октябре 1941 года после короткого затишья снова пришел в движение Западный фронт. Гитлеровцы рвались на восток, к Москве. Не считаясь с потерями, бросали в бой все новые резервы.
Смоленщина была полностью оккупирована. Покинув вместе с отходившими частями последние районы области, смоленские руководящие работники собрались в подмосковном городе Можайске, в парткабинете горкома партии. Первый секретарь обкома Дмитрий Михайлович Попов позаботился об эвакуации в глубь страны сотрудников обкома и других областных организаций, в первую очередь женщин.
В Можайске остались руководители обкома партии и облисполкома, первый секретарь обкома комсомола и автор этих строк, работавший в то время секретарем обкома комсомола по кадрам. Собрав нас, Попов сказал:
— Ночью удалось связаться по телефону с Москвой. Обком и другие областные органы на некоторое время работу прерывают. Мне и председателю облисполкома Мельникову предложено явиться в ЦК партии.
— А нам надо торопиться в армию, на фронт, — сказал кто-то из присутствовавших.
— Да, в армию, — подтвердил Попов. — Завтра вечером явитесь в распоряжение отдела кадров штаба фронта. Когда потребуется, вас отзовут на прежнюю работу…
У меня было свидетельство о непригодности к службе в армии по состоянию здоровья. По пути в штаб фронта я мучительно раздумывал, как поступить: сказать правду и… эвакуироваться? Или попытаться попасть на фронт? Решил рискнуть. Когда в отделе кадров спросили военный билет, я ответил, что он сгорел. Это было правдой лишь наполовину. Дом, в котором я жил в Смоленске, действительно сгорел в ночь на 29 июля, сгорела и часть документов. Но военного билета я не имел.
В штабе фронта поверили моей версии и назначили инструктором политуправления фронта по комсомолу. Все шло хорошо. Я ездил в командировки, выполнял задания, бывал на переднем крае. Здесь никто не обращал внимания, что в моих петлицах нет положенных по должности знаков различия.
И вдруг мой безобидный обман обнаружился. Я только что вернулся из командировки. С трудом отодрал с шинели и сапог окопную глину и заторопился на ужин. Мысли были далеко. Десять дней провел я на фронте в районе Тарутина. За это время в дивизии, оборонявшей шоссе Москва — Варшава, осталось не больше трехсот бойцов. Но гитлеровцы не прошли. Мне посчастливилось участвовать в этих боях. Мы не отдали врагу ни одного населенного пункта. Потом на смену пришла полнокровная, хорошо вооруженная дивизия сибиряков, молодец к молодцу. В штаб фронта я возвратился полный уверенности: немцы к Москве не пробьются.
— Товарищ боец! Почему не приветствуете? — раздался рядом сердитый возглас.
Меня остановил незнакомый высокий офицер.
— Извините, товарищ капитан, задумался.
— Подойдите!
Я подошел, но сделал это, видимо, не так, как положено по уставу. Последовала команда: «Повторить!» Я не выполнил команду и попытался объяснить, что не могу согнуть правую руку.
С этого и началось. Вскоре последовал вызов к заместителю начальника политуправления Ганенко.
Пришлось рассказать, что в раннем детстве перенес тяжелую травму позвоночника, а попросту сказать — сломал хребет. До города было пятьдесят километров. Лечил меня деревенский костоправ и лечил, наверное, неплохо. Отнявшиеся сперва ноги стали постепенно действовать. Через год я начал ходить без костылей, а спустя несколько лет уже озорничал с другими мальчишками.
Не все шалости проходят бесследно. Двенадцати лет я сломал правую руку. Срослась она не совсем удачно и перестала сгибаться. Сверстники прозвали меня сухоручкой. Но я считал себя здоровым. Ходил на лыжах, плавал, стрелял с левого плеча не хуже, чем другие с правого…
Объяснение, по всей видимости, показалось неубедительным. Меня послали в санчасть на проверку. Оттуда направили на гарнизонную комиссию. Я очень просил хирурга признать меня хотя бы ограниченно годным, а получил свидетельство о снятии с воинского учета и справку… «для представления в собес по месту жительства». Я проклинал ту минуту, когда встретился с придирчивым капитаном, ругал медиков, хотя сам по профессии был фельдшером и понимал, что врачи действовали точно по инструкции.
Спорить было бесполезно. Получил расчет и отправился в Москву разыскивать Попова. Я верил, Дмитрий Михайлович поймет меня и поможет.