Процессия прошла к заранее раскинутой палатке с яствами. Горела яркая заря, небосклон был чист, всех манила надежда увидеть солнце. Около 12 часов поднялся на небе красный столб-отблеск восходящего солнца, но оно не поднялось настолько высоко, чтоб показаться нам из-за новоземельских гор. Впрочем, несколько праздничных рюмок в палатке-буфете настроили всех достаточно празднично.

6 февраля. С 27-го по сегодня беспрерывно свирепствовала вьюга. Сегодня к полудню потихло, небо очистилось совершенно. Только поземь мела струйки снега по бухте и закрывала горизонты низким туманом.

И вдруг, неожиданно снеговой туман прорвался нежным лучом. Осветив текучую реку снега, блеснуло солнце.

— Солнце, солнце! — закричали на палубе.

Все бросили работу, закричали ура, ура — без конца — как будто совершилось особо радостное событие. Кто-то выстрелил из ружья, потом ударила пушка. Без слов мы стояли небольшой кучкой и смотрели на солнце, медленно высвобождавшееся из снежного тумана. Наконец-то дождались настоящего дня!

Состоялся экспромптом праздник. Лозунг дня: да здравствует солнце на долгие времена!»

«ГТ. ет никаких оснований называть «весной» время года сейчас же за окончанием полярной ночи. Действительно, приближалось весеннее равноденствие, а далеко на юге и взаправду наступала весна, но в стране, где жили мы, ничто не напоминало о весне. — Те же морозы, бешеные вьюги — не замечалось никакого влияния солнца: оно светило холодным блеском, и косые лучи не могли повысить температуру хотя бы на десятую долю градуса.

Но мы говорили — весна пришла. В самом деле, как иначе назвать радостную перемену в природе, как не весной? — При свете дня выступили почти забытые подробности окружающего пейзажа. Все казалось новым. На горах почти не осталось темных пятен — они поднимались к небу белыми привидениями. На льду, там, где раньше стояли высокие торосы, расстилалась ровная волнистая пелена снега, изрытого застрюгами [61]. На скалистых обрывах гор повисли узорами лавины, а у подошвы каменных стен образовались глубокие снежные коридоры. «Фока» тоже закутался: из снежной одежды видны только стройные мачты, бушприт с утлегарем да ют с трубой. Нет необходимости пользоваться сходнями, — прямо с борта шагаем на снежную равнину.

Все сияло белизной и радостью. Но наши жилые помещения при свете дня казались еще мрачнее. Когда в первый раз золотой солнечный луч ворвался в иллюминатор и заиграл в темноте кают, стало заметно, сколько копоти накопилось за зиму: при искусственном свете мы не замечали, что стены стали серыми от табачного дыма и копоти сутками горящих ламп.

Однако эти серые стены нимало не мешали предаваться самым розовым мечтаньям и никогда, думается, не слышали таких бодрых возбужденных голосов, как в эти первые «настоящие» дни.

Солнце взошло, наступает время, когда мы можем, наконец, приступить к работе в полном объеме. Мы готовы к ней; пред каждым непочатый край дела. Новая Земля почти неизвестна в этой части, — местности, где ступала человеческая нога, — все наперечет, и этих мест чрезвычайно мало. За высокой линией восточного горизонта скрыта загадка Новой Земли. Что там — отдельные ли фирновые [62] поля, как на Шпицбергене, или же — ледяной покров, как в Гренландии и на южном Антарктическом Материке? Мы уже теперь склонны думать, что вся земля погребена льдом, но это нужно доказать, наука не верит поверхностным наблюдениям. И мы чувствуем силу, необходимую для исследований. Осенние экскурсии дали опыт и показали чрезвычайную важность всех, на первый взгляд, ничтожных мелочей снаряжения. Мы способны были часами обсуждать разницу в несколько граммов суточной провизии, или посвящать целое заседание усовершенствованию укупорки саней.

Разумеется, такие споры можно было услышать только в дни бурь и метелей. Каюты пустели в каждый хороший день.

Затворники разбредалась на работу по съемке окрестностей, по исследованию ледников, или занимались очередной работой у корабля. Медведь, посетивши «Фоку» 27 февраля, мог хорошо рассмотреть все наши занятия. Часть матросов пилила дрова, другие примеряли шлейки и кололи лед на айсберге; оба наблюдателя хлопотали над чем-то у будок, Седов делал наблюдения для поправки времени, я проверял работу кинематографического аппарата. Порядок мирной работы был нарушен незнакомцем. Он, не торопясь, направлялся прямо к «Фоке», обнюхивая по дороге все заслуживающее медвежьего внимания. Седов заметил гостя в двух десятках шагов от пиливших дрова. Я принес винтовку раньше других. На мой маневр обхода с целью отрезать отступление медведь не обратил внимания, но обхода я не выполнил: зверя заметил Варнак. Медведь, завидев несущийся желтый клубок, струсил и быстрым галопом побежал прочь. Тем временем и остальные собаки заметили зверя. Началась погоня. Медвежий галоп на вид очень неуклюж и медлен, на самом же деле собаки с трудом догоняют. Видя, что расстояние увеличивается, я подумал, что состязание в беге выиграет медведь, и попытался остановить зверя выстрелом с большого расстояния, но, конечно, не попал. Мишке к его несчастью вздумалось отдохнуть; он взобрался на высокий торос. Тут беглецу пришлось плохо: наши псы, оцепив медведя, задержали его до прихода охотников. Медведь бы рад выбраться из западни, но поздно. Собаки кидались на пленника единодушно при первой же попытке прорвать кольцо. Едва медведь делал движение, дорогу заступал Варнак. Обозленный зверь кидался в его сторону, но Варнака и след простыл. В то же самое время Разбойник и Весельчак вцепились сзади; мишка оборачивается, но те далеко, а на шее сидит Ободрыш, снизу же — подоспевший Варнак рвет и теребит живот. Наконец медведю удается стряхнуть с себя всех. Он прыгает на пять метров и поднимает зазевавшегося Весельчака. Можно подумать — Весельчаку конец. Нет — другие не зевают; тотчас же после прыжка на спине и на шее медведя — вся компания, ему уже не до подмятой. — А та, отделавшись царапинами, с еще большим ожесточением кидается в бой.

Эта была первая охота с собаками. Я не был уверен, что собаки долго задержат зверя, и потому подбежал на сотню шагов и, выждав, когда поблизости не было собак, выстрелил и убил медведя наповал. Пуля попала в висок. Медведь рухнул, и вся свора набросилась теребить и рвать убитого. Это был самец с прекрасной шкурой.

1 марта. Сегодня под вечер Седов явился с прогулки с прелестным пушистым медвежонком за спиной. На Южно-Крестовом острове Варнак с Разбойником отыскали на склоне горы берлогу и выгнали из нее медведицу с двумя медвежатами. Седов застрелил мать на расстоянии пятнадцати шагов. Одного медвежонка загрызли собаки, Седов едва спас другого. Варнак, перервав горло одним ударом зубов, самой волчьей ухваткой закинул детеныша за спину и понесся прочь, рвать и терзать свою добычу.

Итак, в кают-компании новый пассажир — Мишка. Звереныш успел покусать и исцарапать всех. Его укус посерьезнее собачьего, а удар лапки такого полутора-двухнедельного детеныша дает понятие, что за сила должна быть у взрослого.

2 марта. Кушаков в сопровождении Линника отправился на Ю.-Крестовые острова, привезти убитую вчера медведицу. Недалеко от первой берлоги собаки открыли вторую. На этот раз хозяйка ни за что не хотела покидать логовища, шипела, рычала, но выставляла только голову. Было бы просто застрелить медведицу, но винтовка Кушакова была чрезмерно смазана, курок не разбивал пистона. Тогда наш доктор вытащил револьвер, велел Линнику достать рогатину и, промолвив: «Линник, не выдай», пошел на медведицу со своим браунингом. Увы, револьверные пули слишком слабы для такого зверя, как белый медведь. К тому же Кушаков, держась на приличной дистанции, никак не мог попасть в голову. Выпустив целую обойму патронов, он прострелил только шею и ухо несчастной медведицы да выбил несколько зубов. Если бы зверь оказался более решительным, Кушакову со своей нестреляю-щей винтовкой и слабым револьвером несдобровать бы. Видя, что охотник никак не справится с медведицей, Линник, не дожидая выхода ее из берлоги, подошел вплотную и принялся, сколько было уменья, орудовать рогатиной. Страшное оружие сделало свое дело: двух ударов не понадобилось. Через полминуты медведица лежала мертвой.