Эшли Дьюал

ТЕМНАЯ СТОРОНА ЭМЕРАЛЬД ЭБЕРДИ

(THE DARK SIDE OF EMERALD EBERDY)

Не бойся быть кем-то другим. Бойся быть собой.

АННОТАЦИЯ

У Эмеральд Эберди все отлично. Было.

Теперь ей приходится мириться со смертью отца, которого она почти не помнит; с тайнами и с неприятностями, прорастающими из далекого прошлого ее семьи.

Вскоре девушка узнает, что мир не такой, каким она себе его представляла. И, как ни странно, подобные перемены не придутся ей по душе.

ГЛАВА 1. КОЛДЕР ЭБЕРДИ.

Вам не кажется, что глупо бояться? Мы все умрем, рано или поздно. Тогда какой же смысл трястись в судорогах и терзать себя страхами? Уверена: это лишняя трата времени. Конечно, кошмары у каждого свои. Кто-то дрожит за жизнь, кто-то не в состоянии унять ужас от предстоящего экзамена. Я же боюсь одного – столкнуться с тем, что заставит меня испугаться. И я не знаю, что это будет, когда и при каких обстоятельствах. Но сейчас мне плевать на коллеж – приют для заумных идиотов. Плевать на семью – мать с любовью к своему жирному ублюдку из соседнего дома вынесла мозг. Плевать на все. И на всех.

Меня раздражают люди, их манера совать нос туда, куда не следует. Бесят слишком умные взрослые, которые вдруг сговорились и решили, словно их мнение имеет значение. Бесят надоедливые блондинки, тупые качки и еще более тупые очкарики, возомнившие себя умными и достойными внимания. Я знаю, что хочу слишком многого, знаю, что весь мир – полный отстой, с кучей именно таких людей, от которых не на шутку выворачивает наизнанку. И мне с трудом удается терпеть. Да. Именно терпения мне не хватает.

- Родди, что ты творишь!

Больше не могу держать себя в руках. Вскакиваю из-за стола и иду прямиком к Чеду. В голову стреляет третья кружка пива, и классно было бы вырваться на свежий воздух, а не прожигать лицо парня ядовитым взглядом. Но я ничего не могу с собой поделать.

- О, Боже, Чед! – притворяюсь дурочкой и сцепляю в замок перед собой руки. – Это, правда, ты? Какая встреча.

Хлопаю ресницами, покачиваюсь в бок и наблюдаю за тем, как десять минут назад еще мой бойфренд обжимается в углу бара с шатенкой. Мне плевать на отношения, мне глубоко плевать на Чеда Роэля и на те слова, что он мне говорил. Однако никто не вправе вешать мне лапшу на уши. Едва ли я закрою глаза на попытку выставить меня дурой.

- Родди? – Чед открывается от девчонки и впяливает в меня растерянный взгляд. Его черные зрачки огромные. – Детка, это совсем не то, что ты думаешь.

- О, милый, серьезно? - я дотрагиваюсь пальцами до его колючего подбородка и тут же продолжаю, - наверно, это моя вина. Я напилась и ничего не соображаю, а ты сейчас не целовался с этой тощей уродиной. Верно?

- Я просто…

Моя рука сжимается, и я с силой стискиваю лицо Чеда, как футбольный мяч. Чертов ублюдок. Возомнил себя крутым парнем. Меня тошнит от его самодовольного вида и от того, с какой безнаказанностью он осыпал поцелуями шею незнакомки.

- Прежде чем оправдываться, - рычу я, ухмыльнувшись, - вытащи руку из-под юбки.

Затем выпускаю вперед ногу и сбиваю парня со стула. Он громко визжит, а я уже тянусь пальцами к наполовину пустой кружке пива. Поднимаю ее, отпиваю пару глотков и выливаю остатки на его красное, опухшее лицо.

- Охлади пыл, Роэль, - пропеваю я, продолжая лить пиво на его темные волосы. Мне становится так жарко, что я невольно расстегиваю свободной рукой рубашку. Затем криво улыбаюсь и киваю, - до встречи, милый.

С грохотом ставлю пустую кружку и иду обратно к своему столику.

Люди смотрят, никак не угомонятся. Они не понимают меня, не знают, с чего вдруг какая-то девчонка возомнила себя мужиком. Они считают, будто только парни способны дать отпор, поставить на место, доказать правоту, ответить. Они ошибаются.

- Родди, - лыбясь во весь рот, тянет Саймон, - ты просто бешенная!

- Я домой.

- Уже? – друг подскакивает и вытирает ладони о джинсы. – Твое дело. Слушай, тебя подвезти? Ты много выпила.

- Справлюсь как-нибудь без твоих нравоучений.

- Тогда во сколько завтра приходить?

- Куда? – недоуменно вскидываю брови.

- На твои похороны.

Цокаю. Хватаю парня под локоть и морщу нос. Хотелось бы на него разозлиться, но тогда в этом городе не останется людей, с которым я еще могу разговаривать.

Мы бредем к выходу. Откидываю назад потяжелевшую голову и представляю себе прохладный ветер, завывающий на улице. Где же дождливый сентябрь? Такое ощущение, будто над нами нависло удушливое парниковое облако. И я как не стараюсь, все не могу припомнить более жаркой осени в Кливленде.

Саймон аккуратно поддерживает меня, когда мы подходим к парковке. Он тормозит лишь перед байком и выдыхает так громко, что вокруг содрогается обжигающий воздух.

- Это плохая затея.

Неохотно отлипаю от его плеча и улыбаюсь.

- Не выдумывай.

- Родди, ты еле стоишь на ногах.

- До завтра, - я приобнимаю друга за плечи. От него пахнет кофе с корицей. Терпеть не могу кофе, но не сам аромат. – Встретимся на социальной антропологии.

- Я оценил шутку, - усмехается Саймон. – Когда ты в последний раз там была?

- А когда ты стал таким занудой?

- Родди, ты в порядке? Чед, он…

- Перестань. Ты же знаешь, как я к нему относилась.

- Какая разница. У тебя есть чувства, ты ведь живая.

- Уверен?

- Родди…, - у Саймона ярко-зеленые глаза, которые сейчас светятся заботой. Но как он не пытается задеть во мне хоть что-нибудь – не выходит. – Может, поговорим?

- Не в этот раз. – Похлопываю друга по плечу. – До встречи, ковбой.

- Пока, бестия. Будь осторожна, договорились?

Киваю и, наконец, взбираюсь на байк. Ноги вяло находят опору. В глазах двоится, но так интересней. Почувствовать вкус можно тогда, когда висишь над пропастью. В том-то и прелесть сумасшествия – оно позволяет ощутить себя живой, позволяет заметить то, что раньше не имело никакого значения. Я сажусь на мотоцикл, заранее прощаясь со всем, что меня окружает: и с тем, как блестят от алкоголя глаза Саймона, и с горячим воздухом и даже с ярко-красной, кривой вывеской бара. Мне осточертел этот мир, но я буду по нему скучать. И поэтому завожу мотор, радуясь, что успела хотя бы что-то увидеть.

А затем наступает самое интересное. Я еду по проезжей части, мои мокрые от пота волосы развеваются на ветру, и, возможно, сейчас тот самый момент, когда я все-таки сорвусь и упаду. Асфальт манит. Огни проезжающих машин ослепляют. В ушах свистит воздух, и все это сливается в одну невероятную силу, с которой я пытаюсь свести счеты каждый вечер. И неважно, каким способом, главное, я мечтаю поставить жирную точку в моей бессмысленной жизни. Однако что-то мешает. Раз за разом я добираюсь до пункта назначения. Это наталкивает на мысль, что где-то впереди меня все же ожидает то, ради чего я втягиваю в свои легкие кислород. Я не умираю, значит, я живу для чего-то, верно? Торможу перед общежитием, и, едва ветер перестает хлестать по лицу, зажмуриваюсь. С каждым разом все труднее найти те нити, за которые стоит держаться. Человек устает ненавидеть всех и вся, как бы банально это не звучало. Мне плевать. Да, мне плевать. Но в то же время я безумно устала напоминать себе об этом.

Я просыпаюсь с безумной головной болью. Зажимаю руками лицо и взвываю:

- Шейлин, выруби свой будильник! – неохотно раскрываю глаза. – Шейлин?

Комната пуста. Постель соседки заправлена, будто она не приходила на ночь. Что ж, не мне судить. Надеюсь, она хотя бы хорошо провела вечер. Недовольно бросаю подушку в сторону ее тупого будильника и подавляю в груди рычания. Который час? Посещать занятия в университете – увлечение относительное. Я не в состоянии вынести социальную антропологию, а она стоит в расписании первой, что позволяет мне поваляться в кровати немного дольше, чем того требуют правила. Далее возрастная анатомия. Затем к моему огромному счастью - психология. Только лекции профессора Говарда усваиваются в моей голове, что в принципе нонсенс. Посещать семинары я не люблю еще и от того, что вечно наталкиваюсь на взгляды прохожих, которые меня не понимают. Если ты не такой, как все – ты чужой. Я – не такая. Мне в тягость носить платья, кутить с местными красотками и болтать об очередных контрольных тестах. Вместо того, я отдаю предпочтение свободной одежде, работе и чисто мужской компании. Кто поймет лучше, чем парень, не сгорающий от зависти и не желающий твоей скорой кончины?