Когда дивизия начала общее наступление, а наш 199-й полк двинулся вперед, чтобы овладеть Терсой, а точнее, подбирать там оставленные врагом трофеи, - нашей разведгруппы в селе уже не было. Лично я, в это время никем из своих однополчан не узнанный, затерявшийся в пестрой массе беглецов, разбросанных по полю, очумело несся на своем полузапаленном Гнедке и, до хрипоты крича «ура», продолжал преследовать врага и рубить шашкой беляков, что попадались под руку.

Здраво- то рассуждая, конечно, давно пора было уже повернуть к своим да и закончить терсинский рейд. Однако этого я не сделал, за что только случайно не поплатился жизнью.

Преследуя противника, я приметил впереди довольно большую группу беглецов и на этот раз, впервые вспомнив об осторожности, решил врезаться в нее не в одиночку, а вместе со своими товарищами по рейду. На полном галопе начал придерживать разгоряченного Гнедка, чтобы дать возможность следовавшим за мной разведчикам подтянуться - по резвости-то моему Гнедку не было равных. И когда по топоту лошадей понял, что несущаяся сзади группа вот-вот поравняется со мной, я обернулся и вопросительно закричал:

- Смотри, это наши?

- Сволочь! На тебе - «ваши»! - В этот момент последовал тяжелый удар по левому плечу.

Повисшая рука выпустила повод, освобожденный Гнедок сделал отчаянный рывок вперед. Обернувшись, [102] я успел разглядеть дочерна загорелую, от ярости искривленную скуластую физиономию белогвардейского офицера с занесенной для повторного удара шашкой, Глаза его, мне показалось, налились кровью. За ним, как бы обтекая меня полукругом, неистово размахивая шашками и крича что-то невнятное, во весь опор неслись еще десятка полтора белых офицеров и казаков. Моих товарищей по налету сзади не было…

Как потом выяснилось, проскочив со мной Терсу, они нашли более благоразумным продолжать путь по прямой - на соединение с наступающими на село красными полками. Я же, преследуя врага, оказался сам в качестве преследуемого. Не успев опомниться от первого удара, я получил второй - на этот раз сзади по лошади. Дрогнул корпус моего Гнедка, мне даже показалось, что у него на какое-то мгновение начали подкашиваться задние ноги. Но конь неожиданно сделал еще рывок и, предоставленный собственной воле - в это время я перехватывал повод в правую руку, чтобы держать его вместе с шашкой, - начал спрямлять путь в сторону наших цепей, расстояние до которых казалось не больше версты.

Шли напряженнейшие секунды скачки, когда разрыв между мной и ближайшим преследователем то возрастал до двух-трех корпусов лошади, то снова сокращался на полконя. И так несколько раз, пока наконец беляки резко не остановились, и, послав мне вдогонку серию револьверных выстрелов, не повернули назад. Далее все происходило уже совсем просто. От ближайшей цепи наших войск отделились два всадника и на полном галопе - с шашками наголо! - кинулись на меня, чтобы, по-видимому, взять в плен как заблудившегося или сдающегося белогвардейца. Это оказались комбат нашего полка со своим ординарцем.

Вот тут мои силы окончательно иссякли, и комбат даже предложил мне пересесть к нему на коня. Окровавленная левая рука висела плетью: оказалось, надрублена ключица. Сняв фуражку, я разглядел и то, что шашка врага, как бритвой, рассекла заднюю часть тульи и околыш, почти насквозь процарапав острым концом и внутреннюю сторону клеенки, облегающей голову. Жизнь, кажется, действительно висела на волоске.

В очень тяжелом состоянии оказался мой верный Гнедок. Запаленный и взмыленный, он имел огромный, в четыре пальца глубиной, разруб крупа. Обильная кровяная [103] пена шапкой накрывала страшную рану, широкой полосой растекалась по всей ноге.

По дороге к своим наступающим цепям комбат успел рассказать мне, что о нашей «разведке» в Терсе уже все знали из сообщения Михина, доложившего командиру подробности. Я значился как погибший. Комбат также сообщил, что с четверть часа назад левофланговый, первый батальон во главе с самим Голенковым уже ворвался в Терсу и вот-вот должен появиться на противоположной окраине села, наступая на Журавку.

О том, что я жив, кроме второго батальона, в расположении которого я появился и где меня сразу окружили красноармейцы и сняли с коня, пока никто еще не знал. И даже примчавшийся от начдива вестовой передал его приказание немедленно доставить взятого в плен беляка, то есть меня, на наблюдательный пункт у Елани.

На наблюдательном пункте начдива, куда я был торжественно доставлен на батальонной пулеметной тачанке вместе с привязанным к ней моим Гнедком, помимо начдива Голикова находились начальник штаба дивизии Руднев, помначдив - он же командир кавбригады - Блинов, Суглицкий и командир нашей 1-й бригады Федоров. Все они уже знали о случившемся от вернувшегося вестового и поэтому тотчас обступила меня и наперебой, кто как мог, начали без всяких расспросов поздравлять и чествовать. Не обошлось, конечно, без традиционных казачьих поцелуев и объятий, от каждого из которых по всему телу растекалась боль. В такой обстановке, понятно, запомнить все, что было сказано по моему адресу по поводу налета на Терсу, было, конечно, невозможно. Однако слова самого начдива остались в памяти на всю жизнь.

- Молодец, Соколенок! - воскликнул он. - Это у вас вышло просто здорово, по-нашему, по-казацки! Как плечо? Может быть, и без госпиталя обойдемся?

- Все в порядке, товарищ начдив, - ответил я. - Больновато, конечно, но в госпиталь не пойду. Сейчас некогда. Перевяжут как следует - и на коня. Не знаю вот, смогу ли теперь вскочить в седло…

- Это-то сможете. Только коняшку надо подобрать, чтобы ноги были покороче, да и поспокойнее! - шутливо бросил начдив и, обращаясь к комбригу Федорову, добавил: - Надо послать кого-нибудь к Голенкову и сообщить, что его комиссар жив и вместе с нами. А то, [104] гляди, еще и комиссара разыскивает, чтобы похоронить по-человечески.

Последним ко мне подошел Суглицкий, заявив всем, что пора меня отправить на перевязку. До этого он стоял в стороне и с нескрываемым удовлетворением наблюдал за шумной процедурой поздравлений.

- Все хорошо, Соколенок, что хорошо кончается. Победителей не судят, - не без упрека сказал тогда Суглицкий, - Но мне кажется, комиссару в разведку ходить необязательно, для этого есть в полку замечательные разведчики. Если же пошел, то не надо было переходить границы поставленной задачи: Терсу взяли бы и без тебя. Погиб один рядовой разведчик - для нас несчастье, погиб комиссар - обезглавлена целая воинская часть… Ну а в общем, молодец! Поздравляю тебя и я. Показал всем, что и комиссары могут быть лихими казаками. Это тоже важно.

На мое предложение после перевязки поскорее отправиться в Терсу, чтобы там присоединиться к командиру полка Голенкову, Суглицкий ответил:

- На сегодня, я думаю, хватит. Лучше, если все будет хорошо, вечерком побывать среди своих красноармейцев. У них, наверное, немало к тебе вопросов…

Исключительно дружески и тепло встретили меня в нашей полковой конно-разведывательной команде, где было много малодельцев. Не обошлось и без праздничного стола. Далеко за полночь командир полка Голенков устроил хороший ужин, а утром мне привели замечательного буланого коня, захваченного вместе с другими трофеями в Терсе. В придачу к коню получил я новенький английский френч и брюки галифе, к сожалению не подошедшие мне по росту.

После долгого, понятного только кавалеристу-фронтовику расставания Гнедок был отправлен в обоз второго разряда на попечение заботливых Мелеховых, Нового коня, на первый взгляд мало чем уступавшего Гнедку, назвали Буланым.

Но самое неожиданное для меня случилось к концу второго дня. Специально прибывший в штаб полка Суглицкий торжественно объявил, что командование дивизии по согласованию вопроса с Реввоенсоветом армии представило меня и Михина к награждению боевым орденом Красного Знамени.

Сухие строки реляции, доносившие командованию 9-й Кубанской армии о боевых действиях дивизии за 7 июля [105] девятнадцатого года, сообщали: «…комиссар 199-го полка Соколов Николай Александрович вместе с комендантом 1-й бригады 23-й стрелковой дивизии Михиным Иваном Прокофьевичем и пятью всадниками в бою у села Терса, оставив свои цепи далеко позади себя, ворвались в названное село и, произведя среди находившихся там белых казаков панику, обратили их в бегство, благодаря чему село было занято без потерь с нашей стороны и взяты пленные…»