Русские успехи в Пекине после Московского договора продолжали неуклонно расти, и вместе с тем усиливалась вражда между Россией и Англией. Англия готовилась в то время к захвату Южной Африки, что привело к бурской войне, а потому до поры до времени, по крайней мере внешне, мирилась с создавшимся в Китае для нее невыгодным положением. В связи с этим и отношения русской миссии с английской становились все более натянутыми. Мне помнится негодование графа Кассини по поводу причины посещения миссии сэром Клодом Макдональдом на следующий день после коронации Николая II. Английский посол выразил не поздравление по случаю коронации, а соболезнование по поводу Ходынской катастрофы.
Зато отношения наши с французской и бельгийской миссиями становились все теснее. Параллельно с получением нами концессии на постройку Китайской Восточной железной дороги Франция добилась железнодорожной концессии в Юньнане, а Бельгия подготовляла для себя получение концессии на постройку Пекин-Ханькоуской магистрали. Последняя линия, согласно строившимся тогда на основе франко-русского союза широким планам "мирного внедрения" в Китай, должна была связать будущую русскую железнодорожную сеть в Северном Китае с французской сетью в Южном. Эти планы стали приводиться в исполнение лишь в следующем году. 1896 год закончился для русской политики в Китае проведением в жизнь широко задуманного графом Витте плана - плана получения концессии на постройку Китайской Восточной железной дороги. Условием концессии было почти полное сохранение линии в русских руках, несмотря на прохождение ее по китайской территории.
Граф Кассини принял в Пекине непосредственное участие в выполнении первой части русского плана - получении выхода к незамерзающему морю через китайскую территорию. Дождавшись в сентябре 1896 г. ратификации пекинским правительством Московского секретного договора, он уехал в отпуск через Монголию и Сибирь, оставив поверенным в делах в Пекине первого секретаря А.И. Павлова.
В развернувшихся в 1897 - 1898 и-, событиях в Китае граф Кассини непосредственного участия больше не принимал, но был своего рода советником при преемнике князя Лобанова графе Муравьеве в Петербурге, а выполнение петербургских планов в Пекине выпало на долю Павлова.
Граф Кассини вскоре был назначен первым русским послом в Вашингтон (как известно, после испано-американской войны миссии большинства великих держав в Вашингтоне были возведены в посольства). Затем Кассини был назначен послом в Мадрид и, наконец, в 1909 г. уволен в отставку, причем ему было выдано из царских средств 30 тысяч рублей на уплату долгов. В 1912 г. по пути в Мадрид я в последний раз виделся с Кассини, скромно жившим в одном из предместий Парижа, женившимся на гувернантке своей племянницы и почти совершенно ослепшим. Несмотря на физическую усталость и болезнь, Кассини оставался и тогда необыкновенно остроумным и блестящим собеседником. Он живо отзывался, хотя и поверхностно, на международные события и пересыпал свою речь яркими воспоминаниями о своей прежней деятельности. Последнее письмо, написанное, впрочем, не его рукой, я получил от него в 1916 г. В этом письме он спрашивал меня о подробностях смерти его преемника в Мадриде барона Будберга. В том, что он пережил своего преемника, старый дипломат нашел как бы некое удовлетворение. Увольнение послов в отставку являлось для них всегда трагедией. По остроумному французскому замечанию, "послы редко умирают и никогда не подают в отставку".
По всем своим свойствам Кассини был своеобразным типом итальянского кондотьера. С Россией он ничего общего не имел, но, подобно целому ряду таких же, как он, иностранцев на русской службе, оказал русскому правительству немало услуг. Впрочем, Кассини и ему подобные в условиях бывшей ультракосмополитической европейской дипломатической службы могли бы с не меньшим успехом представлять любую страну. Нельзя, впрочем, не отметить, что при всей своей ловкости Кассини иногда пасовал перед англосаксонской деловой прямолинейностью и в особенности перед американской грубоватостью. Я никогда не забуду возмущения Кассини, когда драгоман американской миссии, будучи слегка навеселе, ласково похлопал Кассини по плечу, не желая считаться с выработанными годами дипломатическими обычаями посланника. Этим объяснялась и неохота, с которой Кассини говорил по-английски, хотя он и владел этим языком довольно хорошо. Принимая англичан или американцев, он обыкновенно обращался к кому-нибудь из нас с просьбой служить ему переводчиком. Мне пришлось однажды в качестве такового присутствовать при довольно курьезном разговоре. Два американских дельца, прослышав о получении нами концессии на Китайскую Восточную железную дорогу, просили Кассини передать русскому правительству их предложение переуступить им концессию за соответствующее количество миллионов долларов. Что касается английского языка, то Кассини упорно вел борьбу за сохранение среди пекинских дипломатов французского языка как дипломатического. На одном парадном обеде у китайцев после речи, произнесенной американским посланником, деканом дипломатического корпуса, по-английски, Кассини обратился через стол к Попову (кстати сказать, почти не владевшему английским языком) с просьбой перевести ему слова нашего декана. Примеру русского коллеги немедленно последовал французский посланник, обратившийся с такой же просьбой к сидевшему против него драгоману французской миссии. Вскоре после отъезда Кассини приехал вновь назначенный директор пекинского отделения Русско-Китайского банка Д.Д. Покотилов. Он совмещал с этой должностью положение агента Министерства финансов. С тех пор началась у нас двойная политика Министерства иностранных дел и Министерства финансов в Пекине в лице Павлова и Покотилова. Под знаком этого параллелизма и прошла последующая эпоха - начало постройки Китайской Восточной железной дороги и занятие нами Порт-Артура и Дальнего. Между прочим, первая телеграмма, полученная миссией в Пекине, об учреждении Русско-Китайского банка гласила: "Министерство финансов решило основать Русско-Китайский банк, имеющий носить, однако, частный характера В действительности как Русско-Китайский банк, так и общество Китайской Восточной железной дороги были образованы на тех же принципах, что и английская Южноафриканская компания известного Сесиля Родса. И в том, и в другом случае частным компаниям давались привилегии государственного характера, превращающие их в своего рода правительственные организации со многими внешними признаками суверенности. Для привлечения китайских симпатий флаги как Русско-Китайского банка, который был поднят впервые в Пекине, так и Китайской Восточной железной дороги состояли из сочетания русского трехцветного флага с китайским императорским (дракон на желтом поле) штандартом.
Вскоре после возвращения Ли Хунчжана в Пекин прибыла и первая комиссия инженеров, выехавших затем в Маньчжурию для производства разведок по постройке новой линии. Во главе комиссии стояли инженеры Кербедзь (известный строитель варшавского моста) и Югович (впоследствии первый управляющий Китайской Восточной железной дорогой). У меня в памяти остался немноголюдный обед у Ли Хунчжана, на который были приглашены Югович, Кербедзь, Павлов, Покотилов и я. В доме Ли Хунчжана можно было наблюдать своеобразное сочетание китайского с европейским, причем европейская меблировка поражала отсутствием вкуса. На стенах были развешаны сувениры, привезенные им из европейского путешествия. В центре красовались сделанные из целлулоида, очевидно, в Германии три обрамленных вместе барельефа, изображающих посредине Ли Хунчжана, справа Бисмарка и слева Гладстона. Такого рода прозрачный комплимент был сделан Ли Хунчжану, вероятно, каким-нибудь ловким немецким промышленником, стремившимся получить ту или иную концессию в Китае.
Однако период русско-китайского медового месяца, к которому, как указано выше, были до известной степени приобщены французы и бельгийцы, оказался не очень продолжительным. Помимо англичан, в Китае начала проявлять лихорадочную деятельность Германия. Приняв еще в 1895 г. участие в военно-морской демонстрации у Чифу, немцы не видели возможности полностью использовать это выступление в своих целях. Еще в конце 1895 г. из Пекина был отозван германский посланник барон Шенк фон Швенцбург. В Берлине его нашли недостаточно деятельным. Вскоре его заменил барон Гейкинг, женатый на известной германской писательнице Елизавете Гейкинг, умной и честолюбивой женщине, желавшей во что бы то ни стало сделать карьеру для своего мужа. Еще раньше в Пекин в качестве директора Германского банка был прислан бывший германский посланник в Китае фон Брандт. Германия стремилась во что бы то ни стало найти в Китае те пункты, которые она могла бы превратить в свои колонии. И она была крайне обижена, что после совместного выступления с Францией и Россией обе державы и не думали приобщать ее к своим успехам в "Поднебесной империи". Напряженная атмосфера вокруг нас постепенно сгущалась, Не только англичане и японцы выжидали удобного момента для перехода в наступление против нас, но и немцы начинали проявлять большее беспокойство, вызываемое опасением остаться ни при чем при надвигающемся дележе добычи. Весь 1897 г. прошел в Пекине под знаком ожидания выступления Германии. Немцы искали малейшего повода, чтобы вызвать инцидент и использовать его в своих интересах, иначе говоря, чтобы получить хотя бы намек какого-либо права перейти к политике захватов в показавшем свое бессилие Китае.