Пришлось объяснить в чем дело.
Два свободных радиста Муханов и Низовцев помогли нам разобрать и убрать из штурманской кабины все лишнее.
Самолет вошел в облака, мы пошли вслепую, но через несколько минут ровный слой белых облаков был уж под нами, а наверху - чистое ясное небо с большим ярким солнцем, катившимся на запад.
Началась нормальная работа - жизнь на большом корабле.
Летчики получили точный курс и включили автопилот. Штурманы, включив радиоприемники, приступили к контролю пути по радиомаякам, единственно верному средству при полете вне видимости земли.
К общему огорчению, полет за облаками лишал нас возможности рассмотреть Америку сверху.
С помощью компасного курса и радиомаяков мы прошли над городами Балтимора и Филадельфия, не видя их. Дальше маршрут шел через Нью-Йорк. Все население корабля стремилось посмотреть на этот город хотя бы сверху. Штурманам [66] задавались вопросы: будет виден Нью-Йорк или нет? Пришлось огорчить всех: облака предполагались до самого конца пути.
На высоте трех тысяч метров при температуре 12 градусов мы за облаками прошли над Нью-Йорком и, конечно, его не видели.
Через два с лишним часа полета такая же участь постигла нас и над Бостоном, отсюда мы изменили курс и пошли на север.
Температура снизилась до +8 градусов. Экипаж и пассажиры самолета стали спешно натягивать летное обмундирование. Второпях мистеру Кемпбелл, самому большому человеку на корабле, достался самый маленький комбинезон. Натягивая его на свои могучие плечи, он согрелся и уже не стал его надевать. Через каждые полчаса процедура повторялась, и мистер Кемпбелл до самой посадки согревался, борясь с маленьким комбинезоном. Вести самолет по густой сети радиомаяков так же просто, как при хорошей видимости земли. Для штурманов такой полет не утомителен.
Но радиомаяки скоро должны были кончиться, предстояло выйти на остров и на нем искать аэродром посадки. Теперь мы нуждались в сведениях о погоде, чтобы иметь возможность все заранее предусмотреть.
А мистер Кемпбелл разложил на коленях все свои шифры, коды, вывалил на пол содержимое своего большого портфеля, роется в бумагах, что-то записывает и с безнадежным видом все стучит и стучит телеграфным ключом. А погода без перемен: вверху светло, внизу темно - ничего не видно.
Город и аэродром Монстон мы прошли на высоте 2700 метров. Температура спустилась до +4 градуса. [67]
В который уже раз перечитываем книгу прогнозов погоды, которую нам дали в Вашингтоне. По прогнозу облака должны кончиться где-то очень близко от аэродрома посадки, не исключена возможность, что даже за ним.
Пролетаем последний аэродром и последний радиомаяк, дальше океан и где-то в нем на острове наш аэродром.
Кончились радиомаяки, начались сомнения.
- Штурман, какая погода на аэродроме? - спрашивает Пусеп.
- Хорошая погода, - отвечаю.
- Нельзя ли конкретнее?
- Безоблачно, видимость 50 километров, ветер слабый.
- Откуда эти сведения?
- По прогнозу.
Командиру мало понравился мой ответ. Он проворчал что-то насчет того, что действительную погоду, точно установленную, он бы предпочел.
Детальная ориентировка была утеряна. Где-то близко высились скалистые берега острова. Каким способом уточнить свое место, чтобы смело направить корабль в облака, без риска столкнуться со скалами?
Радиомаяки теперь уже не были слышны. Широковещательные станции не давали нам необходимой точности. Астрономия отпадала, одно солнце не могло нам помочь. У меня на блокнотном листе была схема расположения и работы трех морских радиомаяков нашего района, работавших на одной волне, по одной минуте каждого часа. Подобными маяками я уже раз пользовался, когда мы летели из Исландии в Канаду и тогда они спасли нас от больших неприятностей.
Выждав время начала работы маяков, я за три минуты запеленговал три маяка и проложил на [68] карте обратные пеленги. Треугольник расчетного места самолета находился в открытом море. Подана команда, и самолет с левым виражом зарылся в облака и пошел вниз. Несколько минут напряженного томительного ожидания.
На высоте 1000 метров облака начали темнеть, и вскоре громко раздалось радостное слово «вода». Под нами было море, покрытое белыми барашками.
Вахтенный радист мистер Кемпбелл, выглянув в окошко и увидев, вернее, ничего не увидев из-за густого тумана, окутавшего самолет, и по-своему оценивая обстановку, отбросил от себя все коды и шифры и заработал на ключе открытым текстом, умоляя всех святых сообщить ему погоду на аэродроме. В ответ он получил телеграмму, из которой ничего не понял, и передал ее Романову. Прочитав телеграмму, Романов поднял большой палец кверху и сказал радисту:
- О кэй, мистер Кемпбелл!
В телеграмме было всего три слова, написанные латинским шрифтом:
Otchen choroschaja pogoda
Позднее мы разобрались в том, что произошло. Мистер Кемпбелл работал одним шифром, а с аэродрома ему отвечали другим. Шли часы, и ни мы никого не понимали, ни нас никто не понимал. Когда же радист заработал открытым текстом, на аэродроме решили, что за радиопередатчиком сидит русский радист, плохо разбирающий новый шифр. И вот администратор аэродрома нашел какого-то чеха, который кое-что понимал в русском языке, и приказал ему написать радиограмму о том, что погода «о кэй». Таким образом и была послана эта телеграмма, сразу разрешившая все наши сомнения. [69]
Мистер Кемпбелл был отпущен с вахты на обед, а за радиоаппарат сел Муханов, который продолжал радиосвязь самолета с аэродромом по международному коду.
К острову мы вышли в районе западного аэродрома, откуда запустили радиомаяк, и нас запросили, не могут ли они быть нам чем-нибудь полезными. У нас в это время была хорошая радиосвязь с аэродромом Гендер, где мы должны были совершить посадку. Поблагодарив за любезное предложение, мы продолжали следовать на восток.
Облака оборвались именно там, где это было предсказано прогнозом. Ясное небо. Хорошая видимость. Заработали два радиомаяка, уверенная и надежная радиосвязь, - что может быть лучше и приятнее такого полета?
Через семь часов двадцать минут наш самолет опустился на громадном аэродроме Гендер на острове Нью-Фаундленд.
Отсюда путь в Европу через океан.
Большое поле аэродрома было забетонировано и электрифицировано. Вокруг аэродрома городок из деревянных стандартных домиков. Большие деревянные ангары. Мощеные дороги. Строительство еще не закончено, кругом дорожные машины, ямы, трубы, кирпич и щебень.
Снаружи серые деревянные дома кажутся убогими, но внутри этих домиков все американские удобства.
Аэродром работает круглосуточно. В сумерках завертелся светомаяк, зажглись огни на посадочной полосе.
К нашему прилету на аэродроме собрался весь авиагарнизон. Время было вечернее, поэтому официальная часть встречи была перенесена в офицерский клуб, снаружи походивший на большой деревянный амбар. Внутри же офицерского клуба все [70] было удобно и красиво. Здесь большой концертный зал, уютная столовая, комната для игр с биллиардом, пинг-понгом и тиром, танцевальный зал, музыкальные инструменты и джаз-оркестр. Ко всему этому - автоматизированная кухня, мраморные умывальники, ванная и душ с холодной и горячей водой.
Наш прилет явился для гарнизона большим событием. Все с интересом разглядывали нас и очень хотели узнать подробности событий в России.
В столовой за большем столом гости сидели вперемежку с хозяевами.
Первый тост начальник гарнизона провозгласил за гостей и пожелал нам счастливых посадок.
Вячеслав Михайлович Молотов поблагодарил любезных хозяев за гостеприимство и поднял тост за крепкий союз советских и американских народов. Беседа была оживленной без переводчиков: все очень хорошо понимали друг друга.
Утром следующего дня мы посетили синоптиков. Здесь было уютно, светло, просторно. Работа идет очень организованно и продуманно.
Весь процесс приема сводок и печатанья карт радиофицирован и механизирован. Каждый экипаж, улетающий с этого аэродрома, получает здесь папку с полной характеристикой погоды по всему маршруту.