— Встречала я сволочей на свете, Хольман! — бросила мне в спину Марси. — Но ты — высшей марки.

Я снова застал «Мадонну» в офисе доктора Рейнера, когда зашел туда после обеда. Ее темные глаза взглянули так же печально, как и в первый день. На этот раз на ней была прозрачная белая блузка. Сквозь тонкую ткань волнующе просвечивали почти обнаженные груди. Возникал некий контраст между откровенной сексуальностью ее бюста и бесстрастным выражением лица. Душа этой несчастной женщины явно находилась в конфликте между жгучими необузданными желаниями я строгой моралью.

— Я видел Гаррета вчера вечером.

— О! — Она слабо запротестовала. — Ведь я же просила…

— Он знал все о пленках, — продолжал я. — Ваш муж консультировался с ним.

— Что он сказал обо мне?

— Ничего хорошего. Он назвал вас…

— Сумасшедшей? — Она ухмыльнулась. — Сексуально озабоченной, неудовлетворенной особой, так?

— Он также предположил, что вашего мужа пристрелил наемный убийца.

— И что вы ему ответили, Рик?

— Что вам в голову пришла точно такая же идея.

— А он рассказал, как хотел меня изнасиловать? Меня, «неудовлетворенную особу»? Он сорвал с меня одежду! Я отбивалась… — Она закусила губу так сильно, что по подбородку побежала струйка крови. — Извините!

Несколько секунд я завороженно смотрел на кровь, потом достал из кармана записку, которую Барбара Дюн получила сегодня утром, и дал ее Карен. Та молча прочитала и вернула ее мне.

— Почему они не просят деньги?

— Хороший вопрос, — согласился я. — Может, их интересует что-то другое? — Я выразительно посмотрел на ее высокую грудь, распирающую прозрачную ткань. — Например, мораль.

— Мораль? — повторила она, облизнув чувственные полные губы.

— Возможно, шантажист хочет наказать Барбару Дюн за ее распущенное поведение. За грехи…

— Ах, Рик! — Она вздохнула. — Все так стремительно изменилось после смерти Хермана, что я уже не знаю, во что верить. — И воскликнула: — Это Гаррет его убил!

— Кто убил Секса и убивал ли вообще, трудно сказать, — ответил я честно и напомнил: — Я ищу пленки…

Ровно в шесть тридцать я остановил машину у ворот знаменитой на весь Голливуд виллы «Симфония», где жила известная на весь мир стриптизерка Сузи Фабер. Эту виллу подарил Сузанне ее бывший муж, композитор Луи Кардосс. Описывать этот дом снаружи нет нужды, поскольку в любом журнале вы увидите его фотографию. Внутри было множество залов, роскоши которых позавидовал бы Версальский дворец.

Совершенно фантастической была громадная купальня, предназначенная для массовых оргий. Все стены там украшали эротические скульптуры обнаженных греческих богов, представленных в откровеннейших позах в человеческий рост. Ходили слухи, что для Венеры позировала лично Сузи Фабер. И трудно было не поверить, глядя на впечатляющий бюст и крутые бедра этой Венеры! Из купальни лестница вела на крышу, где Сузи могла загорать голой круглый год.

Высокая, трехметровая стена окружала виллу. Ворота открыл внушительного вида охранник. Он придирчиво осмотрел мои документы и позволил проехать во двор. Я припарковался рядом с «кадиллаком», передние двери которого были безнадежно испорчены большущими золотыми инициалами Сузи Фабер.

Нажал кнопку звонка и, — а что еще! — за дверью раздались звуки симфонии. Будто там меня ждал целый оркестр! Затем дверь открылась, и самая сексуальная в мире горничная с улыбкой пригласила меня войти.

— Бонсуар, мсье, — сказала она с непередаваемым акцентом. — Вы есть мсье Хольман, нон?

Ее волосы были цвета отменного бренди, а глаза — как два сапфира! Черное тонкое платье как влитое сидело на великолепной фигуре, плотно облегало божественную грудь, кончаясь сразу на соблазнительных бедрах и не доходя добрых полметра до колен.

— Уи, я есть мсье Хольман, — пробормотал я.

— C'est bon! — Она так крутанула бедрами, что у меня закружилось в голове. — Мадемуазель вас ждет. Следуйте за мной.

Я бы последовал за ней хоть на край света, а лучше — на ближайший диван. Но мы просто поднялись по узкой винтовой лесенке, и вид ничем не скрытых бедер, покачивающихся у меня прямо перед глазами, довел меня до исступления. Хорошо, что лестница была очень короткой. Мы остановились на площадке, и я глубоко вздохнул, будто поднялся на Килиманджаро.

— Мадемуазель Фабер ждет вас в спальне, — улыбнувшись, сказала горничная.

— В спальне? — недоверчиво переспросил я.

— Да. Мсье, кажется, испугался?

— Мсье кажется, что он еще не проснулся, — передразнил я ее. — На случай, если мне понадобится алиби, ты можешь сказать, как тебя зовут?

— Можете смело звать меня Мари, — прощебетала пташка. — Мы, француженки…

Тут я не выдержал и взорвался.

— Вы француженки, а? Из Парижа в Индиане?

Она подмигнула так, будто уже стояла на Эйфелевой башне.

— Мы, француженки из Индианы, живем за счет нашего акцента, красавчик. Где еще горничная может заработать двести баксов в неделю и к тому же иметь кучу шмоток, которое хозяйка надела всего один раз?

— Обожаю «француженок», особенно из Индианы, — примирительно произнес я.

— Тогда держи язык за зубами, — предупредила она. — Я не хочу, чтобы Сузи Фабер разочаровалась в моем акценте. Договор?

— Это будет нашим табу, — пообещал я.

— Спасибо, дружок. — Она прищурилась и повнимательней осмотрела меня. На секунду я почувствовал себя старым автомобилем, выставленным на продажу. — Ладно! Когда стриптизерка тебе надоест, приходи ко мне — не пожалеешь. Со мной ты узнаешь, что такое настоящий секс.

Она помахала рукой и пошла вниз по лестнице.

Несколько секунд я стоял в нерешительности напротив закрытой двери, затем глубоко вздохнул и постучал. Ничего не произошло. Тогда я вошел в комнату и… мне показалось, что моя нижняя челюсть отвалилась до пола, устланного голубым ковром, таким пушистым, что в нем можно было спрятаться, как в джунглях. Это была спальня на все времена. Посередине стояла кровать, похожая на трон. Балдахин, расшитый золотыми нотами, позволял думать об этом чуде если не как о симфонии, то уж точно как о самом виртуозном джазе. Я смотрел на нее во все глаза, когда вдруг ниоткуда раздался мелодичный голос.

— Рик, сладкий, это ты?

— Это я! — вскрикнул я нервно. — А ты где, черт возьми?

— Я здесь, — нежно пропел голосок. — Видишь дверь с золотым сатиром?

Такую махину трудно было не заметить. Я подошел к двери , и нажал на самую интимную часть золотого фавна, вылепленного посреди панели. Она отодвинулась с глухим рокотом, словно скала.

Какую-то секунду я думал, что очутился прямо среди разнузданной оргии. Размышляя, что мне делать — извиниться и уйти или окунуться в нее с головой, я заметил, что все обнаженные фигуры навечно застыли в позах любви. Это были скульптуры! Они украшали не только стены. Голые гипсовые женщины и мужчины лежали и стояли на мозаичном полу вокруг огромного овального бассейна, из которого мне улыбалась живая голая Венера — бесподобная Сузи Фабер.

— Привет, Рик! — Она звонко рассмеялась. — Ты что так побледнел? Уверяю тебя — я не привидение!

— Теперь я понял, для чего жил так долго, — сказал я. — Но ответь мне, прежде чем я окончательно сойду с ума! Зачем тебе лезть в бассейн, если ты весь рабочий день принимаешь ванну?

Она показала острые белые зубки, созданные специально для того, чтобы нежно покусывать ими мочки ушей.

— На съемках они добавляют в воду крем для бритья. Создают пену. У меня потом чешется кожа и кое-где появляются красные пятнышки. Вот, посмотри!

Она вытянула передо мной умопомрачительную — без единого пятнышка — аппетитную ляжку.

Раздался странный, скрипучий звук — оказывается, это я закашлялся.

— Хочешь выпить, Рик? — заволновалась Сузи.

— Нет-нет, не сейчас, — торопливо проговорил я.

— Да это рядом, у тебя за спиной. — Ножка махнула в направлении скульптурного ансамбля, центром которого была фигура Бахуса. — Налей и мне бокал рома.