- Задание будет выполнено! - четко отвечает командир.

Задание будет выполнено… Для этого командир со штурманом полка Василием Гуторовым вылетают первыми. Вылетают еще днем, с таким расчетом, чтобы в сумерках выйти на цель. Вслед за ними поднимается полк. Интервал между самолетами - одна минута.

Гуторов прихватил в кабину два ящика трофейных зажигалок. [41] Эти килограммовые бомбы горят пять минут. С наступлением сумерек ведущий сбросит зажигалки и обозначит всю трассу до цели.

И пусть ощерится вспышками зениток, желтыми гирляндами «эрликонов»{9} линия фронта. Самолеты все равно не свернут с трассы, проложенной командиром!

Быстро сгущаются сумерки, темнота постепенно окутывает землю, размывает ориентиры. Но горят внизу зажигалки, полк выходит на цель. В небе повисает один огонь САБа, второй, третий. Это штурманы высвечивают разъезд. И на земле рвутся первые бомбы. К нашим самолетам тянутся лучи прожекторов, подбираются разрывы снарядов, но полк наращивает удар. Одна за другой летят в цель бомбы, на земле разгорается дымное пламя. К разрывам бомб примешиваются многочисленные взрывы снарядов, загорается какая-то емкость с горючим, и языки громадного костра полощут небо. Уже отбомбилась первая эскадрилья, другая, заходит третья, а первые самолеты спешат на аэродром за новым боекомплектом для повторного удара. Как маяк в ночи, полыхает и бушует пламя…

Последние самолеты заруливают на стоянки. Стихает рокот моторов.

- Полк, становись! Смирно! Равнение на знамя!

Плывет перед строем, полощется на ветру знамя - святыня полка, его честь, слава.

- Спасибо, гвардейцы!

- Служим Советскому Союзу!

* * *

Вчера мы с Колей летали на разведку и установили, что немцы готовят в ближайшее время удар в районе станции Поныри. Об этом мы доложили в своем разведдонесении. А сегодня опять к нам в полк прибыл командир дивизии. Наверно, утром фотоснимки района - наши и других экипажей - со стола начальника разведки дивизии перекочевали в штаб воздушной армии, а оттуда - в штаб фронта. Теперь в обратном порядке в полк пришло боевое задание: частям девятой гвардейской Краснознаменной Сталинградской дивизии бомбовым ударом уничтожить склады противника, что северо-западнее станции Глазуновка…

- Наш район, - шепчу через плечо Николаю.

- Угу, - так же шепотом отвечает он. - Зениток там!… [42]

Командир дивизии снимает фуражку и вытирает носовым платком лоб.

- Товарищи! - Голос его звучит тихо и по сравнению с тем, как он зачитывал боевой приказ, как-то по-домашнему, задушевно. - Вашему полку, товарищи, выпала честь первыми нанести удар. Поразить цель трудно. Почти невозможно. Об этом знает командование армии, командование фронта. Но… вы гвардейцы, и приказ должен быть выполнен! Станцию прикрывают восемнадцать прожекторов, около двадцати батарей. Трудно, очень трудно!… Мы с вашим командиром полка обсудили обстановку и пришли к определенному решению. Так ведь, Анатолий Александрович?

- Другого пути не вижу, товарищ генерал.

- Вот и я не вижу… Одним словом, нужен экипаж добровольцев. Его задача - отвлечь на себя огонь батарей. Только один экипаж.

Замер в молчании строй.

Кто сделает один-единственный шаг вперед?

Как всеобщий вздох раздается: «раз-два». Вновь замирают шеренги летчиков. Командир дивизии проводит рукой по глазам.

- Спасибо, гвардейцы! Я так и знал. Спасибо!

Перед строем младший лейтенант Полякова:

- Разрешите моему экипажу, товарищ генерал!

Мы с Николаем Пивнем оба выходим из строя, становимся рядом с Шурой.

- Кому, как не нам, лететь, товарищ генерал! - восклицает Николай. - Наш район разведки. И прожекторы опять же только вчера нам поклон передавали.

- Разрешите, товарищ генерал! - присоединяюсь к просьбе Николая. - Нам этот район известен лучше, чем другим. Разрешите?

- Действительно, это ваш район. Решено - идете вы!

Рука генерала опускается на плечо Шурочки.

- Ты, Шура, пойдешь со всеми.

Генерал слегка поворачивает Шуру за плечи и подталкивает ее к строю.

* * *

Взлетели самолеты. На земле только наш экипаж. Мы вылетаем через час. За это время головной полк дивизии углубится в тыл врага, стороной обойдет цель, затем ляжет курсом на юг. За десять минут до подхода полка к цели над нею появимся мы. Полк подойдет на приглушенных моторах и с [43] большой высоты, прикрытый темнотой ночи, нанесет удар. А до этого десять минут наши. Десять минут, пока отбомбится полк, пока не будет накрыта цель. Десять минут - и в каждой шестьдесят секунд. Какой незначительный срок в жизни человека - секунда. И как это много!…

Восемнадцать прожекторов вытянули голубые щупальца, шарят по небу, сходятся, перекрещиваются, ищут, ждут.

- Сколько до цели?

- Одна минута. Если хочешь больше - шестьдесят секунд.

- Хочу больше.

- Мог не лететь.

- Мог. Если бы не ты!

- А долг?

- Жмешь на патриотизм?

- Нет, на твою слоновью шкуру.

- Запомню, Коля!

- Для этого и говорю.

Так мы заполняем пустоту ожидания. Самое страшное - это ожидание неизвестности. Когда враг ощерится зенитками, когда на первый взгляд даже не будет выхода из замкнутого круга огня, все же будет легче: мы будем драться.

Все ближе наплывают прожекторные лучи. Ввожу самолет в пологий вираж и включаю в кабине полный свет, чтобы как-то нейтрализовать слепящий огонь прожекторов. Включаю и бортовые огни - пусть видят нас немцы!

- Нате! Берите! Стреляйте!

Свет, ослепительный свет режет глаза, давит. От него не уйти, не укрыться. Пилотирую только по приборам. Самолет описывает замкнутую кривую над целью. Надо продержаться десять минут. Целую вечность! И надо так увлечь фашистов, чтобы они видели только нас. Только нас! Я представляю вражеских зенитчиков: у них сейчас прорезался охотничий азарт. Наверно, они шутят, заключают пари, кто первый попадет в наш самолет. И мы для них сейчас увлекательная мишень, мотыльком танцующая в свете прожекторов. Что ж, развлекайтесь!…

Уголком глаза вижу, как рука Николая тянется к бомбосбрасывателю.

- Придержи, Коля. Через каждые две минуты - по одной!

- К чему этот цирк? Шарахнуть залпом, чтоб дым столбом!

- А моральный фактор? Надо держать их в напряжении. [44]

- Психолог! А впрочем, согласен.

Огненными головешками проносятся снаряды. Рвутся выше, слева, справа.

- Отверни маленько, - советует Николай. - Ведь собьют, гады! А нам еще держаться надо…

Самолет треплет, подбрасывает из стороны в сторону. Из огненного круга, кажется, нет выхода: кругом свет, вой снарядов, осколки прошивают обшивку крыльев.

Николай прижимается к пулемету и направляет очереди в сгустки прожекторного света.

- Давай! Давай! - кричит Николай, сам не замечая того, а заодно не замечая, как слабеет огонь зениток.

- Спокойно, старик! - кричу ему. - Наши над целью!

Где- то выше нас идет в атаку полк. Еще несколько вражеских батарей посылают в небо желтые пучки снарядов. Круто разворачиваю самолет на летящие светляки и ввожу его в пикирование.

- Давай, Коля!

Вздрагивает самолет, освобожденный от груза. Я направляю нос на сверкающие пасти зениток и нажимаю гашетки «эресов».

Мне видно, как огненные дуги снарядов, упираясь в землю, изрыгают клубы черного дыма.

В эту ночь не вернулся на базу экипаж Шуры Поляковой. На подбитом, израненном самолете они приземлились недалеко от станции Глазуновка. Спасенья не было. Полякова и штурман Сагайдаков отстреливались из пулемета, из своих пистолетов. По одному патрону они оставили для себя…

Глава 7. Конец войне

Иногда у меня спрашивают, как мне запомнился конец войны. И мне всегда вспоминается артиллерийская подготовка, которая началась перед решительным наступлением на Берлин. Ей предшествовал бомбовый удар всей фронтовой авиации по ближним тылам гитлеровских войск, укрепившихся за Одером.