Зина на какое-то время умолкла и задумалась, потом тяжело вздохнула и продолжила:
— На следующий вечер охранник ввел меня в кабинет следователя в одноэтажном домике, там же, на территории тюрьмы. «Это твой следователь, — показывая взглядом на одетого в строгий гражданский костюм мужчину, сидящего за столом, начал разговор Вельгер. — Предупреждаю: он умеет допрашивать даже лучше меня. Как это он делает, убедишься, если не захочешь назвать известных тебе подпольщиков и партизан». Следователь, не скрывая удовлетворения от такой оценки его способностей, самодовольно изгибал свою широкую спину и, как хищник, готовый броситься на беззащитную жертву, смотрел на меня неприятным острым взглядом, неторопливо постукивал пальцами по столу. Штурмбанфюрер предложил мне стул, сам стал недалеко от двери и, когда я села, приблизился ко мне и спросил: «Ты готова отвечать на вопросы? Думаю, сегодня ты будешь откровенна с нами и чистосердечно расскажешь о деятельности подпольщиков и партизан». — «Я уже говорила: никаких подпольщиков или партизан не знаю и никаких связей с ними не имела и не имею». — «И это все, что ты придумала, почти целые сутки просидев в камере?» — подступая ближе, воскликнул Вельгер. «Да. О том, что вас интересует, мне ничего не известно». Не успела я договорить последнее слово, как ощутила сильный удар в шею, потом второй. Третий пришелся по голове. Все передо мной закружилось, в глазах потемнело. Я упала со стула, хотела подняться, но меня бросили на пол. Штурмбанфюрер бил сапогами в живот, следователь — в спину. Я потеряла сознание. Пришла в себя от холодной воды — из ведра щедро плескали мне на голову. Я еле поднялась на ноги. В голове и животе нестерпимая боль, а в сердце росла тревога. Смерти я не боялась. Беспокоилась, что под пытками потеряю сознание и в таком состоянии могу сказать то, о чем говорить не имею права. Но это было только началом мук, которые мне пришлось перенести. Я прилагала все усилия, мобилизовала всю свою волю, чтобы выдержать, выжить, не пасть духом, не раскиснуть и ничем не выдать себя и своих соратников. Очевидно, помогали мои все еще крепкие нервы. А следователь на самом деле был изобретательным палачом. Особенно когда допрашивал в отсутствие Вельгера. Кроме зверского избиения кулаками и сапогами, он еще заставлял меня до обморока сидеть с закрытыми глазами, открытым ртом и разведенными руками на ножке опрокинутого стула или же часами ходить на корточках. Да, этот фашист умел издеваться над людьми, выворачивать им душу. Но и в камере, и на допросах, даже в самые трудные минуты, когда я думала, что уже наступает конец, я не забывала, кто я и зачем оказалась в этой стране…
После разговора с Зиной Григорьев предложил:
— Пока что будете жить нелегально у надежных людей. Отдохнете немного после фашистских пыток. Надо выждать какое-то время, пока обстоятельства, вызванные вашим арестом и выкупом из тюрьмы, не изменятся. Таково указание Центра. Со временем вы снова будете выполнять задания советской разведки в тылу гитлеровцев.