Дисциплина для всех одна

Абрам Яковлевич Винокуров был назначен секретарем партбюро еще при формировании отряда в Ельнинских лесах. Но именно назначен, так как не только партийного бюро, но и самой партийной организации, отвечавшей уставным требованиям, по существу, не было. Занятый другим, я тогда не обратил внимания на серьезность такого положения. Но как только было закончено формирование и начат переход в новый район, вопрос о партийной организации встал перед нами как один из самых неотложных и важных.

Отряд почти полностью состоял из военнослужащих, вырвавшихся из окружения. Коммунистов насчитывалось немало, но партбилетов у них не было. Кто называл себя коммунистом, тот считался им. А имели ли мы право принимать на веру устные заявления?

Не менее важным было и то, при каких обстоятельствах утратили коммунисты партийные документы. В плену из наших людей почти никто не был. Многие пришли к партизанам с оружием, которое не выпускали из рук ни на минуту.

Партийная организация должна знать все о каждом. Коммунист обязан быть перед партией чистым как стеклышко.

Мы с Винокуровым не могли приложить ума, как взяться за дело. Оба были очень молоды, оба занимались в прошлом только комсомольской работой. И просто не знали, с чего начать.

А заняться этим вопросом было необходимо. Во время перехода, например, быстро обнаружилась слабость нашей партийной организации, явно недостаточное влияние коммунистов.

Кое-кто из партизан держался особняком, имел свои группочки, по существу мало зависевшие от командиров. Это были хорошо вооруженные, смелые, предприимчивые люди, преимущественно разведчики. Они часто наведывались в деревни, возвращались, как правило, с продуктами, табаком, которые в общий котел не попадали. Разведчики охотно подкармливали дружков, а остатки продуктов и курева меняли у своих же партизан на хороший пистолет, офицерский ремень, бритву, затейливую зажигалку.

Вмешательство командования отряда, и прежде всего комиссара, не всегда давало желаемые результаты. Мириться с таким ненормальным положением было нельзя.

После долгих размышлений мы с Винокуровым пришли к убеждению: укреплять партийную организацию и поднимать ее роль в воспитании партизан надо начинать с восстановления в правах самих членов партии, не имевших партийных документов. Чтобы не противопоставить себя таким шагом большинству коммунистов, мы обстоятельно готовили к этому политработников, продумали все детали.

Обосновавшись в Ворговском лесу, мы собрали коммунистов. Это было первое собрание после очень трудного перехода. Люди думали, что будут обсуждаться итоги перехода, и были немало удивлены, когда Винокуров объявил, что на собрании речь пойдет о восстановлении в памяти коммунистов основных положений Устава, касающихся партийных организаций и членства в партии. Излагая по памяти параграф за параграфом, Винокуров подвел к тому, что партизанам необходимо в самый короткий срок упорядочить партийные дела.

— Для этого, — уточнил он, — каждый должен подать заявление в партийную организацию. К заявлению следует приложить подробное объяснение: где и когда вступил в кандидаты и в члены партии, где в последний раз состоял на партучете, где и при каких обстоятельствах утратил партийный документ, как оказался в тылу врага, чем занимался на оккупированной территории до вступления в партизанский отряд, в каких боях участвовал, есть ли в отряде люди, которые могут эти данные подтвердить… Партсобрание рассмотрит заявления, примет соответствующее решение и направит его на утверждение обкома[2].

— Как же мы сами себя будем восстанавливать? — в недоумении спросил Чиберяк. — Партбилетов ни у кого нет…

— Ошибаетесь, Георгий Григорьевич, — ответил Винокуров, — партийные документы имеют комиссар, я и старший лейтенант Андропов.

— Выходит, вы втроем будете решать наши судьбы?

— По уставу, первичная организация создается при наличии трех членов партии. Первое заявление рассмотрим втроем. Следующее — при положительном решении вопроса — будем рассматривать уже вчетвером, и так дальше.

Посыпались вопросы. По всему было видно — большинство коммунистов понимают нас правильно и поддерживают. Но были и такие, кто считал несвоевременным начатый разговор. Подводя итоги, Винокуров сказал:

— Все лучшее в народе в это трудное время стремится в партию. На фронте, уходя в бой, солдаты просят считать их коммунистами. У нас тоже много замечательных людей. Мы тоже будем принимать их в партию. А для этого прежде всего вам самим надо выполнить необходимые формальности, чтобы получить право давать рекомендации.

Партийные собрания по разбору персональных дел проводились почти ежедневно. Первыми подали заявления все политработники. С каждым собранием на несколько человек увеличивалось число участников с правом решающего голоса. С затаенным дыханием выслушивались нелегкие истории коммунистов-партизан. Волнуясь, вновь переживая все, что пришлось испытать, люди вспоминали о страшных боях, тяжелом отступлении, окружении, о том, как с болью в сердце, когда уже не было надежды вырваться из вражеского кольца, зарывали в памятных местах свои партийные билеты. Говорили не только о печальных событиях тех дней, но и о самых сокровенных мыслях, о мучительных попытках объяснить случившееся. Излив все, что наболело, увидев в глазах товарищей понимание и поддержку, человек духовно распрямлялся, уходил с собрания с легким, спокойным сердцем.

Особенно запомнилось мне собрание, на котором разбирали дело Василия Петровича Клюева. В партийности Клюева никто из нас не сомневался. Попав в окружение и оказавшись за линией фронта, он при первой возможности встал на путь партизанской борьбы, отважно сражался с ненавистным врагом. Партизаны уважали и любили Клюева за храбрость и прямоту. Василий Петрович знал, как относятся к нему товарищи, но на собрании страшно волновался. Заканчивая свою исповедь, он взволнованно сказал:

— Я утратил то, что считал дороже жизни, — свой партийный билет. Но верю, что найду его. Я помню номер, помню тот лесок и то дерево, под которым закопал партбилет, полагая, что живым отсюда не вырваться… Я дойду туда, сколько бы для этого ни пришлось драться с фашистами. Только тогда буду считать, что искупил свою вину…

Клюев сел и, как-то сразу обессилев, стал ждать решения своей судьбы. Некоторое время царила напряженная тишина.

Первым попросил слова Георгий Чиберяк. С большой убежденностью он говорил, что Клюев достоин быть в партии, что он — верный сын Родины. Чиберяка поддержали остальные коммунисты. Собрание единогласно решило восстановить Клюева Василия Петровича в правах члена партии.

Но не все у нас проходило гладко. Как ни странно, очень долго не подавал заявления командир отряда Григорий Иванович Кезиков. Он считал излишней такую формальность.

— Пойми, комиссар, нечего меня проверять! Я проверен в полку, назначен командиром, — убеждал он меня.

— Никто и не собирается тебя проверять, Григорий Иванович. Речь идет о восстановлении твоей партийности. Напрасно упираешься.

— Но я не выбывал из партии. Почему меня должны восстанавливать, а не решать вопрос о выдаче партбилета?

— Прежде чем выдать новый партбилет человеку, потерявшему организационную связь с партией почти год назад, надо убедиться, что он в это время оставался коммунистом. Неужели тебе это непонятно?

— Понятно, конечно, — помолчав, сказал Кезиков. — Но и ты тоже должен меня понять. Неудобно как-то командиру выворачивать душу наизнанку перед подчиненными…

До глубокой ночи проговорили мы в тот раз. И все стало на свое место. На следующий день заявление Кезикова рассматривало партбюро, а вскоре решение бюро утвердило партийное собрание.

Воспитательная работа, проводимая партийной организацией, начала давать добрые результаты. На повестке дня партийных собраний появились первые заявления партизан о приеме в партию.

Под влиянием коммунистов росла боевая дружба, крепла взаимовыручка. Винокуров настойчиво добивался, чтобы каждая партийная группа стала главным организующим звеном своего подразделения.