Комендант небольшой польской железнодорожной станции заперся в кабинете. Светлая комната, к которой он привык за полтора месяца работы, теперь казалась ему неуютной и тесной. Он не замечал, что портрет Гитлера на стене перекосился, а в широком венецианском окне не хватало стекол. Вообще-то комендант ждал того, что случилось. Но не думал, что это произойдет столь быстро. Фронт еще относительно далеко, и вдруг — диверсия!
На перроне суета. Прямо перед окнами темнеют вагоны. Поезд, который шел на восток, задерживался на станции уже больше десяти часов. Такого здесь еще не случалось.
В дверь кабинета постучали. Снова будут ругаться. Комендант поморщился: перерыв же! Стук раздался снова. Теперь настойчивее.
— Ах, чтоб вас… — Комендант отодвинул кресло, решительно повернул ключ. На пороге стояла молодая, красивая женщина.
— Извините, что побеспокоила, — проговорила она по-немецки, но с заметным акцентом.
Незнакомка была одета со вкусом — в строгом темном платье и габардиновом плаще стального цвета, но выглядела утомленной. Комендант смерил гостью острым взглядом. Женщина, не ожидая приглашения, переступила порог, молча подошла к стене и поправила покосившийся портрет фюрера.
— Извините, не заметил… — тихо обронил хозяин кабинета. — Это его так от взрыва…
Он замялся, застегнул воротник и в нерешительности остановился у стола. Поведение таких подчеркнуто вежливых и уверенных в себе персон всегда вызывало в нем чувство беспокойства. Так входили в кабинет сотрудники различных секретных служб. От них у него уже были неприятности. Но акцент!..
— Чем могу быть полезен?
Женщина раскрыла желтую кожаную сумочку. Взгляд коменданта упал на крупные купюры рейхсмарок. Посетительница вынула сложенный вчетверо плотный лист бумаги, развернула и подала. В нем предписывалось: «Представителям военных властей предлагается оказывать всяческую помощь владельцу документа…»
Подпись и печать не вызывали сомнения.
— Сегодня я должна выехать в Краков, — сказала женщина. — Проклятая поездка! За двое суток шесть пересадок…
— Но ведь дорога… мост… — развел руками комендант, вернув предписание.
— Я уже выяснила. Ремонт закончат через час. Обстоятельства, в которых мы с вами находимся, требуют железного порядка, господин комендант.
Тот, соглашаясь, закивал головой, подошел к столику, связался по телефону с диспетчером. Получив подтверждение словам женщины, он взял ее удостоверение и пошел на пункт военной жандармерии. Минут через десять он возвратился в сопровождении неуклюжего патрульного с нагрудным металлическим знаком подковообразной формы.
— Вам повезло, фрау. Согласно распоряжению гауптмана мы отправим вас в Краков немедленно, в офицерском вагоне.
— Сердечно благодарна вам и вашему гауптману, — улыбнулась пассажирка.
Выходя из кабинета, она бросила взгляд на портрет фюрера, отчего лицо хозяина кабинета вновь покрылось холодным потом.
Едва утихли звуки шагов, озадаченный комендант выглянул в окно. По перрону пробежал дежурный по станции. Женщина в сопровождении патрульного вошла в классный зеленый вагон в конце поезда. Вскоре прозвучал гудок, и эшелон медленно тронулся.
В купе разместились женщина и два пожилых офицера-зенитчика. Они попробовали завязать разговор, но спутница его не поддержала. Она сидела у окна утомленная, задумчивая.
Зенитчики принялись играть в карты. Проигрывали по очереди — то лысый гауптман, то обер-лейтенант. Разговоры велись вокруг военных событий, которые, видимо, уже порядком надоели немецким воякам. Поезд двигался медленно, будто в дождливой пелене искал удобную тропинку, в такт ритмично покачивая пассажиров.
— Не скоро, наверное, эта черепаха доползет до Кракова, — ни к кому не обращаясь, проговорила женщина.
— Да, вы правы, — согласился обер-лейтенант, тасуя колоду. — Зато меньше риска… Вы не желаете? — указал он глазами на карты.
Пассажирка отрицательно покачала головой. Обер-лейтенант начал сдавать. Раз-другой сыграли в бридж. Поезд еще больше замедлил ход. Женщина не скрывала своей досады.
— Успокойтесь, фрау, — хмуро сказал гауптман. — Недаром говорят: тише едешь — дальше будешь. Очень верно, хотя и похоже на присказку.
Офицеры — один и второй — сразу же поплатились за свою откровенность.
— Я полагала, что страх незнаком офицерам рейха, — презрительно сощурилась спутница.
— Что вы имеете в виду? — насторожился гауптман.
— Ваши настроения…
— Гм… Настроения! — Лысый зенитчик обиженно засопел. Его партнер вздохнул и, отбросив в сторону карты, встал.
— Вы, я вижу, большая оптимистка, — сказал он, — но ваш оптимизм неоправдан. Известно ли фрау, почему этот поезд так долго простоял на станции? На нашем пути взлетел на воздух мост. Небольшой, но очень важный. И сделал это не отряд партизан, не десяток бандитов, а один русский диверсант. Заметьте, всего лишь один. А что он был один, установлено точно. Далеко ему уйти не удалось. Его убили возле моста, за насыпью. Кстати, приметный субъект. На правой руке у него татуировка: женское имя Marta и якорь.
— Почему вы считаете, что это был русский, а не кто-нибудь из местных?
— Утром фуражиры брали на лугу сено и нашли в копне парашют. Не английский, не американский, а советский.
— Давайте лучше спать, — предложил гауптман и примирительно добавил: — Страх и вправду плохой союзник. Нам необходим покой и отдых. Утром прибудем в Краков, а там — чем дальше на восток, тем опаснее… Война…
— Война одинаково обязывает к действиям как мужчин, так и женщин, — отозвалась спутница. — Мы тоже боремся против врага.
Обер-лейтенант не стал больше вступать в прения. Лишь иронически-презрительная усмешка искривила его лицо. Он собрал и спрятал в карман карты, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Гауптман долго искал спички. Наконец нашел, закурил сигарету и вышел в тамбур.
Женщина пристально посмотрела на задремавшего офицера, затем перевела взгляд на свой плащ, который висел рядом с голубовато-серыми шинелями. В нем были зашиты секретные разведывательные сведения, взятые из берлинского тайника «Сокола». Согласно приказу Центра разведчица торопилась в Краков, чтобы отчитаться о поездке и получить новое задание.
Неожиданно поезд затормозил и остановился.
— Что случилось? — заглянул в купе лысый Гауптман. — Неужели снова диверсия?
Заскрипели колеса, вагон качнулся, и поезд тронулся дальше на восток.