– И на груди тоже, – с ясной улыбкой ответил Франсуа. – Но раз вы уже так много знаете, вам, конечно, известно, что его ум не менее знаменит, чем его горб. В этом смысле я очень благодарен вам за ваше лестное для меня сравнение.

Остальные дети громко засмеялись, Морис и его брат покраснели, попробовали что-то ответить, но Христина помешала им, громко сказав:

– Молодец Франсуа! Отлично, отлично! Они хотели посмеяться над тобой, а вот теперь им самим неловко и приходится краснеть.

– Я краснею? Я чувствую себя неловко? – спросил Морис. – Да разве молодого человека моих лет (ему минуло двенадцать лет) может смутить маленький пяти-шестилетний крошка?

– Вот как? Ты думаешь, что Франсуа лет пять или шесть? – насмешливо спросила Христина. – Тогда ты должен считать, что для своих лет он очень умен и развит, ведь он ответил лучше тебя и знает об Эзопе больше, чем ты и твой брат.

– У маленьких детей иногда являются мысли и слова не по летам, – проговорил сильно раздосадованный Морис.

– Правда, правда, – насмешливо продолжала Христина. – Точно так же некоторые взрослые молодые люди иногда говорят и поступают по-ребячески… Но я должна вас предупредить, что Франсуа уже двенадцать лет и что для своего возраста он очень умен и много знает.

– Как! Ему двенадцать лет? Я ни за что не поверил бы этому. Мне тоже двенадцать лет.

– Двенадцать лет? Я бы не поверила, – сказала Христина.

– Сколько же лет даешь мне ты? – спросил Морис. – Четырнадцать? Пятнадцать?

– Нет-нет, пять или, самое большее, шесть, – сказала Христина.

– Ты хорошо защищаешь своих друзей, Христина, – шепнула Габриель, обнимая и целуя свою двоюродную сестру.

– И друзья очень благодарны тебе, – прибавил Франсуа, целуя ее в свою очередь.

– И мы еще больше любим тебя за это, – проговорил Бернар, пожимая ей руки.

– Я тоже должен поцеловать синьорину, – воскликнул Паоло и схватив ее за руки, расцеловал в обе щеки.

– Ах, вы меня испугали, синьор Паоло! – со смехом заметила Христина. – Дорогие мои, я не заслуживаю всех этих похвал, я просто рассердилась на Мориса и Адольфа за то, что они обидели нашего милого Франсуа, и отвечала им не думая.

– Ну, когда Христина вырастет, придется быть осторожной с ней, – со смехом сказала Елена Гибер.

– Между тем она очень добра и никогда не говорит неприятностей, – с чувством проговорил Франсуа.

– Да, ты находишь? – иронически спросил Адольф. – Вот что значит иметь много ума.

– Доброты и сердца, – прибавила Габриель.

– Когда же мы перестанем ссориться и вести словесные битвы? – воскликнул Бернар. – Не пойти ли нам в сад перед обедом? У нас есть свободный час.

– Пойдем, пойдем! – в один голос отозвались остальные дети.

Они направились к балкону. Морис и Адольф были не в духе, они мешали остальным веселиться и, не решаясь больше вслух насмехаться над Франсуа, пересмеивались между собой, поглядывая на него. С Еленой и Сесиль они тоже говорили о «противном горбуне», Христину же потихоньку называли глупой.

Долго не соглашались они играть в какие-нибудь игры, наконец выбрали прятки. Дети разделились на две части: одни должны были прятаться, другие искать. Морис и Адольф позвали с собой Елену и Сесиль, Франсуа и Бернар – Габриель и Христину. Бросили жребий, и судьба решила, что первая компания будет прятаться, а вторая отыскивать.

Прозвучал сигнал, четверо детей бросились в чащу искать спрятавшихся, но напрасно бегали они, заглядывая повсюду. Они не нашли ни души. После бесполезных поисков дети наконец сошлись вместе и стали рассуждать, что делать.

– Нам остается только вернуться домой, – сказал Бернар.

– Лучше все вместе обойдем маленькую рощицу и все время будем кричать: «Сдаемся! Выходите!» – предложила Габриель.

– Лучше всего объявить им, что они неправильно играют, – вмешалась Христина.

– Нет, лучше сделаем, как советует Бернар, потом вернемся домой через зимний сад и через цветник, – спокойно заметил Франсуа. Остальные согласились.

Они отлично прогулялись по роще и со спокойной совестью вернулись домой. И хорошо сделали: наступило время обеда.

Первой компании все еще не было дома. Бернар и Франсуа начали беспокоиться о них. Маленький де Нансе подошел к отцу, а Бернар – к графу де Семиан, и оба рассказали им о том, что случилось. Те в свою очередь передали Сибрану и Гиберу весть об исчезновении детей, и все вчетвером отправились разыскивать их.

Они долго ходили по окрестностям, но вернулись ни с чем. Детей нигде не было, и никто не мог сказать, куда они подевались.

Обед отложили, но убежавшие все не возвращались, а потому пришлось сесть за стол без них. Невеселый это был обед: все были взволнованы, встревожены, ели немного и второпях.

Когда встали из-за стола, мужчины разбрелись по парку, надеясь отыскать исчезнувших детей, дамы прошли в гостиную. Вот, наконец, в этой комнате появились Морис, Адольф и сестры Гибер, все растрепанные, в разорванных платьях, с красными лицами, потные и в слезах.

Увидев их, старшие вскрикнули. Матери бросились к своим детям.

– Глупые, глупые! – закричала мадам де Сибран.

– Дурочки, – вторила ей мадам де Гибер.

– Мы… мы заблудились, – всхлипывая, объяснили девочки.

– А еще на нас… бросились два громадных дога, – в свою очередь вставили Морис и Адольф.

– Они чуть не разорвали нас, – прибавили сестры Гибер.

– Было совсем темно, ничего не видно, – продолжили мальчики.

– Вы сами виноваты во всем, – заметила им мать. – Зачем вы убежали?

– Я рада, что вы наказаны. Другой раз не будете плутовать в игре, – проговорила де Гибер, обращаясь дочерям.

– Скажите, чтобы позвонили в колокол, пусть гости вернутся, – приказала Каролина Дезорм лакею Филиппу.

Раздался громкий звон; Сибран, Гибер, де Нансе и граф вернулись в дом. Пропавших детей снова побранили, потом все сели за стол, и эта часть обеда прошла веселее, чем первая.

Поглядывая на своих несчастных товарищей, Бернар, Габриель, Христина и Франсуа с трудом удерживались от смеха. Растрепанные волосы маленьких обманщиков, желавших подшутить над ними, их разорванная одежда, лица и руки, покрытые множеством царапин, раскрасневшиеся щеки, опухшие от слез, странно противоречили жадности, с которой они бросались на каждое поданное кушанье.

Когда провинившиеся немного утолили голод, Габриель спросила их, как они могли заблудиться.

– Мы хотели посмеяться над вами и убежали из той части парка, которую выбрали для пряток. Мы вошли в рощу и бросились к дому, но решили сделать круг, чтобы вы не видели нас. На наше несчастье, мы сбились с дороги, шли долго, очень долго, сами не зная куда. Морису и Адольфу стало страшно. Они дрожали и плакали… – начала Сесиль.

– Нисколько, я ничуть не боялся, – прервал ее Морис и прибавил: – Я смеялся все время.

– Ты смеялся? Вот это мило! – фыркнула Сесиль. – Ты плакал, мой милый, и Елена старалась успокоить и утешить тебя. Но, погоди, дай мне окончить рассказ о нашем приключении… Мы все шли, или, вернее, бежали вперед, вдруг из какого-то сарая выскочили две громадные и очень злые собаки, мы закричали: «Помогите, помогите!» – и бросились бежать. Собаки кинулись за нами, бросались то на одного, то на другого, рвали нам платье, забегали вперед нас и, заливаясь громким лаем, заставляли вернуться. В это время из дома вышел какой-то фермер и позвал собак. Потом подошел к нам и говорит: «Мои собаки вас напугали, барышни? Извините их, пожалуйста. Они молоды и любят играть, поверьте, они не укусили бы вас».

– Все мы плакали, – продолжала Сесиль, – и ничего не могли ему ответить, он это увидел. «Может быть, вам нездоровится, молодые господа? Если я могу чем-нибудь вам помочь, пожалуйста, скажите». – «Мы заблудились», – ответил ему Морис, заливаясь слезами.

– Что за глупости! – прервал Морис рассказ Сесили. – Я плакал? Я? Ты ошибаешься, просто мне было холодно, и я дрожал.