— Братец миленький, ты хорошо говорил, а я вот сбил рога козлов бодливых… хоть три мертвеньких есть, а ничего… Пусть боятся, как смерти, меня, начальника Рая… ничего…

Проговорив это, Василий гордо стал оборачиваться, посматривая на присутствующих, красуясь и выставляя себя напоказ. Парамон, взглянув на него, усмехнулся с презрением и злобой и шепнул ему: «Не красуйся лучше, как павлин, распустивший хвост, а то мертвецов этих я прикажу на шею тебе повесить и поведу напоказ. Дурак ты и больше ничего».

Василий остолбенел, а Парамон, полюбовавшись его смущением, бесцеремонно рассмеялся и повернулся к Сусанне. Она стояла, глядя на связанную Груню, и в глазах ее сверкали слезы.

— Невеста чудотворца ты, а вот слезы я замечаю… зачем плачешь-то…

— Начальник, не могу с сердцем своим совладеть… хотя поганка поносит бога…

Ее голубые глаза вдруг расширились уже в выражении ужаса и ненависти, и она добавила:

— Как подумаю это, плюнуть хочется проклятой в рожу.

— Плюнь, чтоб повеселился Лай-Лай-Обдулай, невеста чудотворца…

— Тьфу-тьфу, гадина, жаба… Будь проклята, и чтоб в аду тебе гореть и не сгореть.

Ожесточение сверкнуло в глазах ее и в лице.

— Веселится Лай-Лай-Обдулай.

Груня жалобно заплакала и забилась в своих веревках.