Полевой аэродром нашей эскадрильи в полном смысле оправдывал свое название. Самолеты стояли в степи под открытым небом. Рядом - десятка полтора юрт и походная кухня. В нескольких километрах от аэродрома сосредоточивались, судя по ночному грохоту, крупные силы наших войск. По всему чувствовалось, что мы прибыли перед началом большого наступления. Чтобы заглушить гул подходящих танковых подразделений, с [24] наступлением темноты вдоль линии фронта барражировали наши самолеты ТБ-3, от двигателей которых были отсоединены выхлопные патрубки. От этого шум работающих двигателей увеличивался в несколько раз. Использовались и другие разные маскировочные средства, чтобы ввести японцев в заблуждение…

Чуть рассвело, как раздался сигнал тревоги. Командир эскадрильи капитан Красноюрченко перед посадкой в самолеты объяснил боевое задание: когда наши наземные войска после артиллерийской подготовки и бомбежки позиций врага начнут мощное наступление, эскадрилья должна сопровождать его, подавляя пушечно-пулеметным огнем оживающие артиллерийские батареи японцев. Обратившись ко мне, комэск сказал:

- Вы, Медведев, летите в моем звене.

Боевое крещение! Волновался, конечно, но волнение сразу исчезло, как только привычным движением перебросил тело в кабину. Взлет! Считанные минуты, и мы уже над степью, где бушует пламя боя. Высота около 1500 метров. Углубились на территорию, занятую японскими войсками. Вижу, комэск с полупереворота ввел свою машину в пикирование. Я последовал за ним и тут же заметил по огненным всплескам на земле артиллерийскую позицию. Шепчу про себя:

- Ага, вот вы где, гады, сейчас получите сполна…

Пальцы впились в гашетку. Заработали сразу две пушки и пулеметы. Мой «ишачок» яростно затрясся.

Мы сделали еще два захода и заставили замолчать вражеские батареи. В азарте я не заметил и не услышал команды на сбор эскадрильи. Когда вышел из атаки и набрал высоту, своих не увидел. Полетел в сторону наших войск. У линии фронта двигатель неожиданно фыркнул. Я насторожился, посмотрел на бензомер - красная лампочка - значит, горючее на исходе. Мотор еще раз фыркнул и остановился. Удивился своему спокойствию, [25] хотя опасность понимал. Поле, куда направил самолет, было все изрыто траншеями. Повезло мне здорово - при пробеге ни одно колесо не попало в окоп.

Комэск поворчал немного, сделал замечание за то, что я не пользовался высотным корректором, который экономит расход горючего. Урок запомнился мне на всю летную жизнь:

Тревога звучала теперь не только на рассвете. Все жарче разгорались наземные бои. С обеих сторон в них участвовало около четырехсот танков, до трехсот орудий. В воздухе бои шли на разных «этажах». Мы вылетали по нескольку раз в день и прочно удерживали воздушное пространство над нашими боевыми порядками, не давали японской авиации бомбить позиции советско-монгольских войск.

На войне каждый день полон неожиданностей, особенно если ты еще не набрался опыта, не проверил себя в критических ситуациях. Однако бывают дни и вовсе из ряда вон выходящие.

В тот день было солнечно. К полудню стало жарко, а легкий ветерок, который утром приносил свежесть, обжигал своим дуновением сосредоточенные лица летчиков, ждавших очередного боевого вылета.

Я сижу в кабине и смотрю на своего друга и товарища - техника самолета Шостака. Мы понимаем друг друга без слов: «Скорей бы вылет!»

Глухой выстрел. С шипящим звуком взлетела ракета. На аэродроме все пришло в движение. Истребители в считанные минуты поднялись в воздух и заняли свои места в боевом порядке эскадрильи. Мне было доверено вести на боевое задание двух молодых летчиков.

В голубом, солнечном небе - ни облачка. Под крылом «ишачка» плыла ровная, выжженная солнцем степь. [26]

Но вот на горизонте заблестела серебристой лентой причудливо извивавшаяся среди султанчиков дыма от разрывов снарядов река Халхин-Гол.

Неожиданно справа, со стороны солнца, показалась группа юрких вражеских истребителей. Резко развернувшись в стороне, они стали уходить от района боевых действий, как бы подставляя себя для атаки. Это была обычная хитрость японских летчиков-истребителей: отвлечь нашу эскадрилью на себя, создать благоприятные условия для атаки своим бомбардировщикам.

Командир эскадрильи, зная повадки врага, приказал нашему звену преследовать группу И-95, а остальные наши самолеты продолжали прикрывать с воздуха наземные войска. Я подал команду своим ведомым на атаку и, выполнив сложный разворот, ринулся на врага. Ведомые не удержались в боевом порядке звена и отстали. Этим сразу же воспользовались японские истребители и взяли меня в «клещи»: два японских самолета заходили для атаки с задней полусферы, а один погнал на лобовую. Это был неожиданный маневр.

Мгновенно оценил я всю безвыходность своего положения. Единственное решение - атаковать врага в лоб. Сжав зубы так, что заходили желваки на скулах, поймал в перекрестие прицела японца и нажал на гашетки. Огненные струи пулеметных и пушечных трасс потянулись к вражескому истребителю. Японец, также ощетинясь градом трассирующих пуль, сближался со мною. Сомнений не было - я столкнулся со страшным врагом.

Каждая секунда - вечность. Неимоверным усилием воли я заставил себя забыть обо всем, еще крепче сжал управление и вновь нажал на гашетки. Заработали пушки и пулеметы, огромный сноп огня устремился к вражескому истребителю. В последнее мгновение увидел, как японец неуверенно качнулся на крыло; я оцепенел… [27]

Вдруг всем существом своим ощутил оглушительный треск. Интуитивно тяну ручку руля высоты на себя. «Ишачок», увлекаемый всей мощью работающего на полных оборотах мотора, взмыл вверх, в голубое монгольское небо, все дальше и дальше удаляясь от зловещего черного облака, образованного горящим вражеским самолетом.

Таран на встречных курсах. И я остался жив! Только потом, после долгих размышлений о всех деталях этого боя, я глубоко убедился в том, что летчик, обреченный, казалось бы, на верную гибель, не должен выпускать из своих рук управления и не прекращать борьбы за победу.

По мере того как самолет стал выходить в горизонтальный полет, я взял курс на свой аэродром. И тут почувствовал, что мешает левая нога, а тупая боль от нее растекается по всему телу и подступает комком к горлу. Когда же увидел огромную пробоину на левой стороне фюзеляжа, в сердце вкралась тревога.

Клубы пыли взметнулись над аэродромом. Самолет нырнул в поднятую винтом мглу и, вздрогнув всем корпусом, неподвижно распластался в нескольких метрах от стоянки. Его винт, причудливо изогнутый, якорем впился в землю.

На мгновение я потерял сознание от удара о прицел самолета. К нему уже бежали люди, с визгом подкатили санитарный и пожарный автомобили. Как в тумане, увидел озабоченное лицо техника самолета Алексея Шостака. Он первый вскочил на крыло «ишачка» и возбужденно спросил:

- Командир! Командир! Ты ранен?

Я попытался ему улыбаться, но по выражению его испуганных глаз понял, что улыбки не получилось. В это время к самолету подъехал капитан Красноюрченко. Преодолевая острую боль в ноге, я выпрямился [28] и, смахнув со лба выступивший каплями пот, доложил:

- Товарищ командир! Задание выполнил - сбил японский самолет И-95.

- Молодец! - похвалил комэск и приказал: - Немедленно в санчасть.

- Счастливый ты человек, Медведев, - говорили мне наши авиаторы, обсуждая перипетии моего поединка в воздухе.

Я не возражал. В бою, где бы он ни проходил - на земле, в небесах или на море, - везенье часто сопутствует решительным действиям воина, будь то танкист, авиатор, пехотинец или моряк.

В последующих боях я сбил еще два вражеских самолета - бомбардировщик и истребитель. На моем счету было 75 боевых вылетов.

Нужно отдать должное противнику. Японские летчики хорошо владели мастерством пилотирования новыми истребителями И-97. Эти машины по горизонту, т. е. на вираже, имели преимущество перед нашими «ишачками», но зато на вертикалях наш И-16 намного превосходил И-97, да и стрелково-пушечное вооружение его было мощнее. Как правило, в лобовую атаку вражеские истребители шли редко.