Достижениями в легкой атлетике мои успехи ограничились, все попытки обучить меня рукопашному бою потерпели настолько сокрушительное фиаско, что меч мне в руки никто дать не решился. Наставник, правда, хотел как-то рискнуть, но семеро здоровых лбов, которых он обучал, на колени попадали, умоляя монаха не брать греха на душу, а если он хочет меня угробить, то уж лучше кто-то из них меня зарежет, так я хоть мучиться не буду, а то с моими умениями даже с собой покончить нормально не получится. Впрочем, этот случай был единственным, когда за меня заступились. Обычно я удостаивалась почетных званий "Корова неуклюжая", "сдыхоть" и "раззява", а также вывихов, растяжений и ушибов. Частенько "боевые ранения" получались мной не во время тренировок, а после, когда раздосадованные парни колошматили меня за лишние десять кругов вокруг обители, которые накинули по моей вине, или внеочередную покаянную молитву. Как особь женского пола эти чудовища меня просто не воспринимали, вот и обращались как с пацаном-неумехой. Да я, наверное, и сама, увидев такое очаровательное существо где-нибудь на улице, и на секунду не предположила, будто "это" может быть девушкой. Если прежде я могла назвать себя стройной, то теперь действительно стала тощей: кости кожа и сухожилия, мышцы, которые хоть как-то могли сгладить очертания скелета, нарастать отказывались, зато все, что хоть как-то можно было отнести к жиру, исчезло. Сбылась мечта каждой современной девушки - ничего лишнего на теле, бедный Йорик, вариант усовершенствованный и дополненный. Что там с лицом, за неимением зеркал, я не знала, но оно и к лучшему... А вот руки! Глупо было надеяться, что кто-то вручит мне пилочку. Пришлось обгрызать, как в полузабытом детстве. Сперва не хотела этого делать, но когда ноготь в первый раз сломался на тренировке до мяса, я наплевала на эстетику. Примеривалась к портновским ножницам, которые выклянчила у брата-кладовщика, но ими можно было только весь палец отхватить... Так что от в меру лакированной умницы-студентки осталось только имя. И то называть целиком нельзя.

   Я ежесекундно едва не падала от усталости и понимания того, что все мои мучения бесполезны: все равно никакого воина из меня не получится, как бы не извращался брат Марк, я все равно останусь неуклюжей как корова на льду. Это факт. Но когда до проклятого монаха дойдет такая простая вещь, меня успеют отпеть и закопать.

   Спасали только утренняя и вечерняя молитва. Братия вместе с паломниками и учениками возносила благодарственные молитвы Творцу, святым Его и моей тезке, а я тихо дремала, опершись о ближайшую стену. Вроде бы никто не замечал моей хитрости, по крайней мере, отец Иоанн по поводу неподобающего верующему поведения со мной разбор полетов не проводил. Служба длилась где-то часа полтора часа и за них я успевала отдохнуть чуть ли не лучше, чем за ночь. И мышцы не так ныли, и синяки вроде бы бледнели, хотя и не поручусь.

   Глядя на пришлую девку, отец Иоанн только диву давался. Видать, правду он тогда брату Марку сказал, и впрямь двужильная. Порой и здоровые парни лежмя после тренировок с наставником лежали, да и насмерть бывало кого-то пришибало, особенно новичков. А этой сдыхоти все как с гуся вода: вечером в келью едва ли не ползком ползет, а утром на пробежке еще и ноги передвигает. Да шустро передвигает, сам брат Марк догнать не может, когда она в монастырь от него бежит. От наставника бежит, между прочим, вот и не может ничего даже спустя месяц. И на службе спит, бесстыжая, разве что в голос не храпит. А в трапезной так и вовсе безобразничает! Пищу, ниспосланную Творцом, принимать надо чинно и возносить хвалу Ему, а она ж, погань этакая, так и норовит братьям во Творце настойку в питье подлить, ту, что брат-лекарь дает, когда прослабить кого надо. А чуть скажешь ей, сразу глаза долу, подлинное смирение, мол, ни она совсем и пакостит, поди поймай за руку...

   Каждый раз, когда отец Иоанн размышлял об "Ирине" мысли его становились совершенно неподобающими особе духовного звания. Девушку он клял последними словами, желал ей преставиться как можно скорее, желательно в муках, и проклинал тот день, когда так свалилась с неба. На его голову. И казалась ему эта нечестивица страшнее мора и войны вместе взятых. Потом, успокоившись, старик понимал, что ничем девица особо-то и не выделяется, да и пакостит не больше других учеников, вот только ко всему, что чужачка творила в стенах обители, он относился с подозрением. Безрадостные думы святого отца прервал вопль из коридора:

   - Отец Иоанн! Беда!

   Отворив дверь отец-настоятель увидел брата Акимфия, помощника брата Марка.

   - Да что стряслось, Творца ради? - встревожено спросил старик, готовый ко всему, вплоть до нападения треклятых лесных еретиков.

   - Так Томас, кажись, Ири насмерть пришиб! - воскликнул монах.

   "Ири" называли пришлую, "Ира" ей как-то не пошло, слишком уж "твердое" имя было.

   "Да какая ж это беда! Радость это!" - подумал отче, вслух же велел вести себя к болезной. Авось пока дойдут, уже Творцу душу отдаст, у Томаса-то руку тяжелая, бывало, быка ударом в лоб наземь сшибал, а тут девчонка тощая, непонятно, в чем только жизнь держится.

   Надеждам святого отца не дано было сбыться. Когда он вошел вслед за братом Акимфием в лазарет, та все еще дышала. Лежала он на койке не шевелясь, бледная, как покойница, но упорно продолжала жить. Рядом с ложем болезной расположился перепуганный виновник ее нынешнего состояния, который упорно молился. Может быть и о здравии покалеченной им девчонки, но скорее всего о том, чтобы пронесло и его не выставили из монастыря.

   - Кому хоть молишься, поганец? - грозно вопросил провинившегося помощник брата Марка.

   - Так, это... Ирине-заступнице... - пробормотал парень в ответ.

   - Дурень! - заорал брат, давая ученику подзатыльник. - Кто ж за здравие-то грядущей молится?! Святому Филиппу нужно!

   - Или уж сразу за упокой, святому Савве, - мрачно произнес подошедший брат-лекарь. - Хорошо он девочку то приложил, может и не отживет уже...

   Несколько часов отец Иоанн просидел рядом с постелью больной под предлогом неустанных молитв о ее благополучном выздоровлении. На деле же он молил Творца об избавлении обители от напасти в лице пришлой девчонки. Однако ни к вечеру, ни даже на следующей день "Ирина" умереть не пожелала.

   Томас второй день усердно молился, отвлекаясь только на еду и сон, но, несмотря на приказ брата Марка, обращаться он все-таки продолжал к святой Ирине. Стыдно, но молитв святому Филиппу, да и святому Савве сын купца не знал. В его семье большее предпочтение отдавали покровителю торговцев и путешественников святому Антонию. Признаваться в этом прискорбном факте парню не хотелось, вот он и молился грядущей, надеясь, что та снизойдет до его просьбы и излечит дуру Ири, которая сама подставилась под удар, вместо того, чтобы уйти от него, как учил брат Марк. Ученик одновременно и жалел глупую девчонку, которая лежала на кровати неподвижная, бледная с синяками под глазами (как они появились Томас не знал, по лицу он ее не бил), но, с другой стороны он страстно хотел придушить ее за неуклюжесть и нерасторопность, которые причиняли все столько неприятностей.

   "Прости Творец за такие мысли!" - попытался молодой человек отчитать за недостойные мысли, но те, как назло, возвращались, смущая покой возможностью придушить Ири подушкой. Наверняка недостойне желания нашептывались демоном, сидящим на левом плече.

   От попыток определить происхождение греховный соблазнов и самобичевания несчастного отвлек тихий стон.

   Болезная, по словам брата-лекаря, очнуться могла не раньше следующего утра... но когда Томас взглянул на причину своих мучений, оказалось, что глаза ее открыты и вполне осмысленно взирают на мир.

   - Что, добить явился? - еле слышно осведомилась она. Голос Ири напоминал слабый шелест, но яда там все равно было более, чем достаточно.