Полуденный свет вливался через высокие окна в зал аудиенций. Резкое сияние беспощадно отражалось от мраморного пола и украшенных драгоценностями стен. Это придавало золоту и драгоценностям вид глиняной подделки, что нивелировало их красоту. Лица эльфов были бледными и вытянутыми настолько сильно, что казалось что это лица голодающих.

Достаточно было посмотреть на эти лица, чтобы понять насколько безнадёжно их положение, сказало Лораку его сердце.

Или это Око Дракона сказало?

Все до одного, его люди доказывали, что у них ещё осталась надежда отстоять королевство, и эта надежда была настолько сильна, что они посылали своих сынов и дочерей сражаться с любимцами Драконьей Королевы. И всё же, и всё же…

И они так стараются показать это, сказал голос из шара, так стараются, как будто сами себя заставляют верить в то, что их надежды оправдаются.

Он смотрел на собравшихся, на свою дочь, на Глав Домов Защитников, Металлургов и Жрецов. Каждый из них украдкой бросал взгляды на накрытый белым предмет, стоящий у трона. Что это? — говорили их глаза.

Больше никто из Глав Домов не присутствовал. Это не было советом Синтал-Элиш, обычным совещанием Глав Домов и представителей семи Храмов. Это был секретный совет, быстро созванный, и на нём присутствовали только те, кого самолично пригласил Король.

Лорд Гаран прилетел на своём грифоне, всё ещё заляпанный грязью и кровью, прямо с поля сражения. Глава Дома Защитников, получив этим утром распоряжение короля явиться к нему незамедлительно, пребывал в недоумении. Он продолжал находиться в некотором замешательстве и сейчас.

Около Гарана стояли Эларан и Кейлар. Одна проводила свои дни в молитвах, второй тратил их на создание оружия и доспехов. — Молитвы и оружие, это всё, в чём мы нуждаемся, — сказала Эларан летом, когда пришли первые новости о набегах армии Фэйр Керон. Кейлар согласился с ней всем сердцем и верой в своих кузнецов. Теперь же — Лорак видел это в их глазах и сердцах — они поняли, что меч и вера потерпели неудачу.

Солнечный свет двигался по мраморному полу так медленно, что только опытный глаз мог заметить это. Глаз Лорака замечал перемещения света, так же как и замечал перемены, пришедшие с войной и горе свалившееся на его народ. Его сердце болело по ним всем. Гаран, потерявший так много Неистовых Бегунов этим несчастным летом, казалось постарел всего за несколько месяцев. Гаран любил своих солдат, всех, как собственных сыновей и дочерей. На свитках в библиотеке Дома Защитников были перечислены все их имена. Если бы все эти свитки погибли, сожженные войной, он всё равно смог бы назвать каждое имя. Они жили в его сердце.

Мир уничтожен. Страна уничтожена!

Как живёт мир, так живут и эльфы. Сам Сильванос сказал это. Молитва, песни, звуки бьющихся сердец — всё это было в его словах, и даже больше. Они были выражением того, как эльфы жили, как они понимали мир и своё место в нём. Лорак с благоговением повторил их про себя. Ах, кто бы мог сказать лучше?

Шар тем временем покоился под его левой рукой. Лорак убрал руку, не припоминая, когда же успел положить её на мягкий белый бархат. С деланной небрежностью он положил руку на подлокотник трона.

Вспомнив о цели собрания, Лорак сказал:

— Милостивые господа! Не будете ли вы столь любезны оказать мне несколько минут вашего внимания?

Пустая формальность. Конечно они будут. Глаза собравшихся обратились к королю, наблюдая как он произносит слова заклинания изображения, мягкие и шелковистые, древние слова родом из Истара, из тех времён, когда никому не могло бы прийти в голову, что наступит день и Такхизис призовёт своих драконов обратно на Кринн.

Беседующий-со-Звёздами поднял руку, старую и узловатую. Он водил одним пальцем в воздухе, как бы имитируя работу художника. Он нарисовал изображение в воздухе, широкую карту. Это была карта Сильванести, мир любимых лесов, красоты и изящества, эльфов, жизни которых состояли из тихих и упорядоченных мирных часов, долгих поколений, необеспокоенных и нетронутых шумом народов, живущих снаружи. Это был мир Сильванести, от северной границы, теперь охваченной огнём, до южных пределов, где стоял порт Фалиност. Даже теперь широкий залив заполнялся флотом высоких судов. Белые паруса, сияющие на солнце, заполнялись ветром и боролись со швартовыми, нетерпеливо стремясь в море.

— Теперь, внимание, — сказал король эльфов.

Рука Эльханы напряглась на его плече, затем расслабилась. Он почувствовал, что она немного дрожит. Лорд Гаран стоял спокойно, но Эларан и Кейлар подались вперёд и прищурили глаза.

— Лорд Гаран, скажите мне, в каком состоянии вы оставили пограничную область?

Гаран выпрямился и сделал шаг вперёд. — Мой король, Фэйр Керон изматывала нас всё лето. Теперь, осенью, она продолжает сражаться с нами. Но она не захватила ещё ни клочка нашей земли. Весь север Сильванести всё ещё в наших руках.

Вздохи шёпотом полетели по залу, отзываясь эхом в пустоте. То что сказал лорд Гаран было правдой, но в тоже время не совсем так. Города и селения на севере теперь стояли пустыми, их башни стали приютом для призраков. Драконья армия выгнала оттуда эльфов, заставив их искать приют в столице. Этим утром первая волна моря беженцев с больших городов вошла в город, рваные, грязные и полубезумные. Они были первыми. Неистовые Бегуны говорили, что их будет ещё больше. Сильваност в скором времени задохнется в этой реке беженцев, так как Повелительница не будет оставлять тактику, которая хорошо ей послужила до настоящего времени. Фэйр Керон могла стремительно переместить свою армию через пустые земли и устроить лагерь под стенами города, пока Сильваност не попросит о сдаче, умирая от голода.

— Скажите мне вот что, лорд Гаран. Вы сможете отогнать её?

Старый воин поднял голову, встречаясь взглядом с королём.

— Мы умрём до последнего, но не отступим.

Лорак кивнул. Это был ответ, которого он ждал.

— Если вы не умрёте до последнего эльфа и будете сражаться с Фэйр Керон всю зиму, сможете ли вы победить её?.

Лорд Гаран не отвел взгляда.

— Мой король, мы никогда этого не узнаем, пока не попробуем.

Одежды зашелестели. За пределами зала послышались тихие бормотания слуг, один что-то спросил, другой смеясь ответил. В зале стояла полная тишина. Эларан посмотрела на Кейлара. Кузнец стоял не двигаясь, его руки не шевелились. Только глаза бегали от одного к другому, а потом остановились на короле.

— Скажите мне всё же, лорд Гаран, и отвечайте правдиво: если вы будете бороться с Повелительницей всю зиму, вы победите?

Лицо Гарана вспыхнуло, глаза заблестели.

— Мой король, но…

— Вы сможете победить, мой старый друг? Или Вы будете стоять возле меня всю долгую зиму, всякий раз когда я буду вынужден отказать в приюте беженцам, которые придут к нам с севера, из срединных земель, с окраин, с самого Сильванести? Будете ли Вы стоять и говорить. — Простите нас, но мы задыхаемся от наплыва беженцев и не можем накормить вас, и не можем оставить здесь. Но вы можете уйти в лес и умереть там, зная что мы очень сожалеем об этом. Вы будете стоять со мной и говорить это?

Тишина повисла в большом зале аудиенций. Слышалось только дыхание.

— Мир уничтожен! Так или иначе!

Король эльфов почти прокричал эти слова, нашептанные ему шаром. Они бились в нём, как ритм его собственного сердца. Он слышал их снова и снова, во сне и наяву, и он чувствовал в них, что любопытно, не отчаяние, а надежду. Так или иначе… Шар говорил о надежде и силе. Шар говорил об обещании, а это значит, о способе победить Повелительницу Фэйр Керон.

И не только её поражение обещал шар. Он обещал поражение самой Тёмной Королевы, крушение Такхизис. O милые боги Добра и Света! Чем измерить широту Вашей души, если Вы даёте мне такой шанс?

— Мир будет уничтожен, если не принимать меня во внимание! Приди и возьми то, что я хочу дать тебе! Если ты не придёшь, мир будет уничтожен!

Лорак поднялся с изумрудного трона. Хотя шар оставался скрытым под белым бархатным саваном, в его сердце, в его венах, в его крови, он чувствовал легкую пульсацию, барабанный бой, призывающий к действию. Он посмотрел на свою дочь, Эльхану, белую как мрамор, в её глаза, блестящие как в лихорадке. То, что он скажет, не будет новостью для неё. Он один придумал свой план, но он говорил о нём с ней, так как Эльхана будет играть в нём тяжелую роль. Добровольное бремя упадет на её тонкие плечи. Она не улыбалась, чтобы поощрить его; она всю ночь пыталась ему возражать. Не важно, это не важно, он знал, что должен сделать.