— Он взорвался на расчетной глубине — десять метров. Но все дело в том, что немного пониже энергия этого направленного взрыва словно натолкнулась на какое-то непреодолимое препятствие и пошла не вниз, а в разные стороны. Кобальт залегает намного глубже. Что же помешало взрыву?

Капитан рейдера пожал плечами.

— Вот и я не знаю, — сказал устало Белов. И рассмеялся неожиданно.

— Что с тобой? — спросил Карелин.

— Не обращай внимания… — отмахнулся Белов. — Это я от злости. Вспомнилось, понимаешь, как мы в студенческие годы спорили о космосе. Сплошная идеализация и романтика. Что ни рейс, то контакт. Прекрасные инопланетянки… Тьфу, черт… Стыдно! — проговорил он сокрушенно. — Космос — это работа. Опасная и часто неблагодарная. Тому, кто не научился как следует вкалывать и себя не жалеть, в этой черной дыре делать нечего. С каким удовольствием я объяснил бы эту азбучную истину романтичным желторотикам из школ космонавигации.

— Они бы тебе все равно не поверили, — спокойно сказал Карелин.

— Почему? — искренне удивился Белов.

— Есть вещи, к которым нужно прийти самому. Самому испытать, пережить… Вспомни себя. Ты принял бы на веру то, что сейчас утверждаешь сам, с чужих слов в свои двадцать лет?..

Белов промолчал.

— То-то, — сказал Карелин. — И потом ты не совсем прав, по-моему. Да, космос это прежде всего работа. Но работа особая, работа, подразумевающая как одно из главных профессиональных качеств умение мечтать, быть готовым к самым невероятным вещам.

— Знаешь, я как-то пока обходился без этого умения, — саркастически заметил Белов. — И до сих пор никто меня не упрекнул в отсутствии профессионализма.

— И зря, — проговорил Карелин. — Если мы будем видеть только конкретные сиюминутные задачи и не больше, то рискуем забыть об очень важных вещах. О том, например, зачем мы сюда пришли. Для чего мы вообще идем все глубже в космос. Не только ведь ради кобальтовых залежей и новых станций, верно?..

Белов упрямо качнул головой:

— Я практик, реалист. А вот исследователь космоса, о котором ты говоришь, прости, чересчур идеален. Такой не станет копаться в грязи на Сентябрии. Впрочем, я пришел к тебе не для того, чтобы вести теоретические споры. Похоже, мы исчерпали свои технические возможности на Сентябрии, капитан. Пора уходить. Сегодня же переговорю с Центром и постараюсь втолковать маститым ученым мужам, что если специальная экспедиция детально не изучит механизм изменения здешней поверхности, кобальта нам не видать. Что называется, близок локоть, да не укусишь, — раздраженно заключил он.

— Что ж, — сказал Карелин, — рейдеру действительно пора покинуть Сентябрию. И не только потому, что… — он оборвал фразу, взглянул на Белова, вновь подошел к панорамному иллюминатору, за которым расстилалось розовое мерцающее свечение.

Белов некоторое время глядел на него вопросительно, потом пожал плечами, поднялся и направился к выходу.

Дежурный пилот неторопливо обходил отсеки погруженного в тишину рейдера. Он шагал по широкому овальному коридору, мимо выступов люков и массивных переборок, рассеянно вслушиваясь в мерный, приглушенный шум гравитационных установок, удерживавших корабль в километре над поверхностью Сентябрии.

По бортовому времени было около двух часов ночи, и во всех помещениях рейдера царила полутьма.

Пилот задержался в двигательном отсеке, вглядываясь в показания приборов, затем по крутому трапу поднялся на этаж командных служб.

Он уже почти дошел до конца коридора, когда обратил внимание на бледный голубоватый свет, вырывающийся из-за неплотно прикрытого люка капитанского отсека.

Пилот осторожно заглянул внутрь и замер в изумлении.

Поразило его даже не то, что экран ближнего обзора светился, как ни в чем не бывало. Хотя пилот отчетливо помнил, что несколько часов назад собственноручно отключил энергопитание от всех отсеков, кроме двигательного и рубки связи.

Пилота повергло в изумление другое: на экране было то, чего по всем законам логики быть никак не могло.

Вместо темной, изрезанной трещинами пустыни пилот увидел висящий в пространстве округлый комок планеты, чем-то напоминающей огромный, сплющенный грецкий орех; над ним виднелась серебристая точка рейдера.

Пилот видел это вполне отчетливо — так, как если бы находился не в капитанском отсеке, а где-то далеко от корабля, от Сентябрии, в глубине пронизанной холодными иглами звезд черной бездны.

Вдруг огненная искра осветила серебристую точку, и рейдер стал быстро отдаляться от планеты. А сама она начала увеличиваться в размерах, наплывая на экран, пока не заполнила его полностью. И на фоне знакомой пилоту бурой, будто запекшейся от зноя поверхности, внезапно возникло лицо капитана Карелина.

В глазах его, обращенных вверх, к чему-то не видимому на экране, было тревожное ожидание.

Пилот не удержался от восклицания, и экран, словно испугавшись звука, стал медленно гаснуть.

Из кресла перед экраном поднялся Карелин. Обернувшись, взглянул на пилота долгим, испытывающим взглядом.

— Вы здесь, капитан?! — прошептал тот. И протянул руку к экрану: — Вы видели?

Карелин подошел, положил ладонь на его плечо:

— Ни я, ни вы ничего не видели, ладно?

— Да, но…

— Ничего! — жестко повторил Карелин. — И запомните, здесь, на Сентябрии, не на все вопросы можно найти отпет. По крайней мере, сейчас. Продолжайте обход рейдера.

Он проводил взглядом фигуру пилота, быстро растворившуюся в коридорных сумерках. Потом с какой-то усталой отрешенностью провел ладонью по лицу, опустился в кресло.

И в тот же миг вновь вспыхнул экран…

Гравнлет Карелина застыл над клокочущим кратером, от которого во все стороны кругами расходилась жидкая грязь.

— Еще одной установки как не бывало, — донесся до него упавший голос Белова.

Машина научного руководителя экспедиции, слегка покачивая прозрачными бортами, приблизилась к его гравилету.

— Вторая за сутки! — сокрушенно выговорил Белов. — Эта чертова трясина по-волчьи ненасытна.

— Кажется, я это уже слышал, — сказал Карелин.

— Слышал, — подтвердил Белов. — Да вот, понимаешь, не удержался, решил попытать счастья напоследок.

— Не стоит больше пытать счастье, — посоветовал Карелин. — Иначе рейдер вернется на базу без многих приборов.

Из бурлящего грязевого потока под ними вынесло прямоугольное ребро металлической конструкции.

Белов радостно вскрикнул и бросил свой гравилет вниз в надежде зацепить одним из манипуляторов похищенный топью аппарат.

Гибкий конец манипулятора потянулся к металлу, но в этот момент раздался шумный всплеск, снизу ударила плотная масса грязевого выброса.

Эта бурая масса подкинула вверх беловский гравилет; беспомощно покачнувшись, он лег на бок. Еще мгновение — и многотонная липкая грязь вместе с машиной обрушилась бы вниз, погребая ее в крутых спиралях разверзнувшейся воронки.

Этого мгновения Карелину хватило, чтобы, резко набрав скорость, ударить своим круто падающим гравилетом в машину Белова, сшибая ее с гребня липкого потока.

Удар пришелся в днище. С хрустом проломилась обшивка. Шлем Карелина с размаху вогнало в прозрачную броню переднего обзора. Капитан рейдера почувствовал странный металлический привкус во рту. Он не ощущал боли и с недоумением разглядывал алые капли на внутренней поверхности шлема.

От удара гравилет Белова пронесся метров двадцать и беспомощно застыл. У него было проломлено днище. Карелин подвел к нему свою машину и увидел, что Белов тщетно пытается привести гравилет в движение. Научный руководитель экспедиции кричал ему что-то, размахивая руками, но Карелин не слышал — очевидно, ударом повредило связь.

Стартовав с рейдера, к ним неслась, снижаясь по крутой траектории, аварийная капсула. Карелин перевел взгляд вниз и увидел, как недавно еще неподвижная в этом месте поверхность подозрительно бугрится и дрожит, словно спина невиданного, почуявшего добычу зверя.