Все (!) попытки кончились либо комично, либо печально. Мы об этом подробно писали — объяснили закономерность и неизбежность таких финалов. Но, как говорится, хоть кол на голове теши — в прошлом году «эксперименты» опять начались. «Сейчас мы работаем над вариантом подселения к одинокой Агафье женщины, готовой жить с ней в тайге», — прочел я в газете…

Об итогах новой затеи я узнал из письма Галины Д., живущей в Пушкине под Москвой.

«Убиваюсь, что не прислушалась к вашим предупреждениям. Ведь читала! Ничего хорошего не получилось, да и не могло получиться. Три месяца прошли как в аду. Остались от меня кожа и кости». На чем свет стоит ругала Агафью. А теперь в разговоре Агафья не может остановиться:

— Спать ложилась совсем раздетая… Разумных речей не слушала… По средам молоко пила… В мою посуду ложкой лазила…

Ко всему вдобавок «экспериментаторы», подселяя к Агафье женщину, закрыли глаза на то, что та недавно перенесла операцию. Там, в тайге, швы у нее начали расходиться. Больная, естественно, запаниковала. А куда деться? Преодолевая вражду, Агафья ухаживала как могла за жертвой экспериментаторства, «ради скоромной» еды для нее застрелила козу…

Случайно залетевший сюда вертолет, возможно, предотвратил трагическую развязку. Галина улетела в свое Подмосковье. Агафья же — «руки тряслись» — осталась приходить в себя, но почувствовала резкое ухудшение здоровья.

«В уме не утвержденные», — вспоминает Агафья сожителей. Но сочный Агафьин афоризм едва ль не касается и людей просвещенных — врача и писателя. В суете, именуемой ими наукой, нет ни здравого смысла, ни даже простой осмотрительности.

Нездоровье Агафьи росло. И к январю она почувствовала себя крайне плохо — «Не шла еда, стало побаливать сердце, из-за болей в спине не могла принести дров, перестала ходить за водою на речку-топила снег. Силы было так мало, что не могла осилить курицу. Поймала, связала ей крылья и только тогда смогла заколоть». Пришлось подавать сигнал SOS. Хвала спутниковой системе — работает она надежно. К вечеру у избушки сел вертолет. С больной минут двадцать поговорили. И дали пригоршню разных таблеток.

Ни одну из них Агафья, конечно, не проглотила. И даже с улыбкой победительницы рассказывает сейчас об этом. Вызов вертолета из Абакана между тем обошелся в несколько тысяч рублей. Кто заплатит? Минздрав? Трудно его к этому побудить при нынешней бедности медицины и тысячах страждущих в той же Хакасии. «Фонд помощи Агафье»? Он действует помаленьку. Но кто в него жертвует? Отнюдь не богатые люди. Старушки отрывают пятерки и десятки от своих жалких пенсий. Сколько надо этих пятерок-десяток, чтобы гонять вертолеты, один час работы которых обходится почти в тысячу. Нравственны ли после этого призывы: «Шлите Агафье помощь!»?

Родственники Агафьи ситуацию эту хорошо понимают. Агафья — не очень, поскольку не знает реалий нынешнего «мира».

Среди гостинцев, привезенных в этот раз из Москвы, был у нас один, припасенный на самый последок.

— Узнаешь? — показал я обложку книжки «Таежный тупик».

— Это я. Сижу пишу…

Я помню, как отнеслись Карп Осипович с дочерью к привезенным им фотографиям — утром я нашел их скатанными в трубочку в поленнице дров. И по сей день фотография относится к числу запретного: «Неможно!» А книжку не отодвинула. Взяла осторожно в руки, стала читать.

— Это я… Тятя… Ерофей с броднями — я шила… Козу доим…

После беседы мы с Агафьей прогулялись по Килинску. Деревня эта старообрядческая, глухая. Колхоза тут не было и нет. Все живут тайгой, огородом, скотиной. «Шестьдесят дворов — шестьдесят коров. А еще лошади, овцы, куры, гуси, индюшки. В тайге бьем оленей, лосей, не пугаемся и медведей», — сказал пришедший навестить Агафью бородатый племянник. Несколько деревенских бородачей работают на золотом прииске в двадцати километрах от Килинска. Церкви нет — молельные дома.

Деревенька пахнет дровами, смолою срубленных елей. Но гостья закрывает ноздри платком: «Утром прошла машина — бензиновый дух…»

Все ей кажется в Килинске преувеличенно опасным. В первую ночь не спала. Спросили: почему? «А где-то трактор стучал». Оказалось, настороженным слухом за трактор Агафья приняла шуршанье электросчетчика. Пролетавший на большой высоте еле видимый самолет тоже, по мнению Агафьи, помеха житью в деревне.

«Мне на горячих ключах старушка рассказывала: пролетел самолет — огурцы на грядках посохли».

А вечером, когда в доме Тропиных собрались старики Килинска, мы попытались взглядом с трех точек восстановить то, что предшествовало робинзонаде Лыковых в абаканской тайге.

В 1982 году, когда мы впервые о семье рассказали, сделать это было практически невозможно. О том, что касалось жизни Лыковых до их тайного поселения на горе, я имел смутное представление по той причине, что все знал только со слов Карпа Осиповича. А он был уже стар, и годы отшельничества сделали свое дело — был осторожен, о многом предпочитал не говорить. Поэтому внимание в публикации сосредоточено было на том, что увидел я там, где Лыковы жили втайне тридцать пять лет. И важно было о лыковской драме рассказать так, чтобы вызвать к людям сочувствие и сострадание. Выполнить эту задачу в 1982 году было непросто. С публикацией надо было пролезать через игольное ушко. Естественно, в ней могли быть неточности и неясности даже для меня самого.

Знакомство с Тигрием Георгиевичем Дулькейтом многое прояснило, помогло проверить и уточнить то, что стало известным. Но важно было все сопоставить с тем, что знали Агафья и старики — родня Лыковых.

И вот что я записал во время вечернего разговора.

Алтай, Шория и Саяны приютили к концу прошлого века немало «истинных христиан» — староверов, облюбовавших потайные, малодоступные уголки по горным ручьям и речкам. Это были потомки раскольников, чувствительных к малейшему беспокойству со стороны «мира». Чуть что — немедленно уходили «еще дальше».

Одним из таких последних убежищ стал поселок Тиши на Абакане в том месте, где река укрощает свой горный бег и течет зеркальной водой.

Когда поселок Тиши образован, мои собеседники точно не знали. К годам революции он уже был — дворов двенадцать — пятнадцать. Среди них стоял дом Осипа и Раисы Лыковых (деда и бабки Агафьи). Жил поселок хлебопашеством, огородами, скотоводством, охотой и рыбной ловлей, промыслом золотишка. Жизнь староверов в Тишах не была бедной. Семья Лыковых рядом с поселком имела заимку. Однако спокойное место на тихом участке реки имело и недостатки — луга заливались, рожь вымокала, не все как следует вызревало на огородах из-за частых туманов. Осип Лыков, уже присмотревший местечко выше по Абакану, в 1928 (29?) году решил уйти из Тишей.

Уход, возможно, ускорили слухи: «наших переписывают». Слово «переписывают» для староверов во все времена было сигналом «уходить дальше».

Поселились Лыковы и еще четыре семьи выше по Абакану в устье речки Каир. Место это было удобным для жизни не только в силу природных условий, но и потому, что вполне отвечало понятию «пустынь», то есть было местом, надежно удаленным от «мира».

Сыновья Осипа Лыкова Карп и Евдоким тут женились. Карп привел в избушку к себе Акулину Дайбову, одну из семи сестер, живших в деревне Дайбово на реке Бия. (Две сестры — Лукерья и Марья, тетки Агафьи, до сих пор живы.)

Житье горстки «пустынников» на Каире спокойным было недолго. В 1931 году основан был Алтайский заповедник с конторой у Телецкого озера, и верховья реки Абакан вошли в его территорию. Охота и хозяйственная деятельность стали запретными. Всем обретавшимся тут староверам было предложено либо перейти на службу в заповедник (некоторые согласились), либо заповедник покинуть.

Укромное место возле Каира несколько лет старались не замечать. Но в 1934 году патрульный наряд во главе с единоверцем и давним знакомым Лыковых Данилом Молоковым сюда наведался. «Пустынникам» по-хорошему было предложено переселиться в другое место. Все согласились, сказав, что вернутся назад в Тиши. Но, как можно предположить, разведка, посланная в поселок, вернулась с вестями, исключавшими в нем житье. В Тишах создана была артель — «орешили, бондарили, водили енотов».