На ежедневной утренней летучке перед началом рабочего дня сегодня оживленнее, чем обычно.

Доктор фон Вейден испытующе оглядывает своих подчиненных:

— Я позволю себе еще раз напомнить, господа, что, если кто-либо желает сменить место службы, я не буду чинить препятствий. Выбирайте: испытание на поле боя или работа на оружейных заводах. Для энтузиастов могу предложить длительное пребывание в уютном концлагере. Пора положить конец распущенности! Уже четвертый раз за этот год я получаю сообщения о товарищеских вечеринках, которые проводятся в служебных помещениях. Учитывая наличие спиртного, а также присутствие некоторых секретарш и прочих услужливых дам, будет уместнее назвать эти вечеринки ночными оргиями. Господа, фюрер не щадит своих сил для дела укрепления великого рейха, немецкий народ ведет титаническую борьбу за свою судьбу и безопасность германского жизненного пространства, а в нашем учреждении есть лица, которые превращают по ночам министерство иностранных дел в бордель!

Начальник отдела делает небольшую паузу, оглядывает своих покорных слушателей и затем спокойно и деловито продолжает:

— Через три дня я должен знать имена тех, кто принимал в этом участие. И не только имена! Их образование, окружение, друзей, знакомых, родственников. Проявите бдительность, друзья мои, просветите их насквозь рентгеновскими лучами! И тогда мы будем знать наверняка, просто ли это легкомысленные типы или сознательно действующие враги. До тех пор, пока я занимаю это место, я не допущу саботажа! Сегодня понедельник. В четверг жду ваших подробных сообщений. Благодарю вас, господа, вы свободны. Господин Паульзен, останьтесь!

С небрежно-элегантным поклоном или по-военному щелкнув каблуками, референты, дипломатические и правительственные советники покидают помещение.

Советник посольства доктор Вильгельм Паульзен руководил в министерстве иностранных дел информационным бюро. На ночных сборищах могли присутствовать многие из его сотрудников.

— Кто? — спрашивает фон Вейден, доверенное лицо СД. — К вам стекаются новости со всего света. Кто черпает сведения из такого источника, тот информирован лучше, чем наш шеф! Я хочу знать, кто участвовал в этих развратных сборищах. Где ваше слабое место? У вас работают дамы, чьи мужья находятся на фронте? Или молодые одинокие бабенки, легко поддающиеся на всякие глупости?

Доктор Паульзен некоторое время размышляет. Он уже сам взял на заметку нескольких работающих под его началом женщин, которые могли бы пойти на небольшое приключение.

— У семи моих сотрудниц мужья на фронте. Но из них лишь три хорошенькие.

— Не полагайтесь только на свой вкус, Паульзен, проверьте всех!

— И еще есть несколько симпатичных одиноких.

— Вы кого-нибудь из них подозреваете?

— Малютка Беерманн всегда очень хорошо одета. Пожалуй, слишком хорошо для своей зарплаты.

— Кто еще?

— Госпожа Пфайфер меняет своих поклонников, как господин рейхсмаршал свое обмундирование.

— Проверить, всех до одного проверить, — требует начальник отдела, — По вашим словам, у вас там настоящий дом терпимости. Ну а порядочные сотрудницы есть?

— Фрейлейн Гёбель. Она отвергает все попытки ухаживания, не гонится ни за экстравагантностью, ни за удовольствиями. Всегда корректна и услужлива. За нее я готов положить руку в огонь.

— Закажите сначала асбестовые перчатки. Мы не можем позволить себе быть излишне доверчивыми, Паульзен. Я хочу, чтобы были проверены все без исключения, даже ваша корректная Гёбель, понятно?

Доктор Паульзен держится бодро и приветливо. Во всех комнатах информационного бюро уже шепчутся;

— Шеф вмешивается в наши дела. Наверное, ему просто завидно, что его не пригласили.

Хильда Гёбель работает в одной комнате со специалистом по Ближнему Востоку. К шефу ее приглашают одной из первых.

Доктор Паульзен оглядывает ее и думает; «Я все же нахожу ее простушкой, даже немного скучной, хотя она и неплохо выглядит. Фигура первоклассная. Но фрейлейн, конечно, не присутствовала на вечеринке, так что вряд ли поможет мне выявить действительных участников».

— Над чем вы сейчас работаете? — спрашивает он Хильду с дружеским интересом.

— Я анализирую сообщения газет нейтральных стран.

По ним можно сделать вывод, поддерживаются ли там определенные меры нашего правительства.

— Отлично, фольксгеноссин Гёбель, вы, можно сказать, видите на три аршина под землей в нейтральном мире. А у нас, в собственной канцелярии? Здесь вы тоже ничего не пропускаете мимо ушей?

— Я выполняю все служебные предписания, господин советник посольства.

Доктор Паульзен кивает и придвигается поближе к Хильде:

— Оставьте пока все, что касается служебных предписаний, нас никто не подслушивает. Я знаю вас как честную немку.

Хильда Гёбель делает большие глаза:

— И поэтому я больше не должна придерживаться предписаний?

Советник посольства с трудом подавляет раздражение. «Видимо, я все-таки переоценил ее», — думает он и пытается придать своему голосу еще больше задушевности:

— Гёбель, забудьте, что я ваш начальник. Смотрите на меня как на вашего коллегу, как на друга. Поверьте, со мной можно говорить обо всем и доверять мне.

Доктор Паульзен делает паузу и выжидательно смотрит на свою сотрудницу. Она, сама внимательность, так же выжидательно смотрит на него. Хильда Гёбель сидит совершенно спокойно, пока он нервно закуривает.

— Скажите мне честно, вы ничего не знаете о том, что разыгрывается в канцелярии по ночам? — набрасывается он на нее. — Даже если вас там не было! Кто там присутствовал? Вы можете назвать имена? Расскажите мне все, что знаете!

— Но я действительно представления не имею, господин советник посольства.

— Очень жаль! Запомните: фронт не только там, где стреляют! Враг повсюду вокруг нас, он все видит и слышит даже тогда, когда вы этого и не подозреваете. Тайные ночные пирушки в нашем служебном помещении — да это идеальные условия для противника! Если вы не знаете, кто в них участвовал, то узнайте. Я полагаюсь на вас!

— У меня нет способностей к сыскной работе. К тому же я не имею контактов с сотрудниками соседних бюро.

— Фольксгеноссин Гёбель, я вам полностью доверяю! — Паульзен поднимается и начинает большими шагами ходить по комнате. Потом внезапно снова присаживается к письменному столу и смотрит на Хильду Гёбель, пытаясь изобразить на лице чарующую улыбку. — Видите ли, мы все плывем в одной лодке. Наш курс ясен, и каждый порядочный немец вносит свою лепту, чтобы быстрее достичь цели. На капитанском мостике стоит фюрер. Мы можем на него положиться! Мы должны быть горды и счастливы, что в этот решительный для нашего народа час следуем за человеком, который является историческим примером государственного деятеля, полководца и мыслителя.

Опытный дипломат снова меняет тон. Он чувствует, что его ораторский пафос выходит за рамки доверительной беседы. Но, раз оседлав любимого конька, он уже не в силах остановиться.

— Я учился в эпоху систем, Гёбель. Во времена еврейской Веймарской республики я искал утешения у Фридриха Ницше и нашел его. Он подготовил меня к великогерманскому рейху. Впоследствии меня, словно молния, пронзила мысль о даре предвидения Ницше. Он не только провозгласил сверхчеловека, он предугадал нашего фюрера Адольфа Гитлера. В своей книге «По ту сторону добра и зла» он говорит: «Истинными философами являются повелители и законодатели. Они говорят: «Так должно быть!», они определяют свойственное человеку «куда?» и «зачем?», они впитали в себя труд и мысли предшествующих поколений философов, всех тех, кто преодолел прошлое, они простирают творческую длань в будущее, и все сущее и прошедшее становится для них средством, орудием, молотом. Их «познавание мира» — творчество, их творчество — законодательство, их воля к истине — воля к власти». Это прямо портрет фюрера, хотя написано в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, за три года до его рождения. Понимаете, какие шансы предоставляет нам история Германии? Мы должны сделать все, чтобы поддержать миссию фюрера! Вы умная немецкая женщина, Гёбель. Вы внесете свой вклад в создание великой Германии!