Жил тогда на Итальянской

   У себя в квартире он.

   Рядом с саблей мусульманской,

   В синем бархате ножён,

   Там оружие Востока

   Красовалось на ковре:

   Ятаган в стихах пророка,

   Сталь Дамаска в серебре.

   Инструмент, звучавший странно,

   Был повешен над тахтой...

   Янтари, чубук кальяна,

   Ткань с узорной пестротой --

   Уносили мысль и взгляды

   Вдаль от северной страны,

   В светлый край Шехеразады,

   В царство солнца и весны.

   III

   "Тысяча одною ночью"

   Порожденный снов игрой,

   Появлялся там воочью

   Дух уродливый порой.

   В красной феске, странный, черный,

   Он бродил из зала в зал,

   И, на зов явясь проворно,

   За портьерой исчезал.

   Скаля зубы, скорчив мину

   И явив усердья пыл,

   Верно, точно Аладдину,

   Он Сварогову служил:

   Приносил в кальян душистый

   Красный уголь, брил и мёл, --

   Дух усердный, хоть нечистый,

   Камердинер и посол.

   IV

   Был Свароговым из Крыма

   В Петербург он привезен.

   С господином нелюдимо

   Жил в пустой квартире он.

   Весельчак, татарин родом,

   Балагур и зубоскал,

   Он, хоть был в руке уродом,

   Страшной силой обладал.

   С ним делил Сварогов скуку,

   Звал шутя своим "рабом", --

   Барину целуя руку,

   Он руки касался лбом.

   Чуть смеркался день туманный,

   Петь любил он, в угол сев,

   И Сварогову гортанный,

   Грустный нравился напев.

   V

   Пуговку звонка потрогав,

   Бросив свой цилиндр на стол,

   -- Эй, Мамут! - позвал Сварогов

   И чрез зал к себе прошел.

   Голос заспанный ответил:

   -- Чагардын-мы, эффендим?*

   И в портьере, видом светел,

   Дух явился перед ним.

   -- Черт! Опять ты спал в гостиной? -

   Злой Сварогов бросил взгляд.

   Дух молчал с покорной миной.

   Кофе дай мне! -- Шу саат!** -

   Дух исчез быстрей шайтана,

   И Сварогов, с кресла встав,

   Отодвинул щит экрана

   И открыл свой книжный шкаф.

   _____________

   *) "Звали, господин?".

   **) "Тотчас!"

   VI

   Тут Лукреций был с Вольтером,

   Был веселый Апулей.

   Рядом с "De natura rerum",

   Злой "Candid" смеялся злtq.

   Здесь творения Гальтона,

   Лотце и Анри Жоли

   С томиком "Декамерона"

   Красовалися в пыли.

   Том Руссо лежал с Кораном,

   Шопенгауэр мрачный здесь

   Был в "Parerga", и в туманном

   Ницше тут являлась спесь.

   Мудрость вечную вопросов

   Заглушал порою смех.

   Цивилист, поэт, философ, --

   Их ценил Сварогов всех.

   VII

   Взяв Мюссе и Гейне томы,

   И беспутного "Rolla"

   Том раскрыв, давно знакомый,

   Сел Сварогов у стола.

   Здесь в сиянье мягком света,

   Между бронзой и bibelots,

   Бюст скептичного поэта

   Улыбался очень зло.

   Говоря о давней были,

   Шли куранты под стеклом,

   Два портрета женских были

   Точно грезы о былом...

   Пробежав две-три страницы,

   Дмитрий встал, тоской гоним,--

   Думы, образы и лица

   Проносились перед ним.

   VIII

   Проносились лица, тени,

   Жизнь его шумна, дика,

   Мчалась в брызгах, в блеске, в пене,

   Точно горная река.

   Но поток, гремя по скалам,

   Был прекрасней сонных рек,

   Что по шлюзам и каналам

   Направляюсь сонный бег.

   Не стесненная гранитом,

   Жизнь, не ведая русла,

   Мчалась в бешенстве сердитом

   Через камни без числа.

   Как безумство, как свобода,

   Бросив мелочный расчет,

   Бил, волнуясь без исхода,

   Жизни бурный водомет.

   IX

   Походив по кабинету,

   Тихо, словно в полусне,

   Дмитрий подошел к портрету

   В круглой раме на стене.

   Был ребенок в этой раме

   Нарисован, как живой,

   С темно-синими глазами,

   С белокурой головой.

   Сходство с Дмитрием в нем было,

   Только взгляд смотрел нежней...

   Тот же лоб, но ясный, милый,

   Без морщины меж бровей.

   Что дано в житейской школе,

   Что приносят нам года, --

   В складке губ упрямство воли

   Не мелькало никогда.

   X

   Но порой, когда ошибкой

   Дмитрий взглянет на портрет,

   Той же детскою улыбкой

   Он пошлет ему привет.

   И с улыбкой этой странной,

   Вспомнив ряд былых потерь,

   Дмитрий, грустный и туманный,

   На портрет глядел теперь.

   Но рабом он не был горя,

   Против грусти скорбных душ

   Лучшим средством, с жизнью споря,

   Он считал холодный душ.

   Пусть порою рок суровый

   Разорвать нам сердце рад, --

   В сильном теле ум здоровый

   Легче сносит скорбь утрат.

   XI

   Дмитрий не давал потачку

   Чувствам нежным. Силой горд,

   На коне любил он скачку,

   И гимнастику, и спорт.

   Фехтованье в моде ныне,

   И в искусстве сем велик

   Был маэстро Ламбертини*

   Он изящный ученик.

   Шпагу он хранил с девизом:

   "La oû est mon beau soleil!"

   Он боролся в море с бризом

   И стрелял отлично в цель.

   Равновесие натуры

   Сохранив по мере сил,

   Горе жизни, климат хмурый

   Он легко переносил.

   ___________

   *) Ламбертини -- некогда известный в Москве

   учитель фехтования, итальянец.

   ХII

   Скуку общества, день серый

   Он сносил как ветеран, --

   Петербургской атмосферы

   Удручающий туман.

   Но противясь непогодам,

   Посреди житейских бурь

   Он берег, южанин родом,

   В сердце ясную лазурь.

   Солнца смех и моря ласки,

   Вздох Дианы по ночам

   Жизнь дают, и блеск, и краски

   Нашим чувствам и речам...

   Мы богам не платим дани

   И тираны могут пасть,

   Но природы, старой няни,

   Велика над нами власть.

   ХIII

   Дмитрий ум имел здоровый.

   Этот трезвый ум не мог

   Извратить системой новой

   Ни единый педагог.

   В наши дни не кончить школы

   Преимущество -- увы!

   Не одни ведь там глаголы

   Изучать привыкли вы.

   Там, нередко ментор ловкий,

   Взяв теории шаблон,

   Предает нивелировке

   Душ невинных легион.

   Юный ум отделан гладко,

   И питомцы школы всей --

   Как докучная тетрадка

   Однородных прописей.

   XIV