Рундштедт был суеверным военачальником. Ему не понравились рога над картой, но он не подал виду.

Танковая группа Клейста временно подчинялась Рейхенау, и тот на правах старшего хозяина пригласил фельдмаршала к столу. Во время разгрома Франции и похода в Югославию многие оперативные решения принимались в этом узком генеральском кругу прямо за банкетным столом. Вот и теперь, в России, хлопнули в потолок пробки — и в граненых хрустальных бокалах запенилось трофейное «Поммэри э Грено». Рундштедт любил это доброе французское вино, но рука его не потянулась к шипящему бокалу, он сказал:

— Господа, танковые группы Гудериана и Гота продвигаются. Нет никакого сомнения: они успешно завершат трехсоткилометровый бросок и соединятся в районе Минска. — Рундштедт отодвинул кресло, шагнул вперед, как бы требуя большего внимания. — Господа, я пришел к выводу: как на Западе, так и на Востоке подвижность — та же молния — душа военной грозы! Все остается по-старому. У нас все отработано. Удар. Прорыв. Окружение. Однако… — Он хотел бросить резкий упрек: «Я не доволен вашими действиями». Но сдержался и сказал хриплым голосом: — Перейдя границу, испытанные германские корпуса встретили на своем пути неразвернутую русскую армию. К нашему счастью, немецкий солдат ринулся на штурм еще не достроенных и как следует не вооруженных укреплений. К этому необходимо добавить: наша авиация захватила господство в воздухе, и на тех направлениях, где наносились главные удары, мы имели подавляющее превосходство в наземных силах. — Фельдмаршал поднял к небу холодные старческие глаза. — Само провидение подарило нам внезапность атаки. Но что же?! Наши подвижные войска сделали обычные шаги, и это произошло в те часы, когда оперативная обстановка требовала семимильных. — Он придвинул к столу громоздкое плюшевое кресло и, опускаясь в него, повторил: — Да, семимильных!

— Сегодня наши войска выйдут на оперативный простор. Мы оседлаем центральную магистраль и, захватив Луцк, нависнем над львовской группировкой красных, — словно о чем-то уже решенном и ясном, присаживаясь с генералами к столу, сказал Рейхенау.

— Смелое решение всегда самое наилучшее! — кивнул одобрительно Рундштедт.

Цейтцлер сказал:

— Через час мы сбросим в русском тылу десанты парашютистов. Они поднимут там шум и беспорядочную стрельбу. К ним на помощь сразу бросятся передовые отряды танковых дивизий с полевыми гаубицами, зенитными орудиями и минометами. Эти подвижные группы, так же как и на Западе, будут с ходу захватывать важные стратегические объекты, продвигаться на большую оперативную глубину и сеять там, в стане красных, панику и неразбериху. Все расписано объединенными штабами армий точно, согласно плану.

Клейст пошевелил седыми бровями:

— Стоит ли придавать значение какой-то заминке? Все равно десятого июля мы увидим золотые купола Киева.

Улыбка поплыла по морщинистому лицу Рундштедта.

— За киевские золотые купола! Хорошо?! А главное, за мосты через Днепр. Они сейчас дороже всякого золота. Мы должны захватить их в полной сохранности, быстро переправиться на левый берег и заставить русских сражаться с перевернутым фронтом. — Он поднял бокал и осушил его до дна глубокими глотками.

Поднялся Рейхенау с полным пенным бокалом:

— Господин фельдмаршал, смею вас заверить: очередной приказ по наступающим армиям мы закончим словами: «Вперед на Киев! Прорыв к Днепру!»

Вечером в пятый раз от бомбовых ударов вздрогнул Тернополь. В добротных оконных рамах задребезжало толстое стекло. Казалось, на верхних этажах лопнули какие-то бутыли, и звонкие осколки заплясали на узорчатых плитах узкого тротуара. Пожар снова охватил железнодорожные пакгаузы, и воздух пропах едким дымом.

Описав над Тернополем круг, пепельно-желтые «юнкерсы», просверливая небо звуком «зу-зу», потянулись на запад.

Погасла заря. Скрылись в сумерках заводи Серета. Виден был лишь черный слиток лесистого холма с дальними взлетами зеленых ракет. Чья-то вражеская рука подавала сигналы «юнкерсам».

Командующий Юго-Западным фронтом генерал Кирпонос опустил плотную оконную штору.

В комнате вспыхнул электрический свет. Было хорошо слышно, как по мостовой шагали настороженные патрули.

— Можно начинать, Максим Алексеевич, — спокойно и тихо сказал Кирпонос.

— Еще вчера я был убежден в том, что после начала военных действий мы только через два дня встретимся в пограничной полосе с главными силами противника и, конечно, успеем развернуть свои войска, — с полной невозмутимостью приступил к обзору боевых действий начальник штаба генерал Пуркаев. — Но… война началась не так. Немцы сразу навалились на нас крупными силами. Наши дивизии вынуждены с ходу занимать оборону и на узких участках фронта отражать массированные удары танков и авиации.

— Это явилось некоторой неожиданностью, — заметил Кирпонос.

Пуркаев встал и недовольно покосился на оперативную сводку.

— Как видите, Михаил Петрович, к исходу дня, несмотря на все принятые штабом фронта меры, мы еще не имеем ясных данных о войсках противника. Полученные нами донесения весьма противоречивы и требуют проверки, а показания пленных — тщательного анализа.

— Согласен, — кивнул Кирпонос. — Мы еще не выяснили полной оперативной обстановки со всеми необходимыми подробностями. А Генеральный штаб с нетерпением ждет. Ставка должна принять решение. Ей надо знать, где и какими силами враг наносит основные и вспомогательные удары. — Подойдя к столу, он карандашом пошевелил бумаги. — Нам пока неизвестно, какие немецкие дивизии наступают в полосе Шестой армии генерала Музыченко. Надо уточнить положение в Двадцать шестой и Двенадцатой.

— С бортов разведывательных самолетов недавно поступили обнадеживающие радиограммы. Врагу удалось ворваться только в Перемышль. На огромном пространстве от Крыстынополя до Черновиц наши левофланговые армии прочно удерживают государственную границу, — сказал начальник разведки Бондарев.

— Я знаю, пикировщикам и диверсантам удалось нарушить устойчивую связь наших штабов с войсками. Телефонно-телеграфные линии сильно пострадали. Но все же кроме воздушной разведки нам необходимо получить данные от командармов Музыченко, Костенко и Понеделина.

— К ним на самолетах и машинах посланы связные. Они должны скоро вернуться, — заверил начальник оперативного отдела полковник Баграмян.

Пуркаев придвинул к себе карту сражения и, подумав, медленно произнес:

— Еще трудно предвидеть, как развернутся события на многих участках фронта, где гитлеровцы в дальнейшем нанесут основные и вспомогательные удары, но уже сейчас можно разгадать их план. Я вижу опасность на левом фланге Пятой армии. Сокальское направление главное! — Он провел по карте толстым штабным карандашом. — Немцы безусловно пойдут на Броды, повернут на Дубно, потом захватят главную магистраль Луцк — Ровно, а это прямая дорога на Киев.

— Возможно, они попытаются прорваться к Тернополю…

— Вы правы, товарищ командующий, — согласился Пуркаев. — Тогда нашим левофланговым армиям грозит глубокий охват. Надо ликвидировать сокальский клин и оказать немедленно помощь стойким дивизиям Сущего и Алябушева. От Устилуга до Сокаля они сдерживают натиск восьми пехотных и трех танковых дивизий.

В дверях показался покрытый пылью генерал:

— Явился по вашему приказанию, товарищ командующий. Только что прибыл. Прямо с машины.

Кирпонос сочувственно улыбнулся.

— Вижу, товарищ Ильин-Миткевич, все было в дороге — и кюветы, и окопы…

— Пришлось кое-где даже по-пластунски, товарищ командующий… Применялся к местности… Только выскочим на бугор, как тут уже «мессершмитт» над «эмкой» коршуном нависает. Куда деваться? В хлеба!

Кирпонос распечатал «Герцеговину флор» и, закурив, повернулся к стоящему за большим рабочим столом начальнику штаба фронта:

— Давайте послушаем нашего посланца. Докладывайте, товарищ Ильин-Миткевич.

— Как вы знаете, товарищ командующий, этой ночью в три часа пятнадцать минут вдоль нашей государственной границы на правом берегу Западного Буга взлетели сотни ракет, и фашистские разбойники открыли шквальный огонь.