Главные упрёки, пожалуй, относятся к выбору операционного направления — наступлению весной 1919 года не на Самару и Царицын, а на Глазов и Вятку, с перспективой прорваться к Архангельску, через который проще было бы получать помощь оружием и снаряжением от союзников-англичан; или вернее — к попытке одновременного наступления по двум направлениям при отсутствии необходимой координации действий. Следует, однако, заметить, что притягательность «северного» участка во многом подкреплялась в глазах командования уже состоявшимся соединением с войсками Северного («Архангельского») фронта. Ещё в конце января — начале февраля передовые колчаковские подразделения появились на Печоре, 21 марта произошла встреча с «архангельцами», а 26 апреля Командующий русскими войсками Северного фронта генерал В.В. Марушевский в ответ на приветственную телеграмму Гайды от 18 апреля — «Рады, что Сибирская армия имела возможность первой установить братское общение с доблестными отрядами Архангельских войск» — телеграфировал: «Прошу верить моему горячему желанию вести работу не только в связи, но и с прямым подчинением наших операций операциям сибиряков. […] Для успеха операции крайне нуждаюсь в подробных сведениях о расположении, силах, действиях правого фланга сибирцев… Надеюсь в самом близком будущем видеть наших северных стрелков действительно плечом к плечу с сибирцами»[123]. При согласованных наступлениях от Перми и Архангельска — на Вятку и Котлас соответственно не только облегчалось снабжение наступающих войск Гайды всем необходимым с Севера, но и создавался новый участок общего фронта, силы красных против которого были бы сравнительно невелики. Поэтому понять увлекающегося Гайду, пожалуй, легче, чем старого и опытного военачальника генерала М.В. Ханжина (возглавлявшего Западную Армию), который вряд ли более, чем Командующий Сибирской Армией, заботился о координации действий с соседями.

В связи с этим возникает закономерное подозрение об отсутствии на Востоке России достаточно властного лица или, на худой конец, управляющей инстанции, которые были бы в состоянии проводить единую стратегическую идею в масштабах всего фронта — от Каспия до Печоры и, соответственно, принуждать к повиновению чересчур самостоятельных полководцев. Очевидно, сам Колчак не справился с этой задачей или изначально слишком положился на свой штаб, возглавляемый полковником (затем — генералом) Д.А. Лебедевым, который на этом посту снискал репутацию «злого гения» — одного из тех, кто своими действиями «вырыли в Сибири могилу и для адмирала Колчака, и через него для всей России»[124].

Этот выбор адмирала принято считать не только ошибочным, но и трудно объяснимым, сделанным на основании каких-то импульсивных побуждений или соображений, оставшихся неизвестными. Предположения доходили до того, будто Лебедев «был выбран потому, что участвовал в перевороте 18 ноября и способствовал возвышению Колчака». «Думать так, — комментирует, однако, даже резкий и небеспристрастный критик Верховного Правителя, — значит совершенно забывать о благородном рыцарском характере Колчака, который к тому же и не стремился к диктатуре, и был совершенно неспособен делать назначения из благодарности за личные услуги»[125]. В некотором смысле причастность Лебедева к ноябрьским событиям могла учитываться и говорить в его пользу, но, думается, лишь как свидетельство его государственнической позиции, более же значимой представляется изначальная связь будущего начальника штаба Верховного с Добровольческой Армией, в которой он состоял с первых дней её существования (генерал Алексеев командировал полковника в Москву, затем — в Саратов, пути же, приведшие его за Урал, до сих пор так и не исследованы), — вряд ли случайно в приказе о его производстве в генералы подчёркивалось: «числящийся по Генеральному штабу, состоящий в рядах Добровольческой армии генерала Деникина»[126]. Правда, полномочия Лебедева на координацию действий двух фронтов более чем сомнительны, а его служебный стаж не давал никаких оснований для столь стремительного взлёта; но и обвинения, предъявляемые незадачливому начальнику штаба его недоброжелателями, в сущности не проясняют причин неудач, поскольку Лебедеву приписывают то, в чём он вряд ли был виноват, и игнорируют некоторые из его действительных взглядов и распоряжений.

На самом деле, как мы уже имели возможность убедиться за недолгий период службы Колчака на КВЖД, адмирал был сторонником отнюдь не «абордажных» авантюр, а, напротив, накопления сил и формирования их по регулярному принципу; принципы же, которыми руководствовался Лебедев, были подробно изложены в его докладе на имя Верховного, поданном 21 января 1919 года, и отнюдь не соответствуют приведённым выше обвинениям.

Основная идея доклада — «для решительного перехода к активным действиям сформировать к весне новые части, которые до полного окончания их формирования не расходовать, как бы обстановка на фронте ни складывалась». Подготовка этого будущего ударного кулака, силу которого автор доклада предполагает довести до 135.000 штыков и сабель, должна, по его мысли, проводиться на основе правильно организованного призыва военнообязанных, частично — с использованием кадра хорошо зарекомендовавших себя на фронте соединений и с массовой подготовкой и переподготовкой унтер-офицерского и даже младшего офицерского состава, — то есть принципы военного строительства по Лебедеву (и, очевидно, Колчаку) оказываются самыми что ни на есть регулярными и вовсе не похожи ни на какую авантюру или искание «иных, чем в нормальной войне», форм. Следует также подчеркнуть, что замысел начальника штаба Верховного Главнокомандующего, на наш взгляд, весьма напоминает попытки организации и использования войск, которые в конце лета — осенью 1919 года будет предпринимать, в период своего недолгого командования «армиями Восточного фронта», генерал М.К. Дитерихс, — и вряд ли случайно, что на роль «опытного лица», которому следовало бы поручить «общее наблюдение за успешностью формирования и правильной постановкой воспитания и обучения» новых дивизий, Лебедев предлагал именно Дитерихса[128]; черновик же доклада рисует ещё более широкие перспективы: «Крайне важно поставить во главе всех формирований сразу то лицо, которое впоследствии поведёт их в бой, т.е. будущего командующего армией (армейской группой)»; «…объединение (всюду в цитате — выделения первоисточника. — А.К.) всех вопросов формирования, воспитания и обучения представляется крайне важным, и чем более авторитетное лицо будет выдвинуто на этот пост, тем больше гарантия в том, что и дальнейший подбор начальников от этого выиграет, и будущая армия действительно представит собою постоянную регулярную вполне дисциплинированную армию как образец для дальнейшего роста вооружённых сил и как опору существующей власти и порядка», с той же рекомендацией: «по моему глубокому убеждению, таким лицом мог бы быть Генер[ального] Штаба ген[ерал]-лейт[енант] Дитерихс»[129].