После провала мартовской карательной экспедиции гитлеровцев мы напечатали листовку следующего содержания:
«Смерть немецким оккупантам!
Кровь за кровь!
Захватив районы Псковщины, немцы думали, что им удастся безнаказанно грабить добро наших колхозников, безнаказанно посылать их на каторжные работы и голодную смерть в Германию. Но просчитались гитлеровцы в своих планах. Вместо покорности население Псковщины взялось за оружие и в рядах бесстрашных партизан бьет немецких захватчиков. И вот фашистский зверь, почуяв скорый конец своего хозяйничания на нашей земле, обрушил свою злость на беззащитных людей.
15 марта немецко-фашистские каратели сожгли деревни Ровняк, Дубье, Хлуполово, Волосово, Луковищи, Палицы, Укреть и Ямицы Порховского района. Забрали весь скот и имущество колхозников, уцелевшее от пожара. В деревне Ровняк гитлеровцы убили двенадцать человек: троих мужчин, четырех женщин и пять детей, в деревне Фомкина Гора убито восемь человек, в деревне Заречье — шесть человек.
В деревне Палицы фашисты согнали в сарай восемьдесят три человека — стариков, женщин и детей и заживо сожгли их. После зверской расправы над беззащитными людьми немцы пустили слух, что уничтожили всех партизан.
Врут кровопийцы!
Народные мстители живы! Казни и расправы только увеличивают наши ряды и еще больше разжигают священную ненависть в наших сердцах. За невинно пролитую кровь советских людей фашисты заплатят своей черной кровью. Никуда им не уйти от расплаты.
Кровь за кровь! — таков наш лозунг.
Красные партизаны.
1 апреля 1943 г».
Эта листовка была широко распространена среди населения оккупированной Псковщины.
Газеты, издаваемые оккупантами на русском языке, в конце марта печатали хвастливые сообщения о полном разгроме «красных банд Германа». В действительности же ни наши полки, ни отряды бригад Карицкого и Рачкова не понесли больших потерь при выходе из окружения в районе озера Сево. Партизаны стали вновь появляться на важнейших железнодорожных магистралях, смело нападать на вражеские опорные пункты. Так, 5 апреля бойцы полка Ситдикова совершили налет на село Маршавицы. В тот день гитлеровцы недосчитались трех десятков своих солдат, одного склада с боеприпасами, одиннадцати автомобилей и одной бронемашины.
15 апреля 1943 года последовал одновременный удар по двум крупным гарнизонам оккупантов. Партизаны взорвали четыре склада с боеприпасами и уничтожили около сотни фашистов.
В Скуратове, куда под аккомпанемент этих взрывов ворвались отряды полка Пахомова, комендант принял неожиданное решение. Выскочив в окно, он подал пример вверенному ему гарнизону, как нужно встречать партизан.
А на следующий день после налета на Скуратово к дому, где располагался политотдел, пришел политрук Зайцев. Увидев наше открытое окно, закричал:
— Товарищи! Ура! Я песню про Скуратово сочинил. Пока ехал к вам — и сочинил.
Через минуту Зайцев уже декламировал нараспев:
Эх, ребята-молодцы,
Партизаны-удальцы —
На Скуратово ходили,
Вражьи гнезда мы давили,
Фрицам крепко насолили,
Голых по снегу пустили,
Многих в гроб мы уложили
И землицей наделили:
Три аршина в длину.
Пол-аршина в ширину.
Что просили — получили,
Кол осиновый им вбили.
Гансы-поганцы
Растеряли ранцы,
В ранцах — пеленки,
Чепчики, гребенки.
Подарки по нраву
Толстозадым фрау.
Мы ж подарочки несем —
В гарнизонах фрицев бьем.
Спать ночами не даем.
Гансы в страхе ежатся,—
Партизаны множатся.
Партизан народ прославит,
А фашистов обесславит.
И пойдет по миру слава
Про позор немецких фрау,
Что родили не детей,
А бандитов и зверей.
За убийства и пожары
Не уйдете вы от кары:
Ганса с фрицем поведут
На народный правый суд.
Скоро, скоро вам могила —
Сломит вас Советов сила!
Песня нам понравилась. Через несколько дней мы напечатали ее в листовке.
Листовку с песней я показал комбригу. Он прочитал, улыбнулся и сказал:
— Вот отгрохочет на земле буря. Многое исчезнет. А вот эти листки останутся. И будут по ним ученые писать историю минувшей грозы, а дети — знакомиться с биографиями отцов. — Потом попросил: — Дайте мне пару экземпляров. Сохраню для сына.
Я не придал тогда большого значения словам Александра Викторовича и не оставил себе на память листовку с песней Зайцева. А комбриг, как мне стало известно после войны, тогда же, в апреле 1943 года, послал несколько наших листовок в далекое татарское село Теньки, где жила его семья. Он писал жене: «Посылаю ряд наших листовок, которые дадут тебе представление о зверях в овечьей шкуре и о той борьбе, которую ведут народные мстители».
Несмотря на потери, бригада наша росла. В конце апреля мы сообщили в Ленинград, в штаб партизанского движения, и в Валдай, в оперативную группу при штабе Северо-Западного фронта, о следующем составе бригады: полк Ситдикова — четыреста восемьдесят девять человек, полк Пахомова — четыреста семьдесят три человека, полк Худякова — двести восемьдесят четыре человека, штаб с отрядом Бурьянова — двести четыре человека.
Сравнительно неплохо у нас было с вооружением. Если на 1 января 1943 года в бригаде имелось пять ручных пулеметов и семь минометов, то спустя шесть месяцев количество ручных пулеметов возросло в шесть раз, а минометов в три раза. Много было автоматического оружия. Надо отдать должное руководству Валдайской оперативной группы — подполковнику Тужикову и майору Гордину, потрудились они немало, чтобы обеспечить нас оружием и боеприпасами.
Жители Славковского, Сошихинского и Порховского районов, встречая в деревнях не крохотные отряды народных мстителей, а хорошо вооруженные полки, радовались росту партизанского войска и в своих рассказах преувеличивали численность бригады. Это вводило в заблуждение командование немецкой армии и на многих командиров охранных частей наводило страх.
Весной 1943 года произошел такой случай. Вдоль большака Выбор — Остров нарушилась линия связи. То ли весенний ветер, гулявший в те дни по полям Псковщины, похозяйничал на дороге, то ли виноваты были в этом деревенские мальчишки, пытавшиеся по-своему «насолить фрицам», но в поселке Воронцово, где стоял крупный фашистский гарнизон, кто-то пустил слух: «Связь порвали партизаны. Герман идет брать Воронцово». Дежурный унтер-офицер доложил коменданту. Последний перетрусил и приказал открыть артиллерийский огонь по предполагаемому маршруту бригады. Семьдесят снарядов вздыбили и основательно попортили большак.
Мы находились в тот день за несколько десятков километров от Воронцова.
— Пугливый немец пошел, — усмехнулся Исаев, слушая рассказ разведчика, вернувшегося из приведенного в боевую готовность фашистского гарнизона.
— А жертв не было? — задал вопрос Крылов.
— Были. Случайно в зоне обстрела оказался конный полицай. Убиты оба — и всадник и лошадь.
— Коня жаль, — резюмировал Герман.
Когда были созданы в бригаде полки, начальником разведки стал Сергей Дмитриевич Пенкин. Его командирский талант раскрылся теперь особенно ярко.
Как сейчас вижу: стоит разведчик, голова опущена, с горечью докладывает:
— В намеченный вами пункт добраться не мог. Везде засады. Пробовал проехать в разных местах — не вышло. Обстреляли. Еле-еле утек.
— Значит, пришлось от фашиста драпануть? — спрашивает Пенкин, а глаза его смеются.
Разведчик бросает исподлобья взгляд на начальника, скупо роняет:
— Пришлось.
— Сумел бежать, значит?
— Сумел.
— Ну и молодец! — неожиданно заключает Пенкин. — Разведчик на то и разведчик, чтобы не попадать впросак. Небось слышал старинную пословицу: «Без головы не ратник, а побежал, так и воротиться можно»?
— Так я хоть сейчас обратно пойду, — восклицает обрадованно боец.
— Вот и хорошо. Только сначала вместе подумаем, как нам с тобой лучше засады объегорить, а на полустанке все же побывать.
Пенкин достает карту, и оба они — и начальник разведки и ее рядовой боец — детально разрабатывают новый маршрут к нужному объекту.
Разведчики творили прямо чудеса. В середине апреля в Торошине с помощью подпольщиков они проникли в воинскую часть и изъяли у тринадцати зенитных орудий замки. Четыреста бочек горючего было уничтожено в Порхове партизанскими магнитными минами. И в этой операции участвовали наши разведчики.