В небольшой столовой кипит тусклый, нечищеный самовар, выпуская из отверстия в крышке тонкую струйку белого пара. На прилавке разложены по тарелкам ломтики черного хлеба с желтоватым голландским сыром.

   За стаканом горячего чая я узнаю, что недалеко от Сарапула, в селе Гальяны, сидят на барже под угрозой расстрела арестованные белым командованием рабочие Ижевского завода. Среди них много коммунистов.

   Необходимо их всех освободить. Но баржа эта -- в белогвардейском тылу: между Сарапулом и Гальянами проходит линия фронта. Значит, опять надо прорываться, применять военную хитрость. Я тороплюсь на корабль. Сарапульские товарищи взволнованно трясут на прощание руку и желают успеха.

   Вернувшись на "Прыткий", отдаю по миноносцам приказ:

   -- Спустить красные флаги!

   Все недоумевают, но беспрекословно подчиняются.

   -- Все наверх! С якоря сниматься!

   Начинается суетливый аврал.

   Наконец миноносцы дают ход и осторожно отваливают от пристани. Мы отправляемся в поход. Мачты без флагов, как гигантские шесты, упираются в небо.

   Сразу после Сарапула, красующегося на высоком берегу, пошли желтые жнивья и скошенные луга. Впереди по правому борту замечаем кучку вооруженных людей. Здесь как раз и проходит линия фронта. На отмели сиротливо лежит черная, смазанная дегтем рыбачья лодка. Подойдя к берегу и застопорив машины, вступаем в разговор с людьми в гимнастерках и с погонами на плечах.

   -- Кто из вас старший? -- спрашивает в мегафон стоящий на мостике вахтенный начальник.

   Из группы военных выделяется плотный, широкоплечий парень в аккуратной новенькой гимнастерке цвета хаки и таких же галифе, заправленных в тугие, высокие, глянцевито блестящие сапоги.

   -- Я! -- с привычной военной выправкой молодцевато отвечает он.

   -- Кто вы такой? -- снова раздается вопрос с нашего миноносца.

   -- Фельдфебель Волков.

   -- Командующий флотом адмирал Старк, -- передаю я вахтенному начальнику, повторяющему мои слова в мегафон, -- приказывает вам немедленно прибыть на миноносец.

   Фельдфебель Волков колеблется, но после минутного раздумья направляется к рыбачьей лодке и пытается сдвинуть ее на воду. Потом вдруг, подозрительно взглянув на миноносец, как зверь, внезапно почуявший опасность, порывисто бросается назад. Пулемет Максима с нашего миноносца громко тарахтит ему вслед, но он поспешно скрывается за высоким зеленым бугром.

   Миноносцы плавно скользят дальше, острой грудью разрезая спокойную воду реки.

III

   Слева по носу на горе показалась белая каменная церковь села Гальяны. Против нее, посреди реки, стоит на якоре почерневшая деревянная баржа, на которой виднеются вооруженные люди в черных полушубках и косматых бараньих шапках. Рядом с церковью сереет трехдюймовое полевое орудие, в амбразуре колокольни торчит пулемет. Недалеко от церкви у пристани пришвартован неуклюжий колесный пароход.

   С правого лугового берега, из кустов, покрывающих отлогую песчаную отмель, на нас с любопытством глядят солдаты. В спокойной их осанке сквозит тыловая безмятежность.

   Когда миноносец "Прыткий" поравнялся с плавучей тюрьмой, я скомандовал:

   -- Его превосходительство адмирал Старк приказывает вам приготовиться. Сейчас возьмем баржу с арестованными на буксир и отведем в Уфу.

   Сумрачные лица конвойных засияли от радости. Близость к фронту, видимо, беспокоила их. Весть о походе в глубокий тыл обрадовала и ободрила тюремщиков.

   -- А как же красные? -- нерешительно спросил один из конвойных. -- Ведь они в Сарапуле.

   -- Сарапул сегодня утром занят нашими доблестными войсками. Красные бежали в Агрыз, -- ответил в мегафон по моему приказанию вахтенный начальник.

   На лицах конвойных теперь уже не просто радость, а восторг. Суетясь и покрикивая, они стали проворно и ловко выбирать вручную тяжелый железный якорь.

   Наш миноносец подошел к одиноко стоявшему у пристани колесному буксиру. Молодой и краснолицый вахтенный начальник с нежным пушком на щеках поднес к губам мегафон и под мою диктовку громко и отчетливо окликнул:

   -- На буксире!

   -- Есть! -- не сразу донесся оттуда чей-то хриповатый голос.

   -- По приказанию командующего флотом адмирала Старка возьмите баржу с арестованными и отправляйтесь в Уфу. Мы будем вас охранять.

   -- У нас мало дров, -- ответил с мостика буксира пожилой волгарь с курчавой русой бородой.

   -- Ничего, в дороге наберем, -- властно закричал в мегафон бывший мичман, два года назад окончивший морское училище.

   -- Есть! -- послушно ответил капитан буксира и живо отвалил от пристани.

   Заведя буксирный конец, пароход дернул и потащил за собой баржу. Стоявшие на берегу белогвардейские солдаты со спокойным любопытством рассматривали миноносцы и все наши маневры. С их стороны опасность не угрожала. Я боялся другого: как бы конвойные не сообразили в последнюю минуту, в чем дело. Тогда в безвыходном отчаянии они могут бросить в трюм ручные гранаты и взорвать арестованных.

   Но конвоиры ничего не подозревали. Толстый пожилой тюремщик, сидя на груде толстого свернутого каната, мирно и беззаботно раскуривал свою трубку. Когда миноносец "Прыткий" поравнялся с баржей, он, не вставая с места, сделал рукой быстрое вращательное движение: дескать, веселее накручивайте, ребята!

   Быстро опустились осенние сумерки, и в воздухе повеяло влажной речной прохладой. В Сарапуле зажегся рой светлых огоньков. В темноте мы незаметно прошли через линию фронта.

   На палубе смутно черневшей баржи мерцали, как светляки, сотни папирос.

   Подошли к сарапульской пристани. Здесь белогвардейские тюремщики были благополучно арестованы и свезены на берег.

   В глубине темного и грязного трюма, в смрадном, вонючем воздухе копошились полуголые люди, едва прикрытые рваными рогожами. Велика была радость освобожденных пленников! Многие рабочие плакали от восторга, не веря своему счастью.

   Спасенных от мучительной смерти оказалось 453 человека.

   Мы попросили товарищей провести последнюю ночь на барже, чтобы утром торжественно встретить их в городе.

IV

   Начальник гарнизона пригласил меня к себе. Храбрый, решительный, со вставным стеклянным глазом и потому казавшийся косым, он жил на центральной улице в квартире бежавшего инженера.

   В просторной и светлой столовой, обставленной просто, но со вкусом, под ласковое мурлыканье уютно кипящего самовара худенькая молодая хозяйка квартиры, разливая чай, с наивным видом рассказала мне, что тоже хотела бежать с мужем к белым, но в баржу ни за что не хотели пустить ее козу, кормившую молоком новорожденную девочку. А без козы-кормилицы молодая мать никуда уехать не могла: врачи категорически запретили ей кормить ребенка грудью. Из-за этого она осталась в Сарапуле и была очень обрадована, когда увидела, что большевики оказались вовсе не такими страшными, как их рисовало испуганное воображение обывателей. Муж был скоро позабыт, и вчерашняя инженерша утешилась, став женой начальника гарнизона, случайно остановившегося в ее квартире.

   Так порой куется личное счастье людей.

V

   Рано утром, когда низкое небо было покрыто свинцовыми тучами, начался великий исход. Бледные, исхудалые, измученные люди, сжимая на груди накинутые на плечи рваные рогожи, босиком шли на базарную площадь; сквозь прорехи рогож белело голое тело.

   Люди в рогожах вытянулись в длинную процессию. Сарапульские рабочие и ремесленники с грустным сочувствием смотрели на это мрачное шествие. Моряки кричали приветственное "ура". Женщины в пестрых платочках отворачивались и вытирали слезы на опухших красных глазах.

   -- Вот она, форма Учредительного собрания! -- злорадно говорили в толпе.

   На базарной площади была сооружена дощатая трибуна, с которой я произнес короткую речь, приветствуя освобожденных. После меня высказались другие товарищи. Но, в общем, митинг был недолог. Процессия босоногих людей в рогожах ярче и сильнее агитировала против белых, чем любая зажигательная речь.