Ему не хотелось смотреть, как женщина в голубом платье укладывает в чемодан его вещи. Красивая, но не такая, как его мама. Другая леди в уродливых черных туфлях со шнурками была совсем другой — некрасивой и злой. Пока они разговаривали, Пит соскользнул с кровати и вышел в гостиную, но дверь оставил открытой, чтобы все слышать.

— Не вмешивайся со своим сочувствием, Гарриет. Если не перестанешь, тебе вряд ли удастся удержаться на этой работе. Пит просто ребенок. Дети быстро забывают, и он скоро оправится. Мы пристроим его в хороший дом, где у него будет крыша над головой, семья и все необходимое.

— А любовь? — спросила леди в голубом платье. — Будут ли они любить его и как он сам отнесется к ним? Пит ведь совсем малютка, мисс Эндрюс, у него вот-вот выпадет первый молочный зуб. Как все сложится? Что, если фея ничего не положит ему под подушку?

— Полнейший вздор, Гарриет. Мы живем в холодном, жестоком мире, в котором нет места для фей. Мальчику нужен сильный характер. — Вдруг ее голос изменился; в нем появились злые нотки. — Я надеюсь, ты не успела забить ему голову байками об усыновлении. Никто не желает брать шестилетних детей, у которых уже оформились и руки, и ноги, а в глазах грусть или, не дай Бог, злоба. Люди хотят грудных детей или тех, кто только начал ходить. У шестилетних нет шансов. Жестоко обнадеживать его. Понятно?

— Да, мисс Эндрюс, — тихо ответила Гарриет.

— А теперь запомни еще кое-что. Те налоги, что все мы платим, идут и на содержание этого мальчика. Людям, которые не в состоянии зарабатывать деньги и содержать семью, надо просто запретить иметь детей. Подозреваю, что родители мальчика были слишком ленивы.

— Нет, мисс Эндрюс, я так не думаю, — с жаром возразила Гарриет. — Посмотрите: его одежда красивая и добротная. Этот дом, конечно, небольшой и обставлен небогато, но посмотрите, какая в нем чистота! Думаю, они жили бедно только потому, что им не повезло.

— Да? А что скажешь об этой дурацкой доске для серфинга? Насколько я знаю, такие вещи стоят дорого. В холодильнике шаром покати, а они покупают доску для серфинга. А может, она украдена? Впрочем, ладно. Я уверена, что ее надо продать; мальчику нужны новые ботинки, да и постричь его не мешает.

— Мы не можем так поступить, мисс Эндрюс. Доска принадлежит Питу. В правилах сказано, что все имущество должно перевозиться вместе с ребенком. — Она повысила голос, и Пит, вздрогнув, открыл глаза. — Я уверена, что ботинки прослужат еще несколько месяцев, а постричь его я могу сама.

— Повторяю, не вмешивайся со своей заботой, Гарриет. Я не могу этого позволить. Где ребенок? Пожалуйста, пообещай мне, что ты не разрешишь ему никуда убегать и устраивать слезливые прощания с кем попало. Я запрещаю, ясно? Мне необходимо увидеть мальчика прямо сейчас. Где он?

Пит повернулся и побежал прочь из гостиной, затем пронесся через кухню, толкнул скрипнувшую дверь и сбежал по четырем ступенькам крыльца. Промчался по клумбам, миновал ворота и двор Лэмпсонов и наконец оказался перед домом своего друга.

— Барни! Барни!

— Я наверху, Пит, — откликнулся девятилетний Барнэби Симс из дощатого домика на дереве в заднем дворе. — Забирайся сюда.

Пит вскарабкался по веревочной лестнице.

— Тащи ее вверх, Барни! Не позволяй им найти меня! Скорее, Барни! — прокричал он.

Барни поспешно выполнил его просьбу.

— Что стряслось, Пит? — спросил он, пряча лестницу под служивший ему сиденьем деревянный ящик, внутри которого хранились разные ценные вещи вроде пробок от бутылок и ржавого перочинного ножа. Еще там жили две мыши — его и Пита.

— Эта леди приехала, чтобы меня увезти. Та, у которой мерзкие черные туфли. Я не хочу уезжать, Барни! Можно я здесь спрячусь? Обещаю сидеть тихо. Ты будешь потихоньку таскать мне еду, а я смогу присматривать за Гарри и Лили. Я останусь здесь, ладно?

— Конечно, — согласился Барни, скрестив ноги на индейский манер. — Как думаешь, они успели проследить за тобой?

— Нет. Я бежал очень быстро, а они как раз укладывали мои вещи. Леди в туфлях сказала, что мои папа и мама были ленивыми. Почему она так сказала, Барни?

— Не знаю, Пит.

— Еще она говорила, что меня никто не усыновит, потому что люди хотят маленьких детей. Что все это значит, Барни?

Для своих девяти лет Барни был достаточно развитым мальчиком и ответил:

— Усыновить — это когда у тебя появляются новые родители. Вот у тебя, например, нет ни папы, ни мамы, поэтому тебя могут усыновить. Тебе дадут новое имя, и ты будешь называть папой и мамой тех, кто возьмет тебя к себе. Знаешь Джерри из нашей школы? Его тоже усыновили. Я думаю, та леди соврала. Уверен, что кто-нибудь усыновит и тебя. — Барни обнял друга за плечи. — Поплачь. Я никому не скажу. Л когда закончишь, мы поедим.

— Еще она хочет продать мою доску для серфинга, чтобы купить мне новые ботинки и постричь меня. Правда, другая леди сказала, что она не может этого сделать и нарушит правила, если продаст доску. Доска моя! Они не отнимут ее, да, Барни? Это последний подарок мамы и папы.

— Конечно, она твоя, — возмутился Барни. — Взрослым не разрешается нарушать правила. Ты же сам слышал. Не бойся. Они не заберут ее, — пообещал он, скрестив за спиной пальцы.

— Она злая. Моя мама говорила, что всегда видно, когда человек злой. Вот леди в голубом платье совсем другая, но ей не разрешают быть со мной доброй, — заметил Пит.

Барни подвинулся к нему поближе.

— Пит, я знаю, что ты еще маленький, но, может быть, ты вспомнишь что-нибудь о своем дяде — где он жил, чем занимался?

— Ничего не помню. А он смог бы меня усыновить, Барни?

— Конечно. Это значило бы, что у тебя есть родственники. Так сказала моя мама. У меня есть дядя Сэм и тетя Дорис. Они меня всегда целуют и гладят по щеке. По-моему, они хорошие люди. Но ведь должны же быть какие-то бумаги. Мой папа хранил все бумаги в шкатулке, которая закрывалась на ключ. У твоего папы была такая шкатулка?

— Нет. У мамы была. Но там лежало всего три бумаги и несколько фотографий. Одна — когда мама и папа поженились, другая — когда я родился, и еще одна — когда меня в длинном белом платье макают головой в воду. Еще я видел в шкатулке мамино ожерелье, которое она надевала в церковь по воскресеньям. Эта леди сказала, что оно жалкое. И что у нас было пусто в холодильнике. Но я никогда не голодал, значит, еды хватало, правда ведь?

— Еще бы! Конечно, хватало. У вас было полно еды. Зря ты не сказал им об этом.

— А как это — быть мертвым, Барни?

Барни слабо разбирался в таких вещах, но счел нужным хоть что-нибудь ответить:

— Ты живешь высоко-высоко на облаке, можешь смотреть вниз и все видеть. На тебе длинная белая одежда, как то платье на фотографии, а вокруг сияние. Там все смеются, они счастливы, потому что жить на облаке — самая прекрасная вещь.

— Тогда я тоже хочу умереть.

— Нет, ты не можешь. Маленьким детям нельзя умирать. На облаке… на облаке очень мало места. Ты должен вырасти и стать старым.

Пит на некоторое время задумался.

— А как они забираются так высоко?

Барни поднял глаза к небу.

— У них есть такая невидимая лестница, и человек по ней поднимается и поднимается, а потом кто-нибудь на облаке помогает ему взобраться. Здорово, правда?

— А мои мама и папа сейчас видят меня?

— Конечно.

— Тогда мне лучше не плакать. Мой папа говорил, что большие мальчики не должны плакать. Ты когда-нибудь плачешь, Барни?

Похоже, его другу хотелось разреветься прямо сейчас, но он умел сдерживать себя.

— Нет. Всегда боюсь, что другие начнут смеяться. Ты можешь плакать только до семи лет, а больше нельзя.

— А кто это сказал?

— Я, — твердо ответил Барни.

— Ты мой самый лучший друг.

— И ты мой тоже, Пит. Обещаешь хорошо присматривать за Гарри и Лили?

— Обещаю. Как долго я могу здесь оставаться?

— Пока они тебя не найдут. Клянусь, что никому не расскажу. Знаешь что, давай станем братьями. Порежем пальцы и смешаем нашу кровь. Идет?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: