Все это создавало впечатление, что Израиль на море воевать боялся. Поэтому, когда я вернулся домой, у меня состоялась пара примечательных дискуссий среди своих. Многие офицеры об Израиле судили пренебрежительно: дескать, мы плавали, где хотели, а они нам ничего противопоставить не могли. И это правда. А я им так сказал: «Мужики, давайте рассудим, что такое в подводном флоте евреи? Что вы мычите? Вспомните, что наши подлодки в Отечественную войну воевали очень мало. Но пропорционально подводники заслужили больше всех Героев Советского Союза. Давайте, перечислим персонально самых знаменитых наших подводников, реально воевавших! Там же евреев больше половины: Фисанович, Лисин, Богорад. Все от бога командиры». Тут наши сразу начинали в затылке чесать. Этих подводников очень уважали и с удовольствием рассказывали об их походах и хитрости.

   Если относиться к жизни внимательно, многое можно понять без объяснений. Почему вдруг наших советников поперли из Египта в 1972 году? Ведь когда меня провожали, все их командиры пришли на перрон. Среди офицеров среднего звена разногласий не было. Я знал очень многих комбатов. У египтян было три полевых армии, и низший советник был у командира батальона. Потом полка, дивизии и так далее. Можете представить, сколько там было армейских советников? Армия. Я с ними познакомился еще в Москве. Впоследствии они приезжали к нам в Александрию в профилакторий, на базе одной из гостиниц.

   Полевые армии находились в жутких условиях на берегу Суэцкого канала. Вокруг песок, пустыня. Воды привозят мало и та теплая. Из еды — один рис. И наши ребята приезжали на десять дней искупаться, помыться и пожить хоть раз в году по-человечески. Тут я с ними и встречался. Поэтому обстановку по всему фронту знал не из кинохроники. Каждый день шла сводка в военный отдел ЦК КПСС, в том числе и по потерям. Готовили их сами военные. Разумеется, каждый род войск стремился занизить свои потери, чтобы выглядеть не хуже других в глазах московского начальства. Истинных потерь в Москве не знали. А это было немаловажно.

   Тогда мой приятель, красивый молодой майор сказал мне грустно: «Попрут нас, Володя, отсюда. Отношения стали совсем плохие. Советников штабов египтяне не принимают, видеть не хотят. Замполиты виноваты. Переагитировали».

   Это было абсолютно правильный вывод. Работа наших политорганов довела отношения между государствами до полного раскола. Самое страшное началось во время и после празднования столетия со дня рождения Ленина. Собрались мы, все советники в Александрии. Вице-адмирал Мизин, замполит, кривой в доску пришел. Вручил нам, боевым офицерам, медальки юбилейные. А после этого вручил нашему советнику командира бригады Слепенчуку огромную тетрадь с докладом, чтобы он зачитал его по случаю.

   Слепенчук мне говорит: «Завтра собирают всех подводников, мне доклад поручили юбилейный. В тетради двадцать пять страниц и все про Ленина. Из Каира прислали, из посольства. Что делать?» «Что делать? Читай им, как он родился, рос и так далее… куда деваться?» Собрались назавтра в актовом зале все арабские экипажи. Офицеры впереди, комбриг в первом ряду.

   Николай Романович начал читку. Как надо по науке отнимать фабрики и заводы и так далее. А офицеры-то наши все из богатейших семей, многие миллионеры. Вот у подсоветного моего отец был майор, погиб во Вторую мировую войну. Не знаю только, за Роммеля он воевал или за англичан. А матушка у Багира, та, что меня виски с кофе угощала, владела всеми каирскими магазинами драгоценных камней. Ни кольцами, ни золотом не занималась, только камням и торговала. Настоящая дама. Таким пролетариат в первую очередь шеи сворачивает. И так у всех командиров.

   Только два было бедных командира, которые даже телефон у себя дома не могли поставить. Остальные их за ровню не считали. Доклад был на сорок минут рассчитан. Только Слепенчук до захвата дворцов и заводов дошел, комбриг у переводчика что-то переспросил. Потом встал резко и на выход. И вся масса египетских экипажей встала и вышла. И так случилось во всех частях. Доклад тот с рекомендациями по экспроприации собственности сильно отношения испортил. Мой комбат знакомый рассказал, что первые дни после юбилея его офицеры с ним даже за руку здороваться перестали.

   В нашем консульстве в Александрии располагался не только госпиталь, маленький ресторанчик и библиотека. Там был огромный открытый кинотеатр. Египтяне очень любили ходить туда на наши фильмы. На первой серии «Освобождения» яблоку негде было упасть. Шел он и в городских кинотеатрах, но билетов нельзя было достать. После этого злосчастного столетия я пригласил своего второго подсоветного Султана в кино. «Нет, не могу» «А что случилось?» «Запретили! Если засекут, то мне не поздоровится». Тайн мы друг от друга не держали. После этого арабы вовсе перестали ходить в посольство и старались с нами поменьше общаться. Не допускались никакие личные разговоры, очень резко все изменилось.

   Сосед наш, специалист по моральной ориентации, капитан первого ранга, обязывал египетских офицеров выпускать боевые листки. Они никак в толк не могли взять, что это и зачем. А наш морально ориентированный вывешивал их потом на специальной доске. Комбриг египетский проходит мимо — хрясть и сорвал все до единого. А наш снова вешает. А комбриг срывает. Короче, переагитировали мы их. А ведь египтяне к нам очень хорошо сначала относились. Оружие наше не хаяли. И среднее звено, вплоть до командиров кораблей, очень нас уважало и отношения были наилучшие.

   Отдельно надо бы рассказать об организации ПВО. Самое тяжелое положение было именно здесь. Офицеров наших тут гибло больше всего. Сначала ведь все мы своих убитых хоронили за свой счет. Специальные средства на хранение трупов в египетских моргах, гробы и их транспортировку в СССР вообще не были предусмотрены нашим Генштабом. И именно из-за большого количества погибших советских офицеров ПВО эта проблема выплыла наружу.

   Шла как-то обычная партконференция в Александрии. И докладывают на ней: погибла очередная наша точка ПВО, разбита израильской авиацией. У евреев ведь далеко не все асы были. Поэтому они делали просто. На вылет назначали примерно по десять машин, но первой парой шли летчики, получившие образование в ФРГ или США. Они и наносили первый удар. Потом налетала малообразованная молодежь и всех добивала, работали они чаще просто по площади, не прицельно.

   На конференции присутствовал командующий группой войск Капишкин. Был такой генерал армии, который венгерское восстание давил в 1956 году. Матершинник был отчаянный. Выйдет, бывало на террасу штаба группы войск и орет во двор: «Слушай, ты, п…!» Люди переглядываются, не понимают. А он все надрывается: «Да не ты! Вот ты, ты пи…! Иди сюда!» А вокруг буфетчицы, машинистки косяками бегают. Такой он был начальник.

   Один раз на партконференции в Александрии он встал в президиуме и заорал: «Вашу мать! Я не верю, чтобы моряки не пили! Как это так получается, что у вас моряки не пьют? У меня полковников с лестничных клеток в дым пьяных вытаскивают, а у вас на флоте не пьют». Тут он был не прав. Армейских было неизмеримо больше нас и всяких ЧП там тоже было больше. Но Капишкину было обидно, что его подчиненные постоянно попадают в сводки происшествий, ему хотелось, чтобы флотские как-нибудь их подержали. Например, тоже напились бы.

   И вот после информации об уничтожении нашей позиции ПВО довольно решительно встал со своего места один полковник. Я знал его. Он жил в нашей гостинице, но всегда ездил на службу на боевые позиции, дежурить. В свое время он кончил высшее военно-морское училище, но потом попал в сухопутные ракетчики. Сказал мне как-то в минуту откровенности: «Володя, я сильно сомневаюсь, что в Московском округе ПВО есть такие системы, какие мы здесь установили на каждой позиции». И Капишкин на той партконференции эти слова подтвердил: «У нас сейчас такое ПВО развернуто в Египте, какое Московскому военному округу не снилось. Противник давным-давно мечтает разбомбить Асуанскую плотину. Но там стоит система «Квадрат» и они туда не сунутся». Поскольку больше всех страдало в той войне ПВО, Москва старалась гнать в Египет самую новую технику.