— Ну как? — спросил он, когда Карцев приблизился.

— Нормально! — ответил Карцев и не без самодовольства добавил: — Наповал!

— Это хорошо, — одобрительно сказал Никольский. — Мы тоже вроде всех положили, кроме осликов.

— Каких осликов? — удивился Карцев.

— А на которых они сюда минометы доставили, — объяснил Никольский и глубоко вздохнул. — Надо пойти глянуть…

Ефрейтор тревожно посмотрел на него, но ничего не сказал. Никольский еще раз глубоко вздохнул и резко встал. Постояв пару секунд, он сплюнул и зашагал вперед, настороженно выставив автомат.

Карцев приподнялся над валунами и с любопытством оглядел место отгремевшего только что боя. Рядом с двумя минометами и пулеметом вповалку лежали разноцветно одетые тела, в стороне испуганно сбились в кучу привязанные к деревьям ишаки. Возле них валялся, задрав к небу седую бороду, старик в белой чалме.

Никольский подошел к ближнему миномету, потрогал ногой одного из лежавших, присел на корточки и что-то рассматривал.

Ефрейтор, неразборчиво пробормотав, медленно поднялся и направился ко второму миномету. Карцев тоже стал подниматься, как вдруг по ушам резко ударил выстрел. Ефрейтор, уронив автомат, медленно оседал на землю, одной рукой хватаясь за воздух, а другой схватившись за шею. Карцев завороженно смотрел на него, и только очередь из автомата Никольского привела его в чувство. Он бросился к ефрейтору. Никольский, добивший стрелявшего, тоже подбежал к нему.

— Эх, Степа!. Михаил, — сказал Никольский, осмотрев ефрейтора. — Напоролся все-таки… А вы, товарищ лейтенант, в следующий раз тут же палите туда, откуда стреляли. Иначе вернетесь домой раньше времени и, не дай Бог, в ящике.

Карцеву стало не по себе. Никак не укладывалось в голове, что ефрейтор больше не существует, что он теперь просто неподвижное тело, как и те — чужие, валяющиеся возле минометов.

— Ничего нельзя сделать? — робко спросил Карцев, надеясь непонятно на что.

— Сделать? Что мы можем сделать? — раздраженно переспросил Никольский. — Это не кино, а война! Все, что мы теперь можем для него сделать, — погрузить на ослика и отвезти на заставу.

Карцев опять проснулся до подъема. Каждое утро прошедшей недели — одно и то же. Все тело и лицо — в холодно-липком поту. Бешено колотится сердце.

Седьмую ночь ему снилась та вылазка против минометной батареи. Только окончания боя каждый раз различались, сходные в одном — Карцева убивали. Сегодня его убили как ефрейтора Степанова, пулей в горло. А вчера он получил очередь в живот.

«Сколько же это будет продолжаться?» — с тоской прошептал Карцев, не в силах сдержаться. Снова целый день будет отвратительнейшее настроение. Но самое тяжелое время — до подъема. Даже если сейчас встать, одеться, умыться, закурить — легче не станет. Вынужденное одиночество хуже всего, особенно когда ни руки, ни голова ничем не заняты.

Карцев решил не вставать и в который раз попытался разобраться в своем состоянии. Если бы опять понадобились добровольцы на какое-то дело со стрельбой, он пошел бы. Значит, причина не в страхе. Но отчего же тогда просыпается он в холодном поту каждую ночь?

Бесплодные размышления хоть как-то помогли Карцеву скоротать время до долгожданного подъема.

На завтрак Карцев, как обычно, взял только чай и кусок хлеба. Есть с утра совершенно не хотелось, как, впрочем, и в обед. Только к ужину прорезался некоторый аппетит.

— Как можно тщательнее изучи систему нашей обороны, — сказал Карцеву старший лейтенант Бирюков. — Ты должен отлично знать местность, расположение минных полей, сектора обстрела и ориентиры для всех пулеметных гнезд и стрелковых ячеек. И еще ты обязательно, —  Бирюков выделил последнее слово, — обязательно должен знать всех бойцов. Тебе недолго осталось быть за штатом, скоро заменишь меня.

Карцев нисколько не обрадовался такой перспективе, поэтому даже не поинтересовался, куда же, собственно, денется Бирюков. Командовать Карцеву еще никогда никем не приходилось, разве что самим собой, да и то в другой, такой далекой теперь мирной жизни. А больше всего подавляло то, что многие из солдат были гораздо опытнее в здешней жизни.

Карцев направился к пулеметной позиции номер три, на южном склоне. Там дежурил Алиев, маленький подвижный азербайджанец.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — точно по уставу приветствовал он Карцева. Карцев уже знал, что Алиев — единственный солдат на заставе, обращающийся даже к сержантам не иначе как «товарищ сержант».

— Здравствуй, здравствуй, — ответил Карцев, спрыгнув в окоп. По уставу военнослужащие должны обращаться на «вы», но Карцев не мог себя заставить делать это по отношению к в общем-то молодым парнишкам, а с Бирюковым разговаривал, не употребляя ни «ты», ни «вы».

Изучая сектор обстрела, Карцев дотошно расспрашивал Алиева. Тот отвечал подробно и довольно толково, хотя иногда не сразу понятно из-за акцента.

— А это как называется? — спрашивал Карцев, показывая на темно зеленые заросли.

— Арча! — воодушевленно-радостно, как и на все вопросы, отвечал Алиев. — Очинь хароший дерево! Пастухи ложить туда мясо, совсем не тухнет!

— Да-а! Очень ценное дерево, если нет холодильника.

— Холодильника совсем нет у них! — радостно подтверждал Алиев.

Закончив с этой позицией, Карцев перебрался на соседнюю. Там дежурил Флуерару, общительный и веселого нрава парень, дослуживающий последние месяцы. Карцев остался весьма доволен: Флуерару не только подробнейше расписал систему обороны заставы, но и рассказал о всех последних боях и происшествиях в здешней округе. По мнению Флуерару, самое скверное в этой жизни — нехватка и мерзкий вкус питья. Оттолкнувшись от этой мысли, он досконально раскрыл Карцеву процесс изготовления домашнего виноградного вина на своей родине.

За таким полезным для общего развития разговором Карцев надолго задержался у Флуерару. Точнее, пока того не сменил на позиции ефрейтор Петренко — мрачный здоровяк с перебитым носом и приплюснутыми ушами боксера, неприязненно косившийся на Карцева. С Петренко разговор не получался из-за его явной, хотя и непонятной недружелюбности.

Выбравшись из окопа, Карцев огляделся по сторонам и не спеша зашагал к краю скального уступа, решив осмотреть с него окрестности.

Карцев стоял на лысом уступе, подставив лицо свежему ветру, глядя на красноватые каменистые склоны, во множестве покрытые темно-зелеными и бледно-желтыми лишаями. Раньше он никогда не видел гор и был уверен, что они просто серые. А этот пейзаж просился на цветную фотографию. Карцев разглядывал извивающуюся по склонам дорогу — основной объект, контролируемый их заставой, рассматривал чуть заметные тропы и овечью отару далеко внизу. Он так углубился в созерцание, что прогремевшая за спиной автоматная очередь и со свистом пронесшиеся над головой пули не сразу вывели его из отрешенного состояния. Только через секунду он бросился наземь, лихорадочно сдергивая автомат с плеча.

— Лейтенант Карцев, ко мне! — услышал он голос Бирюкова, вскочил и, пригнувшись, с автоматом на изготовку, подбежал к блиндажу.

В двери стоял Бирюков, держа стволом вниз автомат в опущенной руке. «Так это он стрелял! — сообразил Карцев — Издевается, сволочь!»

— Тебя зачем сюда прислали? — сурово спросил Бирюков.

— Как и всех… — растеряно ответил Карцев.

— По-твоему, всех сюда присылают, чтобы они назад в ящиках возвращались?! Ты же черт знает сколько времени стоял на открытом месте — нате, стреляйте в меня, пожалуйста! — Бирюков повесил свой автомат на плечо и уже спокойнее пробурчал: — Что ты мне ствол в брюхо направил? Поставь на предохранитель. И запомни добрый совет: твоя главная задача — дожить до дембеля. Говорю тебе это потому что знаю — ты не трус. Но одной смелости здесь недостаточно. Понял?

— Понял. — мрачно ответил Карцев.

— Тогда можешь быть свободен, — бросил Бирюков через плечо и скрылся в блиндаже.

Карцев сел на один из ящиков, кольцом стоявших под маскировочной сетью возле входа в блиндаж, достал сигарету и закурил, с недовольством обнаружив слабость в пальцах. На душе было тоскливее, чем утром. «Если моя задача — дожить до дембеля, почему он в первый же день отпустил меня в бой? — размышлял Карцев. — Вот уж не думал, что на войне голова будет постоянно забита поисками решения психологических теорем! В наших фильмах про армию бравые офицеры говорят: будешь жить но уставу — завоюешь честь и славу! И никаких тебе проблем!»