Он привел нас в свою землянку, врытую в берег крутого оврага, заросшего кустарником. Это было старое, неизвестно когда и кем сооруженное жилье. Поселившись, Парфен застелил пол землянки досками, вывел наружу тесовую трубу. В помещении было темно и удушливо пахло прелью.

С Парфеном остались в землянке его сын, пятнадцатилетний Петя, встретивший нас с винтовкой в руке, и старичок-односельчанин.

— Скучно стало без народа, как после покойника, — заметил старик, зажигая «летучую мышь».

— Не каркай попусту, — остановил его Парфен. — Собери лучше что-нибудь поесть людям.

— Это мы в один миг спроворим, — весело засуетился старик, привыкший беспрекословно повиноваться Парфену.

Он достал откуда-то сала, свежего меду в сотах и пресных ржаных лепешек.

— Медок липовый, душистый, — похвалил старик. — Это приношение колхозников. А за хлебушек извиняйте. Весь отдали сегодня переселенцам в дорогу.

Мы наскоро перекусили, выставили часового и, не раздеваясь, вповалку легли на полу, устланном сеном.

Сон был тревожным, в землянке душно. Проснулись рано, с рассветом, и вышли на воздух. Но Парфен опередил нас.

— Умываться вот туда идите, к роднику, — сказал он, подходя с ведром воды.

Когда обутрилось, старик, угощавший нас ужином, наварил полное ведро свежей картошки и на жестяном противне нажарил сала. Расположившись на траве, поодаль от землянки, мы сели завтракать. И едва успели приступить к роскошному угощению, как с двух сторон леса, почти одновременно, грянули два артиллерийских выстрела. Люди сразу перестали жевать. Старый кашевар остановился с разинутым ртом, вопросительно глядя на Парфена. Прошло две-три минуты, раздалось еще два выстрела, потом опять. Над лесом свистели невидимые снаряды и рвались с продолжительным гулом.

Рамасухский лес сравнительно небольшой. Артиллерийским огнем, пожалуй, можно было достать любую точку на его территории. Обстрел велся беспорядочно, снаряды рвались то в одной, то в другой стороне леса. Нашей небольшой группе они, конечно, не могли причинить вреда. Но все же действовали на нервы.

На протяжении всего дня, через каждые пятнадцать-двадцать минут, с какой-то тупой аккуратностью приближался отвратительный свист, и каждый из нас прислушивался, стараясь определить, где должен упасть снаряд.

— Пускай стреляют, коль припасы лишние, — говорил Парфен. — Жалко только, деревьев много погубят, подлые люди.

Мы весь день старались разгадать, с какой целью немцы ведут обстрел. Если это артиллерийская подготовка перед наступлением, то она очень затянулась. День был уже на исходе. Да и «цель» для обстрела слишком велика. Судя по тому, что ночью не было слышно боя, отряды прошли за Десну благополучно. Вместе с тем противник, несомненно, осведомлен об этом. Огромная колонна людей двигалась по крайней мере мимо десятка сел, затемно она не могла преодолеть всего пути. Взвешивая все это, мы тем более не могли постигнуть смысла предпринятого гитлеровцами обстрела.

Парфен в ту же ночь ушел в разведку, чтобы узнать обстановку. В землянке он нам ночевать не советовал.

— Плащ-палатки есть у всех. Ложитесь где-нибудь в молодом сосняке. Он растет густо, и сухо в нем. Да чтобы, упаси бог, часовые не спали! — строго предупредил старик.

Взяв свой карабин, Парфен зашагал, встряхивая торчащим в сторону правым ухом малахая.

Вечером стрельба прекратилась. Ночь мы проспали спокойно и утром встали, когда начало сильно пригревать солнце. Артиллерийские снаряды свистели теперь реже, чем вчера.

— Батя не пришел? — с тревогой спросил пробудившийся Петя.

— Да ты не беспокойся, голубок, придет, — ласково ответил старый кашевар, хлопотавший у костра. — Парфен у нас башковитый, любого германца вокруг пальца обведет. Вот-вот нагрянет.

Но ждать Парфена пришлось долго. Мальчик беспокоился целый день, отец вернулся только к вечеру. Он пришел не один. Впереди него понуро шагал средних лет мужчина с бледным лицом и густым кровоподтеком у левого глаза.

— Стой, сукин сын! — скомандовал ему Парфен и, сняв с левого плеча короткий обрез, потряс им в воздухе, потом с презрением бросил в сторону: — Вот чем воюет, бандюга! — Парфен сдвинул со лба на лицо шапку, отер ею пот. — Подхожу к лесу от Петровского поселка, остановился отдохнуть. Слышу шаги. «Стой на месте!» — кричу. А он из своего поганого оружия — в меня. Да промахнулся. А я ему угодил в плечо. Он и руки опустил.

— Что же это за человек?

— Полицай. Почепский бургомистр прислал его узнать, много ли в лесу партизан осталось, — ответил Парфен.

— На кой же черт ты сюда тащил полицая? — крикнул кашевар, — Что нам тут с ним делать?

— Как это «что»? — удивился Парфен и выразительно взглянул на липу, стоявшую рядом. — Самая подходящая… Поднимем его гуда, пускай сверху считает партизан.

После того как старик отдохнул, закусил, он передал нам новости. Отряды прошли за Десну благополучно. Но когда партизаны утром приблизились к Погару, что в пяти километрах от дороги, вызвали там большую панику. Увидев внушительную колонну, гитлеровцы бросили город и залегли на противоположной окраине в старых окопах.

— Перетрусили, стервецы, как крысы, поползли из Погара. Нашим туда бы заскочить, хоть ненадолго… Да не дыми ты табачищем своим проклятым! — внезапно крикнул он на старого кашевара, который слишком близко придвинулся к Парфену, почтительно слушая его рассказ.

Комендант был некурящим и не выносил запаха табака. Но в данном случае не табак, конечно, привел его в сильное раздражение. Сорвав злость на старике и для вида помахав перед лицом рукой, чтобы отогнать дым, Парфен продолжал:

— Мы вот здесь сидим, а немцы наш хлеб крадут. Везде идет уборка. Колхозников насильно сгоняют на поля. Зерно фашисты увозят на склады, в вагоны грузят. Под метлу зачищают. Эх, напрасно ушли отряды в такое время. И какой это дурак распорядился! — воскликнул старик.

Сведения о хлебоуборке, начатой оккупантами, очень расстроили Парфена. Председатель сельсовета хорошо знал, сколько труда вложили люди, чтобы получить урожай.

— Сейчас нам не гоже сидеть сложа руки. В совхозе «Глушки» все амбары забиты пшеницей. Надо хоть красного петуха подпустить, пока хлеб не уплыл в Германию.

Мы решили немедленно идти в совхоз «Глушки». Парфен снабдил нас бутылками с горючим. У меня были термитные снаряды, привезенные еще с Большой земли. Для «красного петуха» они особенно удобны. Команда наша состояла из шести человек во глазе с Гудковым. Народ подобрался молодой, сильный.

Остальным четырем подрывникам Парфен тоже посоветовал сходить на операцию, только в другую сторону.

— Если подорвать ничего не удастся, — наказывал он, — хоть шуму наделайте, постреляйте в фашистов. Важно, чтобы они думали, что партизан в лесу много. Не зря бургомистр этого негодяя с обрезом прислал. Догадываются, что здесь никого не осталось.

Простившись с товарищами, мы еще засветло двинулись в «Глушки». Пробирались балками, ржаными полями. Пасмурная погода радовала нас. Темная ночь для партизана всегда лучше звездной, а тем более — лунной. Соблюдая тишину, мы легко приблизились к совхозу почти вплотную. Часовые у амбаров одну за другой выпускали ракеты, освещая все вокруг.

При свете ракет мы легко разглядели расположение хранилищ, заметили, как расставлена охрана. У самого большого амбара было расположено пулеметное гнездо. Три бревенчатых амбара стояли в ряд. Это облегчало нашу задачу. Мы насчитали десять солдат, одиннадцатый находился поодаль, около открытого бунта зерна. Солдат сидел прямо на зерне и тихо наигрывал на губной гармошке.

По всему видно — фашисты чувствуют себя спокойно. Лес, мол, далеко, бояться нечего…

Мы более получаса лежали, обдумывая, как нам справиться со своей задачей.

— Давайте сделаем так, — шепотом предложил Семка: — Я подползу к гармонисту и кокну его. А потом начну стрелять по амбару.

Гудков одобрил его предложение.

В военном деле постоянно сталкиваешься с неожиданностями. Даже в такой маленькой операции, как наша, невозможно предугадать всего.

После выстрела Семки часовые не погнались за ним, как мы рассчитывали, а залегли около пулемета и открыли в сторону бунта густой огонь трассирующими пулями. Мне показалось, что дело срывается. Наш командир вдруг коротко крикнул: «Огонь!» — и выстрелил из винтовки. Я послал в сторону пулемета очередь из автомата, единственного в нашей группе. У амбара произошла заминка. Фашисты больше не освещали себя ракетами. По той же, видимо, причине умолк и пулемет, заряженный трассирующими патронами. Опытный Гудков мгновенно оценил обстановку.