Шовель вспомнил парня в красной рубахе, ловко подставляющего кружки под пенную струю.

— Вас что-то смущает?

— Все. Нелепость и безжалостность ситуации. Абсурд!

— Жестокость и абсурдность бытия… Взгляните на дело трезво, Ален. В мире идет безостановочная война. Это факт. На войне людей убивают потому, что они оказываются в данный момент в данном месте, а не потому, что они хорошие или плохие. Мартин Груффе оказался в неудачном месте, и тут ничего не поделаешь.

Норкотт замолчал, ожидая протеста. Шовель уставился в пол.

— Впрочем, эти оправдания излишни. Считайте, что вы выполняете приказ.

— А если я не согласен?

— Тогда вас придется устранить из игры.

Шовель поднял глаза. Англичанин все так же флегматично постукивал по столу.

— А вы не допускаете, что я могу вас убить первым? — спросил Шовель, подобравшись.

— Что ж, такая возможность есть. Однако, прежде чем принять решение, я советую вам все хорошенько взвесить. Не я вовлек вас в эту историю. Моя смерть нисколько не облегчит ваше положение. Напротив.

Шовель представил Норкотта, рухнувшего на ковер. Ромоло, привлеченный шумом, вбегает в комнату. Два трупа. Но остается Организация. И еще Микки.

— Извините меня за глупый выпад.

— Не стоит. Это в порядке вещей. Вы не забыли инструкций по приему гостя из Киля?

— Все запомнил. Как мне его называть?

— Это несущественная деталь.

— Понимаю… Как все будет происходить? Ваш человек впрыгнет в окно, застрелит Груффе, откроет ящики, выбросит бумаги, положит письмо с фотографиями и удерет?

— Скорее всего так. Но прежде нужно позаботиться о собаке. Она может всполошить всех раньше времени… Кстати, собака уже стара, и ее смерть не вызовет удивления у хозяев. У вас какие-то сомнения?

— Как бы вам объяснить… Вы, конечно, специалист, но ваш план кажется мне чересчур сложным. Меня всегда учили, что простые решения самые безопасные.

— Это верно. Любители обычно попадаются на том, что все усложняют. Но мы с вами профессионалы. Не надо считать полицейских дураками. Из статистики министерства внутренних дел явствует, что нераскрытыми остается менее сорока процентов преступлений. Кроме того, французская полиция — преемник внушительной традиции, идущей от Бертильона; ее криминологи работают очень четко. У полиции опыт десятилетней борьбы с гангстерами, ОАС, торговцами наркотиками. Это хорошая школа.

Телефон прозвонил восемь раз.

— Груффе закрыл таверну и поехал домой, — прокомментировал Шовель.

Норкотт сложил «Доменика дель коррьере» и развернул «Трибюн де Лозанн». Шовель в который раз позавидовал выдержке англичанина. Сам он все еще перебирал в памяти встречу с киль-ским гостем.

Они встретились ровно в пять, когда зимние сумерки уже начинали скрадывать очертания. Обменявшись условленными фразами по-немецки, Шовель осведомился о прикрытии визитера.

— Я инженер Баум. Прибыл чинить заводскую установку по кондиционированию воздуха. Работать буду ночью — так мне сказали.

Голос был довольно ленивый, акцент жесткий, выдававший уроженца севера. Во внешности никакого сходства с Левеном, разве что рост. Они сели в машину и поехали к вилле Груффе…

— Вам придется что-нибудь надеть под пиджак: Левен полнее вас… Сегодня, а если понадобится, и в последующие дни в девять вечера вы должны быть в пивной на улице Малсгейм. Закажете ужин. Я войду в десять, выпью кружку пива и выйду. Вы расплатитесь и через десять минут тоже уйдете. Я буду вас ждать в «рено-8» у перекрестка. Если я не приду, около полуночи возвращайтесь в отель.

— Да.

— Пистолет при вас?

— Да.

— Патроны французские?

— Да.

— Я довезу вас сюда. Дальше до виллы поедете сами. Входить будете через окно. Расстояние от земли — метр шестьдесят. Там будет спать человек. Подойдите к шкафу и вытащите из ящика бумаги, бросьте их на пол. Сверху письмо. Когда человек проснется и попытается встать, сделаете несколько выстрелов, как будто вы испугались. Понятно?

— Да.

— Осторожно, человек молод и силен. Бумаги разбросать обязательно. Я буду ждать вас здесь под деревом… Теперь садитесь за руль: обратно «рено» поведете сами.

«Баум» вел машину уверенно, будто бывал в этих местах не один раз.

— Вопросы есть?

— Нет.

Настоящий робот: «да», «нет». Шовель был не в силах побороть антипатии… «Но разве я могу привередничать? — думал он сейчас, сидя в кресле напротив Норкотта. — Морально я делю с ним ответственность. Странно, в Алжире это не приходило мне в голову. Я был доволен, что мне не надо марать рук. Хотя все время, что я щеголял в мундире с нашивками, я убивал феллахов пулями парашютистов».

— Вас что-то гложет? — раздался голос англичанина.

— Нет… просто задумался… Телефон прозвонил пять раз.

— Левен вернулся домой, — сказал Норкотт.

— Сегодня воскресенье, семейный день. Возможно, он не пойдет в контору после ужина.

— Согласен. Не будем рисковать… Кстати, это прекрасный повод пораньше улечься спать. Вы что-нибудь читаете?

— Да, «Гиммлер и его империя». Там есть вещи малопонятные…

— Нацизм вообще малопонятен. Я вам объясню, но на это понадобится время. Спокойной ночи, Ален.

…К двум часам ночи он одолел меньше половины книги. Кофе, в обилии выпитый в преддверии ночной операции, держал мозг в напряжении.

«Кровавое крещение было обязательным для элиты, — читал Шовель. — Только после участия в кровавых массовых убийствах, когда в учетной карточке делалась отметка, что он доказал свою преданность Партии и Ордену СС, человек мог занять ответственный пост, особенно связанный с заграничной службой. Ни в ходе Нюрнбергского процесса, ни во время других расследований не удалось выявить сверхсекретный церемониал посвящения в нацистские рыцари. Из редких сохранившихся документов, однако, можно заключить, что рыцари непременно должны были, лично убивать, участвуя в акциях зондеркоманд на оккупированных территориях или в концлагерях».

«Блюттауфе», кровавое крещение! Его взгляд бегал по комнате, словно выискивая призраков. Мебель красного дерева, штофные обои — все, что придавало помещению обжитой, домашний вид, казалось ему ловушкой. Камуфляжем.

Какая выгода Норкотту от устранения Левена? Его интересую только я. Убийство необходимо для того, чтобы дать мне кровавое крещение. Организации было нужно лишь удержать меня на привязи. А Норкотт настаивает, чтобы между нами лежал труп в самом буквальном смысле. Ему требуется не помощник, а послушник.

Шовель встал, лихорадочно оделся и вышел в коридор, застегивая на ходу пальто. Страх порождал в нем простейшие инстинкты: убежать, скрыться.

Прячась в тени домов, он миновал центр города <и оказался в незнакомом месте. Мост пересекал несколько параллельных каналов. Посреди темнели вытянутые островки со старыми домами. Слева к набережной спускалась лестница, ступени уходили в маслянистую воду. Шовель остановился, глядя на дрожащую луну.

Все решено. Он не будет участвовать в убийстве. Решено, подписано, точка. Затем? Чтобы быть логичным, следовало предупредить Левена о том, что замышляется против него и Груффе. Результат: охрана со стороны полиции или органов контрразведки. Он выдаст им Норкотта (плевать!), Зибеля, Баума (этого давно пора!), Ромоло (действует на нервы!); придется рассказать и о своей роли в Организации. А родители? Их ждет отчаяние. Да и опасность тоже. Штаб-оберст Хеннеке не из тех, кто оставляет подобные вещи безнаказанными…

Нет, это невозможно. Попросту невозможно. Но у него на руках козыри: уже потрачено столько сил и средств. Можно поторговаться. Припугнуть «страховкой». Он будет молчать, пусть только его оставят в покое.

Ясность решения даже удивила Шовеля. Впрочем, нет, подсознательно он давно уже взбунтовался. Готовое решение просто должно было вызреть.

Первая заповедь Клаузевица: тыл. По счастью, у него теперь было абсолютно надежное убежище, встреча с Микки поистине была даром провидения.