– Где вы этому научились? – спросила Гарретт.

– После того, как я покинул подразделение "К", меня отправили на боевую подготовку.

– Куда?

По какой-то причине Рэнсом, казалось, не спешил отвечать:

– В Индию.

– В Индию? Боже. Надолго?

– На полтора года. – Видя её интерес, Рэнсом осторожно пояснил: – Меня тренировал восьмидесятилетний гуру, который был таким же гибким, как шестнадцатилетний парень. Он преподавал боевую технику, в основу которой легли движения животных, таких как тигр или змея.

– Как потрясающе увлекательно. – Гарретт предпочла бы расспросить его побольше, но он жестом указал ей повернуться к нему спиной.

– Вот что вам следует делать, если кто-то схватит вас в медвежьи объятия. – Он помедлил. – Мне придётся обхватить вас руками.

Гарретт кивнула и, когда он обвил её руками, она доверчиво стояла, не двигаясь. Его хватка была твёрдой, но не сокрушительной. Рэнсом принял на себя вес её тела, так что пятки Гарретт чуть не оторвались от пола. От его тела исходил жар, словно оно дымилось под фехтовальным жакетом. Её окружила излучаемая Рэнсомом сила, она вдыхала солоноватый и знойный аромат мужчины после занятий физическими упражнениями, а его грудь во время дыхания ритмично прижималась к её спине.

– Медведи, и правда, так обнимаются? – спросила она, затаив дыхание.

– Не знаю, – весело ответил Рэнсом возле её уха. – Я никогда не был настолько близок с медведем. Так, а теперь, вы захотите не дать мне вас схватить и уволочь. Отведите бёдра назад и твёрдо встаньте на ноги, используя вес своего тела. – Он подождал, пока она выполнит указания. Это движение заставило его наклониться над ней, переместив центр тяжести. – Хорошо. Сделайте шаг в сторону, и это даст вам прекрасную возможность нанести мощный удар в пах. – Он проследил за тем, как она сжала пальцы в кулак. – Не так. Неужели вас никто не учил, как это правильно делать?

– Никогда. Покажите.

Отпустив её, Рэнсом повернул Гарретт к себе лицом. Он взял в обе руки её ладонь и придал ей правильную форму.

– Подогните пальцы и положите поперёк них большой палец. Не засовывайте его внутрь, иначе сломаете, когда нанесёте удар. И не сжимайте кулак слишком сильно, чтобы мизинец не начал подворачиваться вовнутрь. – Он проверил, насколько крепко она стиснула пальцы, проведя своими по её костяшкам. Веера его тёмных ресниц опустились. Она решила, что теперь он отпустит её руку... но вместо этого... Рэнсом начал медленно исследовать кончиками пальцев миниатюрные впадинки между её пальцами, отполированную поверхность ногтей, нежное местечко у основания большого пальца. У Гарретт перехватило дыхание, когда он коснулся чувствительной внутренней стороны запястья, где легко и быстро бился пульс.

– Почему вас назвали Гарретт? – услышала она его вопрос.

– Мама была уверена, что у неё мальчик. Она хотела назвать меня в честь одного из своих братьев, который умер молодым, но не пережила моего рождения. Несмотря на возражения друзей и родственников, отец всё равно настоял на том, чтобы называть меня Гарретт.

– Мне нравится, – пробормотал Рэнсом.

– Оно мне подходит, – сказала Гарретт, – хотя я не уверена, что мама бы одобрила мужское имя, данное дочери. – Задумчиво помолчав, она удивила саму себя, импульсивно сказав: – Иногда я представляю, как возвращаюсь в прошлое, чтобы остановить кровотечение, которое её убило.

– Вы поэтому стали врачом?

Гарретт поразмыслила над вопросом, слегка нахмурив брови.

– Никогда не думала об этом c такой точки зрения. Полагаю, возможно, что помогая людям, я каждый раз спасаю её заново. Но я бы в любом случае нашла изучение медицины увлекательным занятием. Человеческое тело - потрясающий механизм.

Его пальцы ласкали тыльную сторону её руки, будто разглаживая крошечный шёлковый платок.

– Почему вы устроились на работу в правоохранительные органы? – спросила она.

– Когда я был маленьким, то всегда любил наблюдать за констеблями, привозившими фургоны для заключённых каждое утро. Большие, крепкие парни в синих мундирах и блестящих чёрных ботинках. Мне нравилось, как они наводили порядок.

– Что заставило вас захотеть стать одним из них?

Рэнсом нежно, но слегка украдкой, обвёл кончиком указательного пальца каждую костяшку, будто зная, что ему не следует этого делать.

– Мой отец зарабатывал пять фунтов в неделю. Это были хорошие деньги, тем более что нам разрешали жить в караульной будке на территории тюрьмы. Но даже при этом бывали времена, когда мы не могли свести концы с концами. Когда мама беспокоилась, что я неделями ничего не ем, кроме картошки и молока, или накапливалось слишком много неоплаченных счетов, она потихоньку ускользала навестить женатого джентльмена, с которым у неё была договорённость. Позже па замечал новые подошвы на моих ботинках, или свежий запас свечей или угля в доме... и бил её, не произнося ни слова. А потом колотил меня за то, что я пытался его остановить, и пока па это делал, он плакал. На следующий день мы втроём вели себя, как ни в чём не бывало. Но я не мог забыть о происходящем. Я продолжал говорить себе, что когда-нибудь стану сильным и смогу остановить па или любого другого мужчину, который захочет навредить маме. По сей день, когда я вижу, что женщине угрожают или обижают, то взрываюсь, как порох.

Видимо, осознав, что он всё ещё держит Гарретт за руку, Рэнсом резко её отпустил.

– Я был слишком мал, чтобы понимать, чем занималась ма со своим другом-джентльменом, или почему па, который справедливо боготворил её, избивал. Или отчего мама не позволяла мне ему перечить. Она говорила, что любого мужа может что-нибудь побудить поколотить жену. Такова мужская природа. Но надеялась, что я буду выше этого. – Он бросил на неё беспокойный, изнурённый взгляд. – Я сказал ей, что никогда не ударю женщину, и сдержал слово. Я скорее отрежу себе руку.

– Я вам верю, – мягко сказала Гарретт. – Ваша мать ошибалась. Насилие над женщиной не заложено в мужскую природу, это то, что её разрушает.

– Хотелось бы так думать, – пробормотал он. – Но я видел слишком много зла, чтобы быть в этом уверенным.

– Я тоже, – просто ответила Гарретт. – Тем не менее, я знаю, что права.

– Завидую вашей убеждённости.

Какая же у него была улыбка, словно она только что вырвалась на волю.

Гарретт никогда прежде не вела таких разговоров с мужчиной. На первый взгляд беседа была лёгкой, но на деле... немного напомнила ей о тех чувствах, которые она испытала в первый день занятий в Сорбонне. Гарретт была напугана и взволнована миром тайн, которые вот-вот ей откроются.

– Нам скоро придётся закончить урок, – неохотно сказал Рэнсом. – Мы и так уже занимаемся дольше положенного.

– Разве? – ошеломлённо спросила она.

– Прошло почти два часа. Мы ещё раз потренируем последний приём, и на этом всё.

– Я уверена, что мне ещё многому предстоит научиться, – проговорила Гарретт, отворачиваясь от него. – Когда запланируем нашу следующую встречу?

Встав позади, Рэнсом обвил её руками.

– Боюсь, что у меня есть обязательства, из-за которых я буду некоторое время занят. – После долгой паузы он добавил: – После сегодняшнего дня вы меня не увидите.

– Как долго?

– Больше никогда.

Гарретт удивлённо моргнула. Стоя в кольце его рук, она развернулась к нему лицом.

– Но... – Она сгорала от стыда, услышав жалобную нотку в своём голосе, когда задала вопрос: – А как же вторники?

– Я больше не смогу следить за вами по вторникам. Скоро мне придётся залечь на дно на какое-то время. Возможно, навсегда.

– Почему? Вы планируете спасти Англию? Сразить злого гения?

– Не могу вам рассказать.

– О, чепуха. Всё, что вы скажете, останется врачебной тайной.

Рэнсом еле заметно улыбнулся.

– Я не ваш пациент.

– Когда-нибудь можете им стать, – мрачно предположила Гарретт, – учитывая ваш род деятельности.

В ответ он только развернул её обратно к себе спиной.

Повинуясь, она ощутила, как внутри неё зародилось мрачное чувство. Как такое возможно, что она больше никогда его не увидит? Правда ли это связано с его работой? Вероятно, это просто удобная отговорка, а на самом деле, он ею не заинтересовался. Может быть, симпатия возникла только у неё. Гарретт поразилась, почувствовав ком в горле от разочарования.