Это такой город, как Каваллано, где я как раз живу. Я вот не понимаю, почему Бог создал Москву так далеко от Каваллано, я из-за этого редко вижу своих бабушку и дедушку. А еще в Москве все дома высокие и полно детских площадок. Не то что в Каваллано — только одна, да и то малюсенькая. Зато в Каваллано красиво и видно весь мир. И мама говорит, что сразу видно, что мир создал Бог. А я не знаю. То есть, я знаю, что мир создал Бог, только не понимаю, почему он все-таки не мог хотя бы один цирк создать в Каваллано? Наверное, когда я вырасту, мне придется переехать в Москву, если, конечно, к этому времени у нас не построят цирк.

Ну вот, поехали мы в тот раз в Москву, но хотели сделать бабушке с дедушкой сюрприз и не предупредили их о том, что приедем. Машу-то мы, конечно, предупредили, а то бы нас вообще никто не встречал. И вот привозит нас Маша на машине в Храпуново, калитка закрыта на замок — наверное, бабушка с дедушкой еще спят. Пришлось лезть через забор. Потом мама постучала в дверь, открыла ее и сказала мне шепотом, чтобы я зашла и сказала: «Доброе утро!». Но я ничего не сказала, потому что уже не помнила, какие они — бабушка и дедушка и поэтому их стеснялась. Но бабушка даже не удивилась, что я приехала в Храпуново, а сказала спокойно: «Ой, Анечка, заходи». Не «ОЙ-АХ! Боже мой!!» а просто «Ой, Анечка, заходи» как будто к ней каждый день внучки из Италии приезжают. Бабушка сказала, что у нее было такое специальное предчувствие. Наверное, из-за этого предчувствия она даже забыла в холодильнике в Москве мясо, и когда мы приехали с самолета в Москву, у нас уже был готов ужин. А после мяса мама разрешила мне съесть целых шесть баранок, потому что в Москве баранки продаются на каждом углу, и их можно не экономить, а есть сколько хочешь. Но я съела только пять. Одну, на всякий случай, оставила на завтра — а вдруг в Храпуново нет баранок?

Папиха и Халвицкий

В Храпуново Папиха подружилась с маминым мишуткой Халвицким. Халвицкий раньше жил в Москве, его подарили моей маме, когда она была маленькая и ела халву. Она схватила его прямо липкими халвицкими руками, поэтому его так и назвали «Халвицкий». Потом он состарился, и его в картонной коробке перевезли в Храпуново. Я маме сказала: «Давай возьмем его в Италию, он старый, ему в Храпуново зимой холодно. Видишь, у него уже вся шубка вытерлась. Или это ты ему шерсть летом стригла, чтобы ему не было жарко? Когда была маленькая?» Мама сказала, что она шерсть не стригла. Это, наверное, моль съела. Моль - это такое вредное насекомое, которое ест одежду. А у Халвицкого одежды не было, вот она и съела его шубку. Баббо сказал, что Халвицкого в Италию не пустят, потому что нужен паспорт. Значит, его надо оставить в Храпуново. Но это он специально выдумал, потому что у меня и так много игрушек. А никакой паспорт игрушечным медведям не нужен! Хотя у моей Папихи есть паспорт, но она же моя доченька! Баббо никогда не разрешает мне брать игрушки домой. Один раз, когда мы были в гостях у итальянских бабушки и дедушки, дедушка Джанфранко подарил мне большущего слона Думбо. Я положила его в чемодан, чтобы везти домой, поэтому больше никакие вещи в чемодан не влезли. Баббо рассердился на меня. Это понятно. Но и на слона тоже, и даже на дедушку, и сказал оставить Думбо у дедушки, пусть он сам за ним ухаживает. А я подумала такую мысль: «Настоящий слон во-он какой большой, а Думбо намного меньше настоящего слона, значит, он маленький, значит, его можно взять с собой!» Маме моя мысль очень понравилась, но Думбо она не помогла, и он остался у дедушки.