Вполне вероятно, что Александр Васильевич в те дни был надломлен роковыми неудачами, постигшей Армию катастрофой, унижениями, которые приходилось переносить от недавних союзников. Но капитулянтскую позицию (правда, ещё не перед красными, а перед «розовой», «земской властью» умеренно-социалистического направления) занял всё же не он, а его министры, заблаговременно проехавшие в Иркутск. Они не только не поддержали своим авторитетом представителей власти единственную реальную попытку русских войск пробиться к Верховному (это Атаман Семёнов — тот самый Семёнов, «вечный» противник и, кажется, личный недоброжелатель адмирала! — бросил на выручку отряд из нескольких бронепоездов и небольшого десанта, который, однако, не достиг успеха из-за противодействия численно превосходящих «союзников»), но и отправили Колчаку телеграмму вполне ультимативного тона: «…Положение в Иркутске после упорных боёв гарнизона и забайкальских частей против повстанцев заставляет нас в согласии с командованием решиться на отход на восток, выговаривая через посредство союзного командования охрану порядка и безопасности города и перевода на восток антибольшевистского центра, государственных ценностей и тех из войсковых частей, которые этого пожелают. Непременным условием вынужденных переговоров об отступлении является ваше отречение, так как дальнейшее существование в Сибири возглавляемой вами российской власти невозможно. Совмин единогласно постановил настаивать на том, чтобы вы отказались от прав верховного правителя, передав их генералу Деникину, и указ об этом передали через чехоштаб предсовмину для распубликования. […] Настаиваем на издании вами этого акта, обеспечивающего от окончательной гибели русское дело»[169].

Мало того, расхрабрившиеся министры даже «решили, [что] если Колчак не ответит на сделанное предложение, то правительство объявит себя верховной властью»[170], — то есть уже открыто шли на государственный переворот (ещё один удар в спину Верховному Правителю), и вряд ли их оправдывает даже давление, которому они, очевидно, подвергались со стороны союзных представителей, считавших необходимым уход Колчака с политической сцены (Жанен с неудовольствием писал в дневнике о своих коллегах: «Они не смогли даже добиться у него отречения в такой форме, которой можно было бы поверить…»[171]). Но было ли вообще «отречение»… отречением?

Прежде всего отметим, что сам адмирал не был чужд этой мысли, а по утверждению последнего премьер-министра колчаковского правительства В.Н. Пепеляева (старшего брата генерала) — так и прямо «выдвигал вопрос отречения в пользу Деникина» ещё в начале декабря 1919 года[172]; до этого, как мы помним, проблема преемственности государственной власти оставалась нерешённой, и даже в ноябрьские дни крушения фронта Верховный пошёл лишь на «предоставление ген[ералу] Деникину всей полноты власти на занятой им территории» и — звучащее как завещание — изъявление «полной уверенности», «что я никогда не разойдусь с ним в основаниях нашей общей работы по возрождению России»[173]. Советский историк, правда, утверждает, что «15 декабря был издан указ о назначении генерала Деникина преемником верховной власти»[174], — возможно, основываясь при этом на беглом упоминании в книге бывшего Главнокомандующего Вооружёнными Силами Юга России: «…Актом от 2 декабря 1919 г. (Деникин, как правило, использует старый календарный стиль. — А.К.) предрешалась и «передача верховной всероссийской власти ген[ералу] Деникину»»[175]; но из текста не ясно, было ли генералом своевременно получено известие об этом (судя по всему — нет), да и сама формулировка остаётся весьма неопределённой. С запозданием узнал Деникин и об указе Верховного Правителя от 4 января 1920 года[176].

С этим указом связана ещё одна версия, исходящая из советского источника и не подтверждённая документально. Согласно ей, в ночь на 5 января адмирал «решительно подписывает» указ о передаче власти Главнокомандующему Вооружёнными Силами Юга России, после чего следует душераздирающий рассказ о том, как представитель Атамана Семёнова чуть ли не угрозами добивается поддержки у окружения Колчака и вынуждает адмирала, уже «отрёкшегося» и сдавшего власть («Итак — кончено! Тяжесть и ответственность власти переданы другому. Теперь Колчак — обыкновенный русский офицер…»), написать новый указ — не имеющий законной силы и вообще «поддельный»[177]. Это и есть документ, известный как указ от 4 января:

Заметим, однако, что версия о «недействительности» последнего указа Колчака выдвигалась в 1920-е годы, когда активно выступавший в эмиграции Атаман подкреплял свои позиции ссылкой на законную преемственность от покойного адмирала, а большевики, естественно, были заинтересованы в подрыве его авторитета любыми путями; автор же версии, бывший красный подпольщик (и белый контрразведчик[179] — не профессиональный ли «двойной» провокатор?), П.С. Парфенов-Алтайский, с самого начала своей «историографической» деятельности приобрёл репутацию фальсификатора и печатно обвинялся не только «в «подтасовке» некоторых фактов», но и «в «составлении» некоторых документов»[180]. Всё это, наряду с памфлетно-ерническим тоном его повествования, заставляет с подозрением относиться к голословным утверждениям, — единственным же документом, относящимся к вопросу о «передаче» или «преемственности» власти, как бы то ни было, остаётся неоднократно публиковавшийся, в том числе и факсимильно, указ от 4 января.

Но ведь он вовсе не является формальным отречением! В сущности, полномочия, предоставляемые им Семёнову, ничем не отличаются от тех, которыми двумя месяцами ранее был облечен Деникин (последней телеграммой из Сибири), и лишь отражают тяжесть ситуации, когда не только Южная Россия, но и Забайкалье с Приморьем оказались отрезанными от правительственного центра (то есть вагона Верховного Правителя) и впредь до восстановления единства должны были управляться самостоятельно; относительно же верховной власти речь идёт исключительно о предрешении вопроса её наследования (ранее, как мы помним, Колчак колебался), а отнюдь не о состоявшейся сдаче своего поста. И если объективно значение приведённых выше соображений, кажется, не так уж и велико — в ближайшие же часы Верховный Правитель выбыл из строя, и «предрешение» приобрело статус завещания, — то субъективно, применительно к личности Александра Васильевича, дело обстоит совсем не так: поскольку нам не известно официального акта отказа адмирала Колчака от власти, можно предположить, что и в самой безвыходной ситуации, блокированный «союзниками» и почти уже переданный ими в руки мятежников и красных партизан, он был верен морскому закону — до конца оставаться на капитанском мостике тонущего корабля.