7

Судьба готовила нам, молодым летчикам, новые испытания: она столкнула нас с другими трудностями. Обучение в Казанлыке закончилось, и нам предстояло разъехаться по различным аэродромам страны. Прощай, Казанлык! Ты остался в душе как дорогое воспоминание. Ты был первой ступенькой в небо. Ты был началом нашей романтической профессии. Правда, там не хотели приобщать нас к ней и поэтому возникали острые столкновения. Мы прочитали еще не все твои страницы, но уже крепко держали в руках путеводную нить. А ты город богатый и даже очень богатый драматическими событиями. [44] Еще в 1942 году летчики во главе с Жельо Маноловым поднялись здесь на борьбу против монархии, и их руководитель погиб. Может быть, именно поэтому, царские власти здесь сосредоточили самых реакционных офицеров, чтобы стереть в памяти современников воспоминания об обаятельном герое-коммунисте. Но он и мертвый влиял на своих коллег, бередил их совесть, и уже тогда, в то время, которое мы обозначаем коротким «до 9 сентября»{3}, отчетливо определились два лагеря с совсем различными понятиями о совести.

Приход молодых курсантов только углубил противоречия. Отъявленные враги открыто выступали против нас, а те, кто сочувствовал нам, стали нашими чистосердечными друзьями и товарищами. Но зачем возвращаться назад, когда время стремительно движется вперед, а таких друзей и сочувствующих молодые летчики еще не раз встретят на своем пути?

Разве не таков и капитан Богдан Илиев? Трудно еще при первой встрече, с первых же слов незнакомого человека судить о том, что он собой представляет, какое у него прошлое. Стоя перед строем, Богдан энергично жестикулировал и ораторствовал с циничной откровенностью, вызвавшей у его подчиненных только недоумение. Не второй ли Индюк перед нами? Внешне между Индюком и Богданом не существовало никакого сходства - Богдан, казалось, весь соткан только из нервов и сухожилий, подвижен, как пружина, и гибок, как веревка. Скрытый недоброжелатель едва ли позволил бы себе говорить с нами таким тоном. Вот что он говорил:

- Не каждый родится истребителем. Вы мне не верите? Или скажете, что уже летали на разных там самолетах в Казанлыке? Согласен, летали. И наверное, хорошо летали. Но летчику-истребителю нужно нечто совсем другое: Он должен быть ловким, как тигр, сильным, как лев, и смелым, как пантера. Вот каким должен быть летчик-истребитель!

Сказав это, капитан Илиев энергично начал раздеваться. Позади него стояли различные гимнастические снаряды, и курсанты догадались, что он решил продемонстрировать перед ними свою силу. Но какой силой [45] мог похвастать этот сухопарый и даже тщедушный человек с продолговатым лицом и заострившимся носом? Он производил впечатление весьма посредственного спортсмена. Да и какое он имел право обвинять нас, бывших партизан, в отсутствии смелости и ловкости? Это еще как знать, господин капитан!

А капитан Илиев подпрыгнул, поймал конец каната, привязанного к балке, и скептики затаили дыхание. Ловко работая руками и ногами, капитан взобрался по канату на балку, выпрямился на ней во весь рост и начал маршировать по ней, будто на параде.

- Вот каким должен быть истребитель! Я не люблю бросать слов на ветер. Ну а теперь посмотрим, на что вы годитесь! Вперед, шагом марш!

Мы растерялись. Как же так без всяких тренировок мы начнем карабкаться по канатам? Мы стояли смущенные и ошеломленные.

- Истребители, в атаку! - скомандовал капитан.

Невозмутимый и беспристрастный, капитан остановился в сторонке, чтобы наблюдать, как мы повторим это чертовски трудное упражнение. А мы, уязвленные и полные желания научить его тому, как надо относиться к людям, которым не занимать смелости и силы, один за другим начали карабкаться по канату. Разумеется, никто не смог выполнить упражнение с такой же ловкостью и быстротой, как. он, но наши крепкие мускулы не подвели нас. Ни один из нас не сорвался с каната, ни один не испугался высоты.

- Стройся! - загремел голос капитана. - Вы мне понравились. Это первый признак того, что из вас могут получиться истребители. Только не вздумайте задрать нос! Еще посмотрим, как вы начнете летать.

Странно: этот чудак начал нам нравиться.

На следующий день та же история повторилась. Но на этот раз капитан Илиев построил нас на летном поле, где стояли истребители, сгруппированные по различным маркам.

- Курсанты, - раздался голос Илиева, - что вы видите перед собой? Небось скажете, что я задаю глупый вопрос, потому что вы, безусловно, умеете различать машины? Но поверьте, это не так. Я говорю с вами о серьезных вещах. Вы скажете, что справа стоят «мессершмитты», а слева - французские истребители. Да, это [46] так. Справа и слева вы видите историю нашей истребительной школы. Вот посмотрите на «мессершмитты»! Пересчитайте их и после этого умножьте полученную цифру на два! Не думайте, что я сомневаюсь в вашем умении умножать. Я просто хочу заставить вас представить себе, что перед вами находится только половина самолетов, а остальные вышли из строя. Судите сами, сколько у нас покойников, сколько жертв.

Не намеревается ли этот чудак пугать нас тенями мертвецов? Кто его знает! Или он захотел продемонстрировать свое красноречие? Капитан заставил нас, слушателей, сесть на траву, а сам начал нервно шагать взад и вперед по поляне, размахивая руками и патетическим тоном рассказывая о трагических случаях, которые в его устах обретали смысл величественных и героических подвигов. Мы поняли, что этот чудак влюблен в свою профессию летчика-истребителя, переживает все как большой и наивный ребенок и испытывает чувство самодовольства, совсем как какой-нибудь легкомысленный, но в то же время взыскательный преподаватель. Мы вскоре поняли, что попали в руки интересного, колоритного человека, который сначала попытается внушить нам уважение к новой профессии, а потом со всем пылом возьмется за наше обучение.

Вот таким оказался наш командир, которого мы впервые увидели на аэродроме в К., а впоследствии нас вместе с ним перевели на аэродром в Т., когда пришел приказ передислоцировать туда школу. Из этой нашей переброски запомнилось то, что лишь четырем-пяти самолетам удалось произвести посадку точно на аэродроме, а остальные не смогли этого сделать. Все явственнее, все нагляднее вырисовывалась непригодность той методики, с помощью которой обучали нас разные инструкторы. Но этот случай быстро забылся, потому что уже в первые дни там, на аэродроме в Т., нам было суждено попасть в бурный водоворот больших событий.

На аэродроме в Т. находились две школы - истребительная и бомбардировочная. И разумеется, Илия Тотев, обучавшийся летать на бомбардировщиках, взял на себя заботу ознакомить своих старых товарищей с обстановкой. В армии в то время распутывались нити заговоров, имевших целью свергнуть народную власть. Фанатики и реакционеры, стремившиеся изменить установившийся [47] порядок, окрестили свои подпольные организации громким именем «Царь Крум» и менее претенциозным «Нейтральный офицер». Газеты публиковали списки офицеров с фашистским прошлым, подлежавших увольнению из армии. Эти длинные списки вызывали панику среди царских офицеров. Аэродром в Т. походил на растревоженный улей, а переброска туда школы летчиков-истребителей только подлила масла в огонь. Некоторые офицеры истолковывали наше прибытие как смертельную опасность для себя лично, старались отделаться от людей, которые, по их мнению, представляли для них угрозу. Эти люди с нечистой совестью вечерами собирались вместе и обсуждали, как им спастись. Ведь еще не поздно, совсем не поздно взять инициативу в свои руки: они имели связи в министерстве, в штабе военно-воздушных сил, с начальниками школ, - значит, можно использовать любой самый невинный предлог, чтобы завершить схватку в свою пользу. Они понимали: надо спешить, чтобы не упустить время.

В пешем строю нас привели к офицерскому клубу. Там же собрались и офицеры. Все мы были возбуждены, потому что этот непредвиденный сбор не сулил ничего доброго. Очевидно, офицеры знали, зачем нас собрали, потому что в их взглядах проскальзывала уничтожающая ирония, а кое-кто из них, не отличаясь выдержкой, даже намекал: