Лёгкое касание сквозь одеяло выдернуло богиню из омута самобичевания и скорби. Высунув нос на белый свет, аликорн заметила ножку с мягкой длинной светло-розовой шёрсткой.
- Вылезайте, принцесса, - нежно проговорила Пинки, гладя хлюпающую носом правительницу по спине. – Это не поможет.
Селестия угрюмо кивнула, немного успокаиваясь. На языке прямо-таки вертелся не слишком вежливый вопрос: почему она, Пинки, утешает её, Селестию? Зачем? Но не спрашивает. Просто кивает и соглашается с тихой речью своей... подруги?
- Видишь ли, принцесса, - просто и без обиняков заводит разговор Кудряшка, садясь на краешек кровати и скидывая одеяло с головы аликорн. Потускневшая грива лежит тёмным пятном и свешивается вниз, падая на пол. Осторожно подхватив тёмные пряди копытом, Пинки забросила их обратно на кровать. – Может быть, это покажется тебе странным, но все эти пони любят и ценят тебя. И обязательно вспоминают в минуты грусти и тоски. Может, они и не гоняют с тобой чаи в свободное время, но ты для них друг особый. Просто им легче так дружить с тобой, понимаешь?
Владычица солнца кивнула ещё раз, на этот раз веселее. Слова Пинки звучали логично и понятно, безо всякой витиеватой науки, безо всякого укора... И аликорн тихонько хихикает: вот так парадокс – маленькая кобылка поняла эту науку, а она, трёхтысячелетняя дылда, нет. Какой позор!
- А, и кое-что ещё, - словно бы вспоминает невзначай Пинки Пай, но Селестия уверена: весь свой «почти-монолог» земнопони прекрасно знает от «а» до «я». – Ты действительно рассчитывала подружиться со всеми? Интересно, как ты себе это представляешь? Невозможно подружиться с каждым, Тия. Это не получилось даже у меня – да, конечно, странно нас сравнивать, но всё же... Ну а раз тебе нужен друг... – пони подозрительно замолкает, и богиня поворачивается к ней – как раз для того, чтобы увидеть хитрую, но добрую улыбку. – То я буду этим твоим другом! Та-да!
Аликорн моргнула. Как-то это всё... странно. Но правильно. Гораздо правильнее, чем её совершенно нелепая затея.
- Я... – принцесса облизнула пересохшие губы, пытаясь поймать разбегающиеся мысли. Тем не менее, вся её обида растворилась без следа. – Ох. Я дура. Не понимаю, что на меня нашло.
- Это нормально, - заверяет её Пинки. – По крайней мере, теперь у тебя одной занозой в крупе меньше. Без обид.
- Всё в порядке, - усмехается Селестия. Настроение поднимается, и Солнцеликая вытирает невысохшие слёзы крылом. Грива, доселе лежавшая словно мокрая тряпка, вновь гордо струится на невидимом волшебном ветру, а земнопони весело хихикая, утыкается в неё мордочкой. Однако длится это всего секунду, не более: теперь Пинки, подпрыгивая, как обычно, тянет аликорн за собой.
- Куда ты меня тащишь? - хохочет богиня в голос, но покорно поднимается и, обняв нового друга, идёт вслед за ней. Земнопони встряхивает свисающей кучерявой чёлкой и смеётся вместе с Селестией.
- У нас же там целая гора вкусняшек осталась, глупенькая! – и принцесса невольно радуется, что кудряшка вновь стала собой: весёлой живой кобылкой с конфетным ветром в голове и не поддающейся ничему своей уникальной логикой. Всё-таки её принимают везде такой, какая она есть, без всяких масок, так пусть же ценит это... И проскакивает на секунду гадкая мыслишка, что этот ветер и эта логика – тоже хитрая, наращиваемая годами, искусно сделанная маска (пожалуй, даже лучше, чем у неё)... Но разве так стоит думать о своих друзьях – особенно о тех, перед которыми тебе самому не нужно скрываться и хитрить? Селестия уверена, что знает ответ.
- И точно! А то я со своей глупой истерикой всё на свете забыла, - и они спускаются вниз, к оставленному празднику...
