(ПТАБ), реактивными снарядами, огнем 37-миллиметровых пушек. Учили штурмовкам аэродромов, железнодорожных станций, эшелонов. В итоге тактический «арсенал» полка значительно пополнился и

усовершенствовался.

А я все еще вынашивал и «обкатывал» свой замысел — метод сбора группы после нанесения штурмового

удара.

На следующий после конференции день авиаторам предложили совершить экскурсионную поездку по

местам боев в районе Севастополя, посетить мыс Херсонес, где, как нам было уже известно, у

гитлеровцев находился последний аэродром, который мы неоднократно штурмовали.

Эта поездка оказалась для нас очень интересной еще и тем, что уже по дороге в Севастополь мы

обнаруживали следы «своей работы».

...Груды искореженного металла у самой дороги. Еще недавно это были огромные грузовики,

перевозившие вражеских солдат с одного участка фронта на другой. А вон, в стороне, застыли танки, самоходки. Стой, водитель! Эти «коробочки» надо осмотреть повнимательнее: ведь мы еще именуемся и

истребителями танков!

Ощупываем пробоины, рассматриваем развороченный металл. Хороши результаты штурмовок! Тут же

начинается импровизированный урок для молодых летчиков: как определить типы танков и самоходок, какова степень их бронирования, где наиболее уязвимые места от бортового огня «ильюшина».

Поехали дальше. Чем ближе Севастополь, тем больше воронок, разбитой военной техники, поваленных

деревьев. В Севастополе сердце еще больше сжимается: руины, руины, руины...

На Херсонесском «аэродроме» — остатки сожженных нами вражеских самолетов. Вспомнил, как в небе

над этим самым местом близко разорвавшийся зенитный снаряд лишил меня возможности

контролировать скорость по прибору. Я отвернул в сторону моря. Оно разгневанно бушевало. Зенитки

посылали вдогонку снаряды, но я летел дальше. Ведомые — за мной. Правым разворотом описал

широкую дугу над береговой чертой и таки ушел от зениток!

Полезной и нужной оказалась эта поездка. [134]

...Мы продолжали готовить молодежь к боям. Готовился к новым сражениям и я. И не по одному, а сразу

по двум направлениям. Во-первых, в качестве ведущего — воздушного вожака. Во-вторых, в качестве

«наземного» руководителя коллектива.

Как летчик я имел уже боевой опыт, и с молодежью было чем поделиться. А как командир должен был

еще многому учиться. Нужно было выкраивать время для занятий, для работы над собой. Книгами

снабжал меня парторг полка капитан Уманский. Александр Тимофеевич охотно взялся помогать мне. Ему

я очень многим обязан, ему от души благодарен за щедрую помощь.

Было это в Криничной, на Донбассе, где я стал кандидатом в члены нашей Ленинской партии. Там, в

Криничной, Уманский поверил мне... Теперь он снова шефствовал надо мной, заботился, чтобы стал я

грамотным, хорошим командиром.

Вот с ним-то я и решил посоветоваться о своем заместителе.

— Думаю, старший лейтенант Николай Давыдов мог бы стать хорошим замкомэском, — высказываю

свои соображения Уманскому. — Знаю его еще с курсантской скамьи. Был старшиной нашей группы.

Хорошо летает. С людьми работать умеет.

— Ты побеседуй с ним, выясни, согласится ли. Знать-то и я его знаю. А вот как воспримет то, что был в

свое время твоим начальством, а теперь придется ходить у тебя под началом?..

Но опасения оказались излишними.

— Сколько наших ребят, воспитанников Ворошиловградской школы, осталось в полку? — спросил я как-

то Николая.

— Трое: Семейко, ты и я, — ответил он.

— Хорошо бы воевать рядом. Знаешь, переходи-ка ко мне в третью эскадрилью заместителем. А?

— Я солдат: прикажут — перейду!..

Теперь слово было за командиром полка.

Тем временем в соответствии с приказом Наркома обороны наш полк в составе дивизии перебрасывался

на 3-й Белорусский фронт.

Мы стали готовиться к перебазированию. [135]

Глава восьмая

1.

Маршрут проложен. Складываю карту, снова разворачиваю ее, опять складываю. Надо же: линия второго

отрезка нашего пути пролегла совсем близко от Изюма. Как хотелось бы хоть заглянуть в родной дом, обнять своих близких!.. Вздохнул, сложил карту. И кнопки планшета хрустнули сильнее обычного.

...Эскадрильи взлетают с интервалом в двадцать минут. Пора и нам. Взлетаю, выполняю над аэродромом

круг, иду на второй — высота уже пятьсот метров...

Две четверки «ильюшиных» третьей эскадрильи берут курс на север: впереди — большой перелет.

Солнечный свет струится с высоты. Видимость — преотличная. Стальное сердце самолета работает

ровно, ритмично. Настроение приподнятое. На какую-то минуту как бы отрываюсь от суровой

действительности, чудится, что нет войны, что никакая сила не способна нарушить эту благодать, разбудить дремлющую под южным солнцем землю. Даже не верится, что всего несколько дней тому

назад это небо расчерчивали огненные трассы, оно было покрыто дымом, гремели раскаты орудийного

грома. Но это длилось только минуту!

Переключаю СПУ:

— Дима, как идет вторая четверка? (Ловлю себя на том, что чуть не называю своего стрелка Антоном...)

— Все в порядке, товарищ командир: идет за нами. Осматриваю пространство — и вновь перевожу

взгляд вниз, на зеленеющую крымскую землю. Трудно мне расставаться с ней! Здесь я стал членом

партии, командиром эскадрильи. В крымском небе уже сдавал экзамен на командирскую зрелость.

Под крыльями — Сиваш. Значит...

— Прощай, солнечный Крым! — кричу, открыв форточку фонаря, и встречный ветер уносит мои слова в

синеющую даль...

Теперь нас ждет Белоруссия.

Во время перелета совершаем четыре посадки — в Запорожье, Харькове, Орле и Смоленске. В Харькове

и Орле «сидим» по двое суток в ожидании штаба полка и тылов. Есть время побывать в городе. [136]

Иду по центру Харькова. Сердце сжимается от боли; развалины, обугленные стены, пустые глазницы

окон.

В Орле — то же самое. В груди закипает злость. Знаю: отныне врага буду бить еще сильнее.

...Но вот уже сложный перелет остался позади. Нас приютила небольшая белорусская деревушка

Жваненки.

Местные жители искренне рады нам, улыбаются. У многих на глазах слезы радости. В деревне в нашу

честь сегодня праздник, и я впервые вижу белорусские национальные костюмы. На улицах, на сельской

площади — песни, музыка, танцы. Девчата наперебой приглашают нас, и мы быстро осваиваем и

«Бульбу», и «Лявониху», и еще с пяток задорных белорусских танцев. На танцплощадке пыль столбом.

Но мы не замечаем ее, целиком захваченные весельем. И нет ничего приятней этой музыки, этих

девичьих улыбок, этого разудалого перепляса!

А совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы от деревенской площади, — широкое поле, как бы

приткнувшееся к темнеющей громаде леса. Не сеют на том поле и не пашут: оно сейчас служит

фронтовым аэродромом.

Тут и там, раскинув крылья, стоят наши «ильюшины». Июньское солнце выжгло траву, и поле стало

желтовато-бурым, только вдоль леса, где больше тени, где сохранилась в почве влага, трава сочная, густая, зеленая.

Скоро мы обжили новое место. И потекли за днями дни — суровые будни войны.

В этот период в третьей и первой эскадрильях произошли некоторые изменения. Моим заместителем стал

старший лейтенант Николай Давыдов, служивший до этого в первой эскадрилье командиром звена.

Прибыло пополнение — три молодых летчика, а Карпеев, Кожушкин и Масленцев были назначены

командирами звеньев. Командиром первой эскадрильи стал Дмитрий Жабинский, его заместителем —

Николай Семейко. Леонид Беда, как и прежде, командовал второй эскадрильей, заместителем был у него

Анатолий Брандыс.

Теперь летный состав полка наполовину состоял из молодежи — необстрелянной и не имевшей опыта

боевых действий. Невольно вспомнилось, как мы вдвоем с Игорем Калитиным точно так же, как эти