Сомнамбулизм и прочие ночные заблуждения часто влекут за собой такие видения, которые образовались в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием. Один весьма уважаемый человек, чья сознательная жизнь проходила в выполнении обязанностей капитана и владельца части акций большого торгового судна в Лиссабонском порту, рассказал автору о таком примере, свидетелем которого он был. Он находился на реке Тежу, когда испытал сильное беспокойство и тревогу, вызванные следующим инцидентом и его последствиями. Один матрос из его команды был убит португальским бандитом, и прошел слух, что на корабле появляется призрак убитого. Моряки вообще народ суеверный, и те из них, что были на корабле моего знакомого, не хотели больше оставаться на борту; весьма вероятно, что они бы скорее дезертировали, чем возвратились в Англию с призраком на борту. Чтобы устранить источник такого беспокойства, капитан решил до конца выяснить все обстоятельства этой истории. Он вскоре обнаружил, что хотя все и притворялись, что видели огни, слышали разные звуки и тому подобное, основным доказательством было заявление его близкого друга, ирландца-католика, который, кроме своей склонности к суевериям, во всех остальных отношениях был правдивым, честным и благоразумным человеком, которого капитан С*** не имел оснований заподозрить в умышленном обмане. Ирландец этот подтвердил капитану С***, все время умоляя ему верить, что призрак убитого мужчины является ему почти каждую ночь, выманивает с койки и, по его собственным словам, подвергает его жизнь опасности. Он сделал эти признания с таким ужасом, что было видно, как он на самом деле страдает и ждет самого худшего. Капитан, ничего ему не возразив, решил проследить за поведением этого очевидца; взял ли он с собой еще кого- то, я не помню. Когда склянки пробили полночь, спящий приподнялся, лицо его было бледным и каким-то огорченным; он зажег свечу и прошел на камбуз. Там он сел с открытыми глазами, глядя прямо перед собой, словно видя что-то ужасное, за чем наблюдал с большим испугом и от чего не мог отвести глаз. Через небольшой промежуток времени он встал, взял оловянную кружку и графин, налил воды, все время что-то бормоча про себя, смешал воду с солью и окропил ею весь камбуз. После этого он глубоко вздохнул, словно освободившись от тяжелого груза, и, вернувшись к своему гамаку, уснул глубоким сном. На следующее утро этот человек повторил свой обычный точный рассказ о призраке с дополнительными подробностями о том, как призрак привел его в камбуз, но, к счастью, он непонятно каким образом завладел святой водой и сумел избавиться от нежелательного посетителя. Человеку, видевшему призрак, рассказали о реально происходившем этой ночью со всеми подробностями, доказывая, что он был в плену своего воображения; он согласился с доводами своего капитана, и ужасный сон, как часто и бывает в таких случаях, после того как обман раскрылся, не возвращался. В данном случае мы имеем дело с возбужденным воображением, действующим на полуспящие органы чувств, которые позволяли человеку определить, где он находится, но не позволяли правильно судить о предметах, окружающих его.

Но не только частная жизнь или течение мысли, меланхолическое от мрачных ожиданий относительно будущего, располагают к фантазиям среди дня или ночным призракам; состояния сильной тревоги или возбужденного напряжения одинаково благоприятны для объяснения сообщений о сверхъестественном. Ожидание битвы, исход которой неясен, при всех сомнениях и неопределенности этого исхода, и уверенность, что он будет связан с твоей собственной судьбой и судьбой родины, были достаточно мощными стимулами, чтобы вызвать перед встревоженным оком Брута призрак его убитого друга Цезаря[14]. Он считал, что его смерть, вероятно, менее оправданна, чем это казалось в мартовские иды[15], так как, вместо того чтобы добиться свободы для Рима, это событие только возобновило гражданские войны и, можно сказать, в целом подавило свободу в Риме. Неудивительно, что мужественный дух Марка Брута, окруженного темнотой и одиночеством, вероятно, был расстроен воспоминаниями о доброте и благих делах великой личности, которую он предал смерти, пытаясь исправить зло в своей стране. Убитый им друг и предстал перед его взором, называя себя злым гением и пообещав ему встретиться снова у Филипп[16]. Намерения самого Брута и его знание военного искусства убедили его, что решение вопроса о гражданской войне должно произойти около этого места или непосредственно на нем, и он позволил себе, чтобы его собственное воображение дополнило эту часть разговором с призраком. Здесь не было больше ничего, что можно было бы принять за настоящий сон или мечты при пробуждении, из чего обычно и состоят сновидения. Упоминаемый нами Брут, хорошо знакомый с воззрениями платоников[17], должен был иметь склонность без сомнений решить, что он видел настоящий призрак, и он не собирался тщательно анализировать видение, в котором можно было легко разобраться; естественно также думать, что хотя никто не видел призрака, кроме него самого, его современники вряд ли стремились проверять свидетельства такого выдающегося человека по строгим правилам перекрестного допроса и с привлечением противоположной стороны, что они могли считать применимыми к другому человеку и по менее важному поводу.

Даже в вопросах жизни и смерти и в процессе самой смертельной схватки сильная вера может вызывать те же чудеса, о которых мы упоминали как об имевших место в темноте и одиночестве; и те люди, которые оказывались на границе мира призраков или занимались тем, что отправляли других в эти мрачные места, признавали, что встречали существа, которые их национальная мифология связывала именно с такими ситуациями. В подобные моменты сражения, когда судьба его еще не была решена, в моменты насилия, спешки, столкновения противоборствующих идей древним казалось, что они видели своих богов, Кастора и Поллукса[18], сражающихся в первых рядах ради ободрения союзников; язычники-скандинавы видели дев, подбирающих убитых[19], а католики не менее легко узнавали воинственных святого Георгия или святого Иакова[20], указывающих им путь к победе в первых рядах воюющих. Существование таких призраков, которых видела целая толпа, во всех случаях утверждалось с большим жаром и со многими доказательствами. Когда общее чувство опасности и взрыв энтузиазма действуют на чувства многих людей сразу, их умы, естественно, обретают связь друг с другом, словно одинаково настроенные струнные инструменты; когда играют на одном инструменте, струны других начинают вибрировать ему в унисон. Если артистичная или склонная к энтузиазму особа в ходе действия восклицает, что она замечает один из тех романтических признаков, о которых упоминалось, товарищи наперегонки подхватывают эту идею и большинство из них желает обожествить то, что, как они считают, воспринимают их органы чувств, и не позволяют отрицать, что они явились свидетелями одного и того же популярного символа, дающего всем уверенность и надежду. Один солдат перехватывает идею у другого; все стремятся признать настоящее чудо, и битва выигрывается до того, как ошибка раскрывается. В таких случаях число участников, которые бы в другом случае выявили ошибку, становится средством ее углубления.

Учитывая такую склонность видеть столько же сверхъестественного, сколько видели все остальные, или, другими словами, доверять скорее глазам других, а не своим собственным, мы можем дать себе свободу и привести два замечательных примера. Первый взят из «Historia Verdadera» («Истинной истории») дона Берналя Диаса дель Кастильо, одного из товарищей знаменитого Кортеса[21] по завоеванию Мексики. После отчета о крупной победе, одержанной при очень малых шансах, он упоминает о случае, помещенном в современную тем событиям «Хронику Гомары»[22], что святой Яго появился на белой лошади во главе битвы и привел преданных ему испанцев к победе. Очень интересно наблюдать внутреннюю уверенность кастильского кабальеро в правоте слуха, выросшего из ошибки, чему он сам не был свидетелем, но в который он поверил. Честный конкистадор признался, что не видел этого знаменательного события, более того, что просто поверил одному кабальеро, Франсиско де Морла, сидевшему на гнедой лошади и яростно бившемуся в том самом месте, где, как говорили, появился святой Яго. Но вместо того, чтобы ссылаться на это свидетельство, преданный конкистадор восклицает: «Как я грешен, как я грешен, я должен был видеть святого апостола!»