Я с любовью смотрела в ее серые глаза, постепенно успокаиваясь. Мне хотелось ласкать ее, но она отстранилась.

  - Отдохни немного, любовь моя. - Ее улыбка была теплой и немного печальной.

  Я взяла ее руку и поцеловала тонкие пальцы. Дремота мягко окутывала меня, и я не могла сопротивляться. Мои глаза закрылись сами собой, и когда губы Констанцы коснулись моей щеки, я счастливо вздохнула. Пусть она тысячу раз безумна, но я хотела бы быть с ней... и умереть с ней вместе, если придется.

  Проснулась я, когда в библиотеке было уже совсем темно. Моя рука затекла, тело болело от неудобной позы. Разумеется, Констанцы рядом не оказалось. Что ж, она ушла, написав все письма, которые хотела скрыть от меня, и тайная сторона ее жизни по-прежнему останется для меня тайной. Я волновалась за нее даже больше, чем за себя. Вспоминая свою прежнюю жизнь, я не могла не признать, что никогда раньше не любила никого так сильно, как мою дорогую Констанцу. Разумеется, не она спасла меня от костра, но, в конце концов, я была жива во многом благодаря ей. Если бы нашелся тот отважный всадник, который увез меня из-под самого носа стражников... Я была бы признательна ему, но вряд ли эта признательность переросла бы во что-то большее. Он ведь только лишь мужчина...

  Тишина, стоявшая в библиотеке, казалась жутковатой, хотя помещение было небольшим, и все звуки тонули в пыльных рядах томов и свитков, громоздящихся на полках. Я впервые оказалась здесь одна в темноте, и почему-то очень боялась, что могу наступить на мышь или ненароком опрокинуть что-нибудь на пол. Оказавшись за дверью, я с облегчением перевела дух и направилась по освещенному факелами коридору к лестнице, ведущей во внутренний двор. Две монахини окапывали кусты роз, и я окликнула их, поинтересовавшись, не видели ли они настоятельницу. Оказалось, что Констанца не приходила к вечерней службе, да и на трапезу не явилась. Смутное беспокойство, зародившееся в моей душе, переросло в настоящую тревогу. Почти бегом добравшись до ворот, я заглянула в каморку привратницы.

  - Сестра Мария, я ищу мать настоятельницу.

  - Она будет только завтра к обеду.

  - Она не сказала, куда поехала?

  Высокая и полноватая сестра Мария повела широкими плечами и с сомнением посмотрела на меня.

  - Если она тебе не сказала, почему я должна?

  - Но ведь тебе это известно, правда? Пожалуйста, скажи мне...

  - Она предупреждала, что ты будешь спрашивать.

  - И?...

  - Ну хорошо. Она уехала в Монтичелли по делам.

  - Встретиться с кардиналом?

  - Почем мне знать? Все кардиналы в Риме, а наш-то, поди, в Милане... Так что у нее свои дела, малышка. Иди-ка спать, да не переживай так сильно: наша настоятельница, хоть и молода, а в обиду себя не даст, да и нас всех тоже, спаси ее Бог.

  Я торопливо перекрестилась и пошла на кухню, чтобы взять чего-нибудь поесть. В остывающей печи стояло большое блюдо с рыбой и остатками постного пирога. Не слишком вкусно, но привередничать было не к месту - почти не чувствуя вкуса, я съела рыбу и, взяв кусок пирога, пошла в свою келью.

  Монахини уже ложились спать, в тесных каморках слышались шорохи и тихие звуки молитв. Я вспомнила, как сестры с гордостью говорили, что Санта-Джулия имеет высокий статус, потому что монахини спят не в общей зале, как заведено в иных монастырях, а в собственных отдельных кельях. Кто знает, может быть, этим и можно было гордиться, но сегодня я предпочла бы побыть в обществе сестер, чем оставаться наедине со своими тревогами и страхом за Констанцу. Я понимала, что никогда не смогу удержать ее. Она была неизмеримо выше меня во всем - и по возрасту, и по праву рождения, и по жизненному опыту. Ее увлечение танцами было лишь странной причудой, делавшей ее совершенно непонятной для меня и еще более далекой. Любила ли она меня так, как я ее? Навряд ли. Мне было так страшно потерять ее навсегда, я уже не могла себе представить, как буду жить без нее... А что думает она обо мне? Ответа на этот вопрос я не знала, и сердце сжимали холодные тиски бессильного отчаяния.

  Я не спала почти до рассвета, вслушиваясь в ночные звуки, в порывы холодного ветра за окном, в гул замерзших ветвей, в сопение и храп спящих монахинь, в тихую возню мышей в устилающей пол соломе. Казалось, холод ночи пропитал мое тело до костей, и даже плащ, наброшенный поверх шерстяного одеяла, не спасал от него. Лишь с рассветом мне удалось немного забыться, но почти тут же я была разбужена утренним шумом и голосами сестер, собиравшихся на молитву.

  - Черт! - Ступив на ледяные камни пола босой ногой, я тихо выругалась, чувствуя извращенное удовольствие от упоминания противника Бога в стенах монастыря.

  Утренняя служба тянулась бесконечно. Повторяя слова псалма, я невольно цеплялась за них мыслью. "Да исполнит Господь все прошения твои..." Боже, пусть с Констанцей все будет в порядке. Я ничего не прошу для себя, разве что счастья быть с ней рядом... "Ты дал ему, что желало сердце его, и прошения уст его не отринул..." Прошу тебя, Господи, не дай ей натворить глупостей и попасться в ловушку злодеев...

  Kyrie eleison, Christe eleison...

  Тихо шепча литанию, я почти верила, что вот-вот двери откроются - и войдет Констанца, но ее все не было...

  После службы и завтрака я пошла к воротам и застала там уже не сестру Марию, а худенькую нескладную Джованну. Мы немного поболтали, потом она пожаловалась на холод и попросила меня немного посидеть за нее, пока она сходит на кухню выпить горячего молока. Я с готовностью согласилась.

  Если Констанца не вернется к обеду, я сама поеду за ней в Монтичелли, и ей придется со мной объясниться. Она оставила меня одну, даже не сказав, куда собралась! Возможно, она поехала именно к тому человеку, который меня спас и имя которого до сих пор остается для меня тайной? Что она задумала? Конечно, тот мужчина намного моложе Джулиано Манетти, он ловок и храбр, и вряд ли откажет красивой настоятельнице Санта-Джулии в ее праведном желании спасти невинных от костра...

  Внезапно до моего слуха донесся приглушенный перестук копыт, а через несколько мгновений конь был уже совсем близко, и стук в ворота возвестил о госте.

  - Откройте!

  От звуков этого голоса мое сердце рванулось из груди. Констанца вернулась! Я бросилась к воротам, торопливо отодвинула тяжелый засов и с изумлением смотрела, как настоятельница, придерживая взмыленную лошадь, въезжает во двор.

  - Запри засов, - обернувшись, крикнула она мне и, пока я выполняла ее просьбу, спешилась. На ней была ее привычная одежда - простая коричневая ряса с белой накидкой с капюшоном, и серебряное распятие на груди.

  - Уф, - выдохнула она, когда я подбежала к ней и прижала к губам ее ледяные пальцы.

  - Где вы были? - едва не плача, прошептала я. - Почему не сказали мне...

  - Не время для объяснений, - оборвала она меня. - Уведи Искорку на конюшню, а потом найдешь меня во дворе.

  С легкой обидой я отправилась выполнять поручение. Лошадь устала; я видела, как тяжело вздымаются ее покрытые потом бока. Несомненно, так загнать животное по дороге из Монтичелли было невозможно. Выходит, Констанца ездила не туда. Но куда же?

  Я расседлала и тщательно вытерла Искорку, оставила ей корма и, сгорая от любопытства, отправилась искать Констанцу. Она разговаривала во дворе с Агнессой и Сесилией, я не могла разобрать слов, только голос - взволнованный и быстрый.

  Когда я подошла, Констанца уже отпустила сестер.

  - Что все это значит? - спросила я. Ее глаза уперлись в мое лицо.

  - Я вернулась, Лаура, и этого должно быть достаточно.

  - Но мне не достаточно. Вы солгали сестре Марии... а может быть, велели ей солгать мне?

  - Что ты имеешь в виду?

  - Ведь вы ездили не в Монтичелли, правда?

  Она не ответила, опустив взгляд. Ее волосы выбивались из-под капюшона непослушными завитками, и мне отчаянно захотелось обнять ее, успокоить, поцеловать, сказать, как я люблю ее. Вместо этого мои губы проговорили: