– Он выглядит не совсем прилично, – запротестовала я, пытаясь объяснить, почему не следует ожидать, что мне запомнится такой человек.

– Это, – сурово заявила Ирен, – тебя не извиняет.

Коттедж в Нёйи постепенно вновь превращался во временное пристанище для нуждающихся незнакомцев. Днем я наблюдала из холла гостиной, как прибыл неизменно торопливый доктор Мерсенне и его быстро провели наверх. Мне это живо напомнило приезд в наши владения прошлой осенью Луизы Монпансье – взъерошенной, мокрой, на грани истерики и со свежей татуировкой.

В случае с Луизой наличие дорогого браслета на ее запястье послужило достаточной рекомендацией. А вот незнакомец в тюрбане мог представить в качестве личных вещей лишь европейское белье – по словам Ирен, – хотя оно вряд ли способно служить рекомендацией в приличном обществе.

Однако я и сама ощущала нетерпение, которое сопутствует кризисной ситуации. Мое беспокойство усиливалось от того волнующего факта, что мужчина, похоже, действительно был мне знаком – или, вернее, узнал меня. Предположение Ирен, что на человека незаметно напали прямо у нас на глазах – или за спиной, если говорить точнее, – вызывало еще большее беспокойство. Отсюда следовало, что сия неудобная персона не исчезнет из нашей жизни так же быстро, как появилась, – по крайней мере, пока Ирен не удовлетворит свое любопытство, выяснив личность гостя и причину тайного нападения на него.

Здесь необходимо включить архитектурное примечание. Хотя дом в Нёйи мы обычно называли коттеджем, он отнюдь не являлся тем убогим приземистым жилищем, которые в большом количестве можно найти в английской провинции. Наш коттедж представлял собой двухэтажную, несколько хаотичную постройку – как любое здание, в котором соединились черты прошедших веков. Здесь имелись узкие лестницы, низкие дверные косяки и полы, покрытые плиткой, камнем или широкими деревянными половицами. В доме было множество мансард и неожиданных укромных уголков возле окон, а кухня представляла собой жуткое помещение с каменным полом, напоминающее камеры пыток испанской инквизиции и заполненное коваными железными крюками вокруг массивной жаровни в человеческий рост, идеально подходящей для приготовления свиньи на вертеле. Многочисленные спальни гнездились наверху под оцинкованной черепицей крышей. Все здание в целом доказывало французскую способность сочетать громоздкость и уют. Должна признать, что находила это разумным.

Итак, у нас было достаточно места для любого неприкаянного негодяя, которому посчастливилось попасться на пути Ирен и вызвать ее любопытство. Я тоже испытывала некоторый интерес, хотя подруга часто обвиняла меня в том, что я бываю ленивее Люцифера после его гастрономических визитов в окрестные поля, но я держала себя в руках, несмотря на избыток суеты и хлопот.

Наконец мое терпение было вознаграждено. На старой лестнице раздалась череда шагов – сначала спустился доктор, а потом мои друзья. Я демонстративно погрузилась в «Лондон иллюстрейтед ньюс».

– Очень необычный случай, – объявил доктор Мерсенне. – Вы правы насчет следа от укола, мадам Нортон, но его произвели не обычной медицинской иглой. Подкожная игла, даже самая тонкая, всегда полая, а инструмент, которым укололи руку нашего друга, полым не был. Более того, он оторвал приличный кусочек живой плоти. Весьма грубая и неумелая работа. Мадемуазель.

Доктор Мерсенне кивнул мне, а Годфри пригласил его устроиться в обитом ситцем кресле и предложил стакан бренди. Я еще не встречала врача, который отказался бы от выпивки, а уж французы тем более не были исключением.

– К тому же, – продолжил доктор, когда Годфри и Ирен расселись перед ним, как внимательные ученики, – зачем колоть человека острым предметом, если не для инъекции инородной жидкостью? Чтобы привлечь его внимание?

– Его внимание уже было полностью сосредоточено на одной персоне из нашей компании, – заметила Ирен. – Так вы уверены, что нашему гостю не ввели недавно дозу яда?

– Как я могу быть уверен, пока несчастный не умер? – Доктор долго и непринужденно смеялся над собственной шуткой. – Ваши английские врачи, – наконец сказал он, как и все остальные, делая ложное заключение, что раз Ирен замужем за англичанином и подруга ее англичанка, то и она сама из Британии, а не из Америки, – вероятно, определили бы диагноз с помощью более серьезных инструментов, но я полагаю, что человек страдает от хронической лихорадки, которой заразился на Индийском субконтиненте.

– Индия. – Годфри сощурился и соединил пальцы домиком в любимом жесте адвокатов. – Его одежда, безусловно, указывает как раз на ту часть глобуса.

– Я не видел его одетым. – Доктор допил бренди и поднялся, снова держа в руке свой потрепанный черный саквояж. – Но его цвет лица говорит о многих годах, проведенных в чужом климате, если он действительно англичанин, как вы предполагаете.

– Он обратился к нам по-английски, – подтвердила Ирен, – или, вернее, он обратился к мадемуазель Хаксли на этом языке. Произношение было идеальным.

– Как и ваше французское произношение, мадам, – галантно произнес доктор Мерсенне с поклоном, который мне показался слишком низким и долгим.

– И то верно. – Годфри повел доктора к выходу, поясняя: – Внешность бывает обманчива, как и восприятие на слух. – Вскоре оба уже оказались около парадной двери.

– Итак? – спросила я Ирен. – Яд или лихорадка; будет он жить или умрет? Как большинство врачей, доктор Мерсенне ничего не объяснил.

Подруга пристально взглянула на меня. Люцифер выбрал момент, чтобы пробраться в гостиную и потереться о мою юбку. Ирен порылась в шкатулке из севрского фарфора на инкрустированном столике, выудив оттуда сигарету и спички, названные именем нашего кота[14]. Я считала, что ее привычка предварять ответ на простой вопрос подобной сценой весьма раздражает.

Ирен улыбнулась мне сквозь завесу дыма – она выглядела, как заклинательница змей, вызывающая духов.

– Возможно, он страдает и от лихорадки, и от яда. У врачей так мало воображения. Судя по моим наблюдениям, ранке от укола вполне соответствует по размеру любая шляпная булавка из десятка тех, что имеются в моем арсенале. Или в твоем.

– Шляпная булавка?

– Не нужно скептицизма, дорогая Нелл. Во многих случаях я успешно использовала шляпные булавки для защиты. Семь – десять дюймов заостренной стали не стоит недооценивать, особенно если опустить кончик в токсичное вещество. Шляпные булавки – все равно что миниатюрные рапиры, и часто лучшая защита для женщины. Почему бы не использовать их для нападения на мужчину?

– Никогда не рассматривала шляпную булавку как смертельное оружие, – призналась я, – но ведь я смотрю на мир невинным взором дочки священника. – При этом заявлении Люцифер сузил свои изумрудные глаза и запрыгнул мне на колени, где победно забил хвостом. – Почему этой твари обязательно тереться о мою юбку?

– Вероятно, невинные дочки священника столь же привлекательны для котов, как и для таинственных незнакомцев.

– Ну ясно, ты все никак не успокоишься! – вспылила я. – А ведь так и не сказала мне, выживет он или умрет.

– Я знаю не больше доктора Мерсенне, Нелл. – Ирен затянулась сигаретой, затем поднялась и улыбнулась мне, глядя сверху вниз: – Но одно я знаю точно: смуглый джентльмен наверху нуждается в постоянном внимании. Нам придется ухаживать за ним по очереди – тебе, Софи и мне.

– Я тоже могу подежурить, – сообщил Годфри, который проводил доктора и вернулся. – Кто пойдет первым?

Они стояли передо мной плечом к плечу, мои прекрасные друзья, и ласково смотрели на меня.

– Вероятно, сначала Нелл, – наконец предложила Ирен. – В конце концов, человек обращался к ней.

Невольно я так резко вскочила, что Люцифер свалился на пол с яростным шипением. На этот звук эхом отозвался из клетки попугай Казанова, но никакой шум не мог заглушить океанского шквала моего внутреннего смятения.