Вот продавец сладостей; торговец одеждой; фокусники, жонглирующие кинжалами; дикарь в меховой накидке с танцующим медведем; слепой певец с собакой. Диона остановилась послушать его. Собака спала у его ног, положив голову на лапы, но даже во сне внимательно прислушивалась, не грозит ли ее хозяину опасность. Кошка зашипела, но собака оставила это без внимания. Диона подхватила кошку на руки.

Кто-то на нее налетел, но сильные руки римлянина поймали ее прежде, чем она успела упасть. Однако Диона даже не заметила этой маленькой услуги, потому что Цезарион — это он и был — отскочил от нее и, тяжело дыша, закричал:

— Диона, Диона, пойдем скорее!

Она схватила его в охапку, чтобы не удрал.

— Что? Что случилось?

— Тимолеон…

Но, прежде чем он успел закончить фразу, Диона уже бежала на помощь сыну.

Ничто, конечно, не угрожало его жизни. Сразу за рыночной площадью, на площади поменьше, был высохший, замусоренный фонтан. За фонтаном толпились люди, в основном мужчины, с криками и смехом окружившие человека с палкой, маленького ослика с огромным вьюком на спине и Тимолеона.

Туника на нем была еще более ужасного цвета, чем описывал Луций, к тому же была ему основательно велика. Тимолеон подпоясался куском веревки, чтобы туника не волочилась по земле, однако сзади она все равно неряшливо свисала. Тимолеон, похоже, не обращал на это ни малейшего внимания.

— Ты немедленно отпустишь этого осла, — властно говорил он, — или я скажу моей матери, и она превратит тебя в змею.

— Только попробуй, — отвечал хозяин осла под одобрительный гомон публики, — и я тут же укушу тебя. Убирайся-ка с дороги петушок, не путайся под ногами.

— Нет, — упорствовал Тимолеон. — Ноша твоего осла слишком тяжела, у него болит спина.

— Кто тебе сказал? — человек усмехнулся. — Осел? — Остальные тоже засмеялись. Одобряя поступок Тимолеона, они, тем не менее, заключали пари на то, скоро ли хозяину осла надоест такой спектакль и дерзкому ребенку придется, наконец, попробовать палки. До этого, судя по всему, было недалеко. — Осел говорит то, осел говорит это, а я говорю, что мне надо везти кувшины с маслом на рынок. Проваливай!

— Ты вполне можешь нести их сам, — не унимался Тимолеон. — Или потащишь их по земле, когда станешь змеей. Ты любишь мышей? Не хочешь ли съесть одну?

— Нет, но я с удовольствием спущу с тебя шкуру, — прорычал мужчина, замахиваясь палкой.

Диона подставила руку прежде, чем он нанес удар. Боль была невероятно резкой. Никто не заметил, как в центр круга попала женщина, вставшая между этим человеком и своим сыном.

Должно быть, в выражении ее лица было что-то ужасное. Хозяин осла отпрянул, толпа тихо разошлась. Тимолеон казался то ли разозленным, то ли напутанным. Диона гневно взглянула на него.

— О чем я тебе говорила? — произнесла она очень тихо.

— Я… — он пытался защититься. — Я не мог…

— На корабль! — добавила она. — Сейчас же.

— Но ведь еще нет полудня. За нами никто не приплыл.

— Приплывут. — Взгляд Дионы упал на стражника, наконец подошедшего к ним. В этот момент она не возражала бы, чтобы он совсем исчез с лица земли.

Тимолеон схватил осла за шею.

— Я забираю его с собой, — объявил он.

— Нельзя брать его на корабль, — вымолвила Диона. — Пойдем.

— Нет, — упрямо сказал Тимолеон.

— Ты пойдешь, — произнесла Диона, четко выговаривая каждое слово, — поползешь на четвереньках или полетишь, но отправишься со мной. Понял?

— Ты не сделаешь этого, — испуганно пробормотал он.

Диона подняла руку. Вокруг уже снова собирались люди, некоторые орали во всю глотку. Вот идиоты.

— Ну? Ты же трубил о моей магической силе на весь Тарс — так кем ты хочешь быть? Змеей? Гусем? Собакой?

Подбородок Тимолеона затрясся. — Ты не заколдуешь меня, ты не сможешь этого сделать!

— Неужели? — съязвила Диона. Ее волшебная сила находилась внутри нее, там, где всегда была богиня. Диона с легкостью могла превратить сына во что угодно.

Она ясно дала ему это понять. Тимолеон был еще мал, но далеко не глуп. Мальчик заморгал, явно собираясь заплакать, однако, поняв, что сейчас мать слезами не проймешь, Тихо произнес?

— Но, мама, если мы оставим ослика здесь, его снова будут бить, и еще сильнее, чем прежде.

Этого отрицать Диона не могла. Хозяин осла, судя по его злобной физиономии, бил не только животных, но и своих детей. Пока что он стоял, потеряв от испуга дар речи, но это, похоже, продолжится недолго. Она повернулась к Гебе: — Мой кошелек.

Та извлекла его из корзины, осуждающе покачав головой.

— Вот! Это за вашего несчастного ишака и за всю его ношу.

Она ушла прежде, чем погонщик смог заговорить и начать торговаться. И что ей теперь делать с грязным, засиженным мухами, тощим ослом?

— Может быть, мне его взять? — предложил Луций Севилий. — Для него наверняка найдется работа во владениях триумвира.

— Замечательно, — обрадовался Тимолеон. — Хорошенько корми его и не заставляй таскать тяжести.

— Все так и будет, не беспокойся, — обещал Луций Севилий — он единственный, кто не был напуган странным поведением ребенка. Остановившись посреди улицы, он стал снимать с осла поклажу. — Я попозже пришлю за этим.

Ты действительно думаешь, что до прихода ваших людей бутыли не растащат? — спросила Диона. — Впрочем, оставь. Это всего лишь прогоркшее оливковое масло, да еще в плохой посуде.

Однако нищие уже подбирались поближе, готовые схватить столь щедрый дар судьбы. Луций Севилий, пожав плечами, освободил скотину от ноши и даже седла, имевшего весьма потрепанный вид — похоже, его использовали поколений пять. Вся спина животного была в болячках и шрамах. Увидев это, Тимолеон расплакался.

— О, мама! Вылечи его, мама, пожалуйста.

— Но не посреди же улицы, — возразила она.

— В конюшне триумвира, — добавил Луций Севилий, — знают, как лечить такие раны.

— Мама, вылечи ослика сейчас, — Тимолеон говорил тоном, не терпящим возражений.

Диона потрепала сына по плечу, пытаясь отвлечь его внимание от несчастного осла.

— Луций Севилий и люди триумвира позаботятся о нем.

— Я хочу посмотреть, как они будут его лечить, — заныл Тимолеон.

У Дионы разболелась голова. Она с удовольствием задала бы сыну хорошую взбучку, но тут было слишком много посторонних: этот странный римлянин, который, похоже, ничему не удивлялся; стражник Диомед, шкодливо озирающийся по сторонам, ожидая порки, которую он заслужил; Цезарион, молча уцепившийся за руку Гебы. Тимолеон же, судя по всему, считал, что мама готова совершить чудо по первой его просьбе.

Почувствовав невыносимую усталость, она со вздохом уступила прихоти сына.

— Хорошо, мы пойдем в конюшни триумвира. Но ненадолго — только убедимся, что с твоим ослом все в порядке. И сразу же вернемся на корабль.

— Хорошо, мама, — радостно согласился Тимолеон: он все-таки добился своего. — Можно, я поведу ослика?

— Можешь идти рядом с ним. И никогда больше так не делай. Обещай мне. Или мы сейчас же отправимся на корабль.

Тимолеон хотел было возразить, но, подумав, что уже достаточно многого сегодня достиг, чтобы быть великодушным, произнес:

— Обещаю.

— И долго Тимолеон держит свое слово? — поинтересовался Луций Севилий.

Осел стоял в конюшне триумвира; спину ему полечили, ясли наполнили отборным ячменем, а стойло застелили соломой. Он отдыхал вместе с лошадями Тарса, и Тимолеон был вполне удовлетворен.

Можно было возвращаться в порт, где уже ждала лодка, чтобы доставить их на корабль. Луций Севилий, похоже, хотел увидеть конец этого приключения; во всяком случае, Диона не видела другой причины, почему он снова пошел их провожать.

— Тимолеон, — ответила она, — держит свое слово до тех пор, пока о нем помнит, а забыть может и через час, и через неделю. Я думаю, это вылетит из его головы не позже, чем через сутки.

— Да, ты неплохо его знаешь. — Уголок рта Луция снова приподнялся в добродушной улыбке.