Доставалось и техническому персоналу полка. Однако, несмотря на морозы и другие трудности, к рассвету самолеты эскадрильи были готовы к вылету. Однажды потребовалось на моем самолете заменить двигатель. Обычно на эту операцию отводится двое суток. Техники во главе с М. М. Скролевецким трудились в лютую стужу в брезентовой палатке всю зимнюю ночь, то есть 14 часов. К рассвету работы были завершены.

Я поблагодарил ремонтников за отличную работу и по совету Соломатина доложил Гейбо об этом случае. Комэск представил Скролевецкого к награде. [35]

Вскоре Михаилу Моисеевичу вручили орден Красной Звезды.

Той зимой я крепко сдружился с Борисом Соломатиным. Воевал он самоотверженно и грамотно. Мы не часто вылетали на боевые задания совместно, но каждый раз я чувствовал в его действиях разум настоящего человека, отменного летчика. Мне думается, что это и послужило цементом нашей дружбы. Учиться у старших, уважать их, перенимать опыт - аксиома военной жизни, которая в полной мере применима и к нашим, восьмидесятым годам.

Пусть не сетуют на старого воина наши молодые люди, носящие форму Советских Вооруженных Сил. Уважение к старшим - уважение к нашему боевому прошлому, а без уроков прошлого не будет высот и в настоящем, и в будущем.

Мы очень уважали нашего командира эскадрильи за многие положительные качества, но прежде всего за боевой пример. В одном из боев капитан Гейбо сбил бомбардировщик Ю-88. Самолет этот имел хорошую броневую защиту. Лишь одно место у него было уязвимо - двигатель, к которому подходят бензопитание и масляная система.

Гейбо знал это и, точно прицелясь, направил туда огонь своих пулеметов. Комэска густо обрызгало маслом из вспыхнувшего как факел бомбардировщика, и посадку произвести было сложно. И все же он сел, не повредив машину.

Опыт Гейбо в бою с бомбардировщиком послужил нам добрым уроком. Он был взят на вооружение многими нашими истребителями в годы Великой Отечественной войны.

И февраля 1940 года командующий Северо-Западным фронтом командарм 1-го ранга С. К. Тимошенко отдал приказ: «Перейти в наступление и, разгромив сокрушительным [36] ударом «линию Маннергейма», навсегда обеспечить безопасность северо-западных границ Советского Союза и Ленинграда».

Наступление началось мощным артиллерийским огнем советских войск, продолжалось несколько дней и закончилось прорывом главной полосы «линии Маннергейма». Моряки Краснознаменного Балтийского флота (корабли их активно участвовали в артподготовке) захватили несколько важных прибрежных островов в Финском заливе.

Впереди был Выборг. С его обороной противник связывал надежды затянуть войну, дождаться более действенной помощи со стороны западных держав (я об этом в те дни, конечно, не знал). Бои за город носили необычайно упорный характер. Авиация фронта (в том числе и наш полк) и Краснознаменного Балтийского флота подвергли ударам береговые базы, аэродромы, порты и артиллерийские позиции противника.

В боях за Выборг со мной произошел случай, который, как и во время моего тарана на встречных курсах в Монголии, показал, на каких неуловимых и тончайших нитях висит подчас жизнь летчика. Выполняя боевое задание, эскадрилья попала под сильный зенитный огонь. Нужно было изменить высоту полета. Но как только мы перешли в пикирование, что-то хлопнуло над кабиной и, обдав лицо теплой водой, с треском ударилось о самолет. «Чайка» вздрогнула, но послушно продолжала пикировать.

На заснеженной земле видны огненные языки стреляющих орудий противника. Доворачиваю самолет на батарею и, поймав в прицел, посылаю длинную очередь. Пикирую еще раз. О попадании осколка в самолет уже забыл. Пора возвращаться.

Потерь в эскадрилье нет. Настроение приподнятое, но, видимо, беда никогда не приходит одна. Только я [37] поставил ручку шасси в положение «выпуск», в лицо плеснуло холодным бензином. Мотор зафыркал, чихнул и, окончательно задохнувшись, умолк. Почти ничего не вижу - в глазах черные круги, резкая боль. «Чайка», потеряв скорость, сделала замысловатый разворот и понеслась в беспорядочном падении, кувыркаясь над землей. Затем свет, проникавший сквозь кабину, померк. Очнулся на белоснежной койке, в санчасти. Около меня сидели Борис Соломатин и капитан Гейбо. Я попытался встать, но Соломатин предупредительно остановил меня:

- Лежи, лежи. Все хорошо, Дима, главное - жив остался.

Борис говорил тихо и рассматривал меня своими добрыми глазами, будто видел впервые.

- Ну а раны и ожоги не в счет. К ним летчикам не привыкать, - мягко поддержал разговор Иосиф Гейбо. - Вас спас глубокий снег, да и «Чайка», поломав крылья и хвостовое оперение, самортизировала удар о землю.

Второй раз за свою небольшую летную жизнь я спасся от, казалось бы, верной смерти. В полку кое-кто говорил: «В рубашке родился Медведев, чудом избежал гибели». Я никогда не верил в чудеса и после этого счастливого случая не раз анализировал свое поведение в той критической ситуации. В голове у меня не возникло тогда никакой обжигающей мысли, все мои действия были интуитивно обусловлены одним - выйти из штопора. Интуиция, как ее верно определил Алексей Максимович Горький, - это то, что в опыте уже есть, а в сознании еще нет.

В полковом госпитале я пробыл меньше недели. В дни штурма Выборга был уже в небе. Штурм начался в ночь на 11 марта 1940 года. 12 марта город был взят советскими войсками. В тот же день в Москве был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. [38]

Военные действия прекратились в полдень 13 марта. Было очень обидно: за несколько часов до их окончания два летчика моего звена получили ранения. Николай Романов был ранен в ноги, а Переверзенцев в руку… Дмитрий нормально посадил самолет на аэродроме, вылез из него и стал снимать перчатки. И только тогда увидел: на левой руке нет большого пальца. Он снова надел перчатки.

- Ты же ранен, Переверзенцев! Иди скорее в санчасть, - предложил кто-то из товарищей.

Дмитрий вынул из перчатки оторванный палец, посмотрел на него и удивительно спокойно ответил:

- Прирастет.

Нет, нельзя было не удивляться самообладанию моих боевых товарищей. Волю они проявляли и в большом, и в малом.

* * *

Вскоре мы распрощались со снегами Карелии. Нашу эскадрилью перебросили на Украину, в город Умань. Там на базе эскадрильи Гейбо формировался 92-й истребительный авиационный полк. В часть стали прибывать летчики из разных мест. Некоторые из них получили боевой опыт в Китае. Меня назначили заместителем командира эскадрильи.

По- прежнему призывно звучали сигналы тревоги на рассвете. И летный состав молодого полка спешил к своим машинам. И взмывали вверх наши «Чайки». Но вели теперь они учебные бои.

Создание нового боевого коллектива проходило быстро, как будто мы давно знали друг друга. Думается, что этому процессу во многом способствовали боевой опыт летчиков, воевавших на Халхин-Голе и на Карельском перешейке, скромность и простота их при работе с новым пополнением. К сожалению, новый командир [39] полка, летчик опытный, подрастерял эти качества. Награда за участие в национально-революционной войне испанского народа и внеочередные звания несколько вскружили голову человеку. От своих подчиненных вне занятий он держался обособленно.

Летом и осенью 1940 года мы дважды перебазировались. В августе, сопровождая наши войска при воссоединении Бессарабии с Советским Союзом, мы располагались на аэродроме в Бельцах, в ноябре нашим местопребыванием стал небольшой городок Броды на Западной Украине.

22 июня 1941 года

Пассажирский поезд, покачиваясь на стрелках и лязгая буферами, медленно подползал к перрону железнодорожной станции Дубно. Отъезжающие (в основном украинцы и поляки), оживленно разговаривая, стали торопливо готовиться к посадке в вагоны.

Борис Соломатин, Евгений Петров и я, привлекавшие внимание пассажиров своей летной формой и орденами на гимнастерках, направились в голову поезда.