«Скорая помощь», резко затормозив, остановилась у Больницы Милосердия, и молодая женщина, лежащая на носилках в полубессознательном состоянии, при толчке тихо застонала. Ее лицо, волосы и вся одежда были в крови. Шофер выпрыгнул из кабины и побежал к задней дверце, внутри над пострадавшей склонились два санитара; втроем они выдвинули носилки из машины, металлические ножки, щелкнув, откинулись, превратив носилки в тележку.

Пронзая ночь воем сирен и визгом шин, подъехало с полдюжины полицейских автомобилей. Полицейские столпились вокруг, переговариваясь друг с другом и что-то сообщая по переносным рациям. Двойные двери приемного отделения раздвинулись, и санитары на полной скорости вкатили тележку по наклонному въезду. Сразу же подошли врачи и медсестры, и шофер «скорой» доложил:

— Доставлена тридцатишестилетняя женщина с двумя пулевыми ранениями в живот. В момент прибытия на место происшествия у нее было давление 80, пульс 10. Сделано внутривенное вливание, сейчас давление 100 на 60, но пульс все еще 10.

Тележку вкатили в кабинет для приема тяжелых больных, и бригада дежурных врачей приступила к работе. Один из членов бригады быстро разрезал окровавленную одежду и точными движениями снял с женщины пропитанное кровью белье, другой наклонился над ней, следя за ее прерывистым дыханием.

Джеффри Харт, старший в бригаде, уже осматривал пострадавшую, определяя повреждения и отдавая распоряжения.

— Срочно клинический анализ крови, — сказал он как обычно спокойно, но в его голосе чувствовалась напряженность. — Лейкоциты, свертываемость, группа и резус, а также кардиограмма. К моменту доставки в операционную у нас все должно быть готово.

До сих пор женщина на носилках, казалось, молча наблюдала за царившей вокруг нее суматохой, но теперь она закрыла глаза, как бы лишившись последних сил.

— Сестра, — продолжал Харт, — введите ей изотонический раствор Фоли, и нам необходима еще одна капельница номер 16 с Рингеровским раствором.

— Хорошо, — отозвалась одна из медсестер.

— Дамирофф еще не ушел из операционной?

— Он как раз заканчивает последнюю операцию, — ответила другая сестра, — Люси уже звонит наверх.

Харт мрачно кивнул.

— Надеюсь, он в форме. Отправляем ее прямо сейчас. Поторапливайтесь, ребята.

На третьем этаже больницы доктор Дамирофф стоял у раковины, задумчиво рассматривая свои руки. Только что закончив операцию, он успел снять халат и перчатки, но еще оставался в маске и шапочке. Распечатав намыленную щетку, нажал педаль и пустил в раковину воду. Несколько минут сосредоточенно тер жесткой щеткой под ногтями, между пальцами, ладони и тыльные стороны рук, потом перешел к запястьям.

Моясь, он сделал несколько глубоких вдохов. Эта операция, продолжавшаяся почти три часа, пришлась на конец длинного рабочего дня, и он чувствовал себя вконец вымотанным, а теперь на очереди множественное огнестрельное ранение. Что же с ним! Раньше, в бытность свою интерном, приходилось работать по тридцать шесть часов подряд, и он умудрялся чувствовать себя отлично. «Стоп, Дамирофф, — одернул он себя, — не раскисай».

Держа руки так, чтобы вода могла стекать с них, Дамирофф большими шагами направился в четвертую операционную, где младшая медсестра подала ему полотенце. Вытерев руки, он бросил полотенце в контейнер и повернулся, чтобы она могла надеть на него халат. Пока сестра помогала ему натянуть резиновые перчатки, взглянул поверх ее головы и увидел, что пациентку уже доставили. Женщина еще не спала, и анестезиолог, наклонившись над операционным столом, разговаривал с ней.

— …в палату для выздоравливающих, — говорил он в тот момент, когда Бен подошел к нему сзади.

Анестезиолог отошел в сторону, и Бен приблизился к столу. Женщина лежала с закрытыми глазами, ее тело было накрыто зелеными простынями, но они уже стали ржаво-красными от все еще кровоточивших ран, лицо ей протерли губкой, и в ярком свете ламп оно отливало смертельной бледностью.

«О нет! — Он резко отступил назад, словно его ударили. — Нет, пожалуйста, только не это».

Не может быть. Она не могла оказаться здесь и умирать у него на глазах от потери крови.

Он не может оперировать, пусть кто-нибудь другой. Но кто — другой? Ждать нельзя, придется оперировать самому.

Доктор Дамирофф шумно выдохнул. Менее всего ему хотелось когда-нибудь еще встретиться с ней, а уж взять на себя ответственность за ее жизнь?.. Он снова обернулся, чтобы взглянуть на нее, и на мгновение застыл.

Словно почувствовав что-то, женщина приоткрыла дрожащие веки. Несмотря на слабость от потери крови и уже начавшееся действие анестезии, она бросила взгляд на лицо хирурга, наполовину скрытое маской, и по проблеску в ее замутненных болью глазах он понял, что она его узнала. Но в ее взгляде было еще что-то, какое-то другое выражение, только Бен не мог понять — какое.

Но анестезия брала свое, веки женщины стали смыкаться, а голос упал до едва слышного шепота.

— О, Боже, — прошептала она, — это ты.

Город Мудрецов, миссис и мистер Величайший Умник.

Стоя перед дверьми третьего класса, Карлин слышала неприязненный шепот и знала, что он относится к ней и Бену Дамироффу. Как обычно, они с Беном были в числе трех финалистов еженедельного школьного конкурса на знание орфографии, а остальные ребята ненавидели их и считали выскочками. Но ее это мало трогало, одноклассники дразнили их с первого класса, когда и она, и Бен начали с жадностью поглощать книги, пока остальные еще корпели над азбукой.

— Иностранец. И-н-о-с-т-р-а-н-е-ц.

Произнося слово по буквам, Карлин смотрела прямо перед собой, не собираясь доставлять классу удовольствие увидеть свой провал. Способная девочка, она уделяла школе мало внимания, никогда не готовясь к урокам и уж тем более не разучивая вслух свои задания, как настоятельно советовала всем миссис Гордон. Это настораживало учителей. У нее большие способности, говорили они на каждом родительском собрании, ей бы только найти себя. Бен был совсем другим — аккуратист во всем, он чуть ли не заучивал наизусть разные словари и энциклопедии.

Вот и сейчас (Карлин украдкой взглянула на него) он произносил по буквам слово «математика», смотря прямо на миссис Гордон и, казалось, не замечая присутствия остальных.

Бен Дамирофф был не только одноклассником Карлин, но и братом ее лучшей подруги. Наташа Дамирофф, всего на год младше Бена и Карлин, ее постоянная подруга с тех пор, …ну, в общем, всегда.

Дамироффы и Сквайры жили на разных этажах одного и того же дома в новом районе Ривервью, и Карлин проводила у Наташи почти столько же времени, сколько и у себя дома. Но если Наташу она любила как сестру, то Бен буквально бесил ее. Нельзя сказать, что он плохо относился к ней, скорее, он никак к ней не относился, редко обращая на нее внимание. Только когда другие ребята цеплялись к ним, Карлин и Бену приходилось вместе занимать круговую оборону. Но даже тогда он доводил Карлин до исступления. Ей хотелось кинуться на обидчиков, даже получить от них, Бен же лишь еще больше увеличивал дистанцию и задирал нос, делая вид, что выходки ребят его совершенно не задевают. Учителя любили его, Наташа обожала, мать жила только ради него. Господи, Карлин так хотелось хоть немного расшевелить его, вызвать на спор, разозлить, и, если ей представлялся такой случай, она им пользовалась.

Конечно, в каком-то смысле хорошо, что Бен Дамирофф учился в ее классе, иначе она была бы единственным объектом издевательств одноклассников, но все их насмешки на самом деле были несправедливы. Уж зубрилой-то ее никак не назовешь. Карлин сдавала экзамены исключительно благодаря врожденным способностям и знала это, у Бена же хорошо устроенные мозги удачно сочетались с дисциплиной, поэтому, когда дело касалось только их двоих, между ними не было конкуренции — Бен всегда побеждал, и Карлин на это не обижалась. Если бы Бен не шел на шаг впереди нее, слегка приглушая блеск ее достоинств, вероятно, никто в их классе вообще не разговаривал бы с ней.