— Но... но это совершенно невозможно! — запинаясь, пыталась она протестовать. — Мне еще многое надо сделать.

— Что же? — Глаза его сузились. — Свадебные подарки вернуть?

— Да, и это тоже...

— Послушай, Кэрри, — нетерпеливо перебил он, — разве не лучше, если пойдут слухи не что тебя оставили одну перед алтарем, а что именно ты сделала жениху ручкой?

— Что ты имеешь в виду?

— В данный момент ты и я — единственные, кто знает, правильно?

— Еще Роберт и его сестра Марсия.

— Ну, он вряд ли станет распространяться: поступил как трус, и знает это. Марсия — тоже, наверно, так же его презирает, как ты. К тому же она твоя подруга.

Этого Кэрри отрицать не стала, только осведомилась:

— Что ты задумал?

— А задумал я вот что. В данный момент твоей жизни что бы ты предпочла? Слухи, что Роберт нашел кого-то и оставил тебя или — наоборот — ты нашла кого-то и оставила его?

— Я оставила его! Определенно — я оставила!

— Так я и подумал, — кивнул Уилл. — Поэтому, если ты убежишь со мной в Чарлстон, это будет воспринято так: у тебя есть в запасе кое-кто получше. Разве не так?

Логика, конечно, по меньшей мере сомнительная, но зато... зато в глазах горожан она — особа, бросившая жениха, а не брошенная у алтаря невеста. Совсем другой коленкор...

— Что ж, пожалуй, может быть.

— Ты заявишь: мол, свадьба отменена по обоюдному согласию. Хватит у Роберта ума — он отрицать не станет. А станет — так окажется в дураках.

— Да, это может сработать, — подумав, согласилась Кэрри.

— Непременно сработает! — с непонятным апломбом подтвердил он. — Лучшее, что ты можешь сделать, — это поехать со мной в Чарлстон. Я дам тебе работу.

Работу? Он — ей? Да нет, вряд ли что-нибудь путное выйдет. Они никогда особенно не ладили в серьезных вопросах, а он уже ведет себя как босс. Даже мысль, что придется работать у него день за днем, кажется ей дикой. Но есть и другая сторона: Уилл предлагает способ уйти от унижения. А она... ей отчаянно хочется убежать от всего этого кошмара, даже если придется взвалить на отца и сестру неприятные объяснения и все такое. Но они-то любят ее, они сделают для неё всё-всё. И еще одно: хотя Хью, её отец, и пытался скрыть свои истинные чувства, она прекрасно видела, что Роберт ему решительно не по нраву. А вот Уиллом он всегда восхищался сверх меры. Да, собственно, а кто им не восхищался?

Она осторожно поглядела на него так, будто видела впервые. Высокий, почти долговязый, но плечи широкие, руки мускулистые; двигается он всегда невероятно легко, даже изящно для человека его роста. С такой же легкостью он шагает и по жизни, словно говорит: «Вот вам грандиозная веселая шутка, и только я один знаю, в чем соль!» Случайный прохожий ни за что не догадается, что перед ним владелец двух процветающих художественных галерей. А ведь у себя в офисе он совсем другой — собранный, деловой.

Лицо Уилла — мечта художника. Волнистые светло-пепельные волосы, зачесанные со лба назад, глубоко посаженные выразительные глаза с густыми ресницами — эти глаза словно торговая марка семьи. Продолговатое, узкое лицо, а подбородок мощный, почти квадратный. Скульптор, стремящийся к совершенству, наверно, закруглил бы эту линию: кто будет судить его работу — все равно не поверит, что такие подбородки бывают у людей. Что поделаешь — Уилл отличается твердым характером и силой духа. Ей не стоит об этом забывать.

Когда она училась в колледже, Уилл регулярно приезжал в Колумбию под предлогом бизнеса, но на самом деле — проверять её. Вот уж никогда не понимала, почему он взял на себя обязанности её неофициального опекуна. Так часто отрывается от дел, водит её пообедать или в кино и всё расспрашивает: о занятиях, о соседях по общежитию и друзьях, о свиданиях — особенно о свиданиях. Иногда это настойчивое внимание казалось ей назойливым, она пробовала протестовать. Уилл объяснял спокойно, что он лишь выполняет обязательства перед семьей. «А разве ты член нашей семьи?» Так он тут же изобретал еще какой-нибудь резон — и продолжал свои инспекционные поездки каждые несколько недель. Так продолжалось до последнего года, пока она не начала работать в Гринвилле и встречаться с Робертом.

О Роберте Уилл помалкивал. Когда они обручились — поздравил нехотя, и все. Она украдкой бросила на него взгляд: неужели он и тогда уже подозревал, что у Роберта не хватит пороху донести накал своих чувств до свадьбы?.. Ну и глаза у него — смотрят резко и яростно, голова решительно откинута назад. Кажется, он сосредоточил сейчас на ней могучие силы своей личности. И она не откажется от его плана, не посмеет... И все же, когда он повелительно проговорил: «Поедешь со мной!», Кэрри не выразила немедленного согласия.

Он вдруг затормозил, нажав на педаль, свернул машину на обочину и остановил ее, не выключив мотора. Зачем он это сделал? Видно, так поглощен стремлением обратить ее в свою веру, что не желает отвлекаться на вождение машины. Глаза их встретились — и у нее пересохло во рту. Это безумие, безответственность! Она не может так поступить! Так ему и скажет! Она уже открыла было рот, но выражение его лица ее остановило. «А где же твоя знаменитая гордость?» — взывало оно. Кэрри попыталась заговорить, но получилось у нее какое-то кваканье — пришлось прокашляться.

— Все подумают... что у нас была связь... все это время, пока мы были обручены.

— А тебе что, больше по душе, если все подумают: «Не так уж эта Кэрри Маккой хороша, чтоб на ней женился один из богатых Голлэтинов»?

— Н-не-нет... Конечно, нет.

— Ну так оставь их с носом. Прими мое предложение.

— Н-ну, н-наверно, с-сейчас для меня не лучшее время принимать серьезное решение — сам в-видишь. — Ее трясло от напряжения.

— А ты просто прими не решение, а одно предложение — оно спасет твою гордость. Или откажись. — Голос его прозвучал задиристо. Но Уилл сразу посерьезнел. — Завтра тебе все покажется в другом свете, вот увидишь. — Он помолчал. — Я... я, видишь ли, тоже нуждаюсь в твоей помощи, Кэрри.

Она как-то не очень обратила внимание на его последние слова — душа ее разрывалась между благоразумием и гордостью, и гордость победила, прорвавшись в глубоком вздохе.

— Хорошо, я принимаю твое предложение. Только остановись у первой же телефонной будки: я должна позвонить в церковь — папе и Джинни я скажу все как есть.

— Вот и умница, — одобрил он ее, как маленькую девочку. — Знаешь, я всегда беспокоился о тебе, а особенно когда ты обручилась с этим слюнтяем Робертом. Но по-моему, еще не все пропало, у тебя осталась надежда.

— Ох, ты даже представить не можешь, как потеплело у меня на сердце.

Уилл улыбнулся, успокоенный, и нажал на педаль. Они уже почти выехали из города, когда он сбросил скорость и резко повернул направо.

— Хочу заехать к Сэму, — объяснил он; она поймет: Сэм — это его самый старший брат. — Он сейчас с Лорой и малышом Трэвисом как раз, наверно, на пути в церковь. Я знаю, где они оставляют запасные ключи от дома. Ты от них позвонишь отцу, а я пока выну кое-что из багажника.

— Ладно, давай. — Кэрри печально посмотрела на свое красивое платье. — Как ты думаешь, Лора не рассердится, если я позаимствую у нее что-нибудь из одежды, а... а это платье оставлю здесь? А то, понимаешь, ехать в нем всю дорогу до Чарлстона... И... и, по-моему, лучше мне не являться прямо сейчас к Брету и Джинни — там, наверно, народу...

— Хорошая мысль. — Уилл кивнул и окинул ее быстрым взглядом — в нем было явное дружелюбие. — Мы оставим записку, а Лора, конечно, не будет возражать.

Через несколько минут они остановились перед фасадом большого дома в викторианском стиле. Брат Уилла жил здесь с женой и четырехлетним сынишкой. Он занимался тем, что выращивал, обучал и продавал охотничьих собак. Кэрри осторожно выбралась из машины, опасливо огляделась: слава Богу, вокруг — ни души, никто ее не видит в этом наряде. Уилл извлек ключ из-под стола, уставленного горшками с геранью, открыл и сделал приглашающий жест. А когда она будет готова — пусть ждет его в машине.