Равсан, хоть и с трудом, но вынужден был поверить словам Ильсана. Ведь тот не поленился подробно описать свои вчерашние действия. Одних только путников и зазевавшихся крестьян было схвачено, допрошено, а затем повешено более двух десятков. Но никто похитителей не видел. И Равсан с тяжелым сердцем тоже повернул обратно. Однако на случай, если похитители не успели выбраться на дорогу и поэтому могли везти раненого пленника через лес, приказал двум своим сотням прочесать лесной массив по обе стороны дороги.

Обратно двигались не столь быстро, а прочесывающие лес солдаты и того медленнее. По этой причине Риуму, ведущего с завязанными глазами Хелга, удалось уйти с дороги до того, как по ней проедут четыре сотни Ильсана и Равсана. А прочесывающие лес ларские солдаты еще только приближались с южной стороны к местам обитания лесных разбойников.

Когда Риум вернулся домой, оставив Хелга на опушке, Ламинт, зло прищурив глаза, набросился на сына.

— Кто это?

— Барон Краст, отец.

— Ты зачем его привел?

— Отец, он сам так решил. Я не могу ему перечить. Он сказал, что хочет убедиться, что наш барон здесь. И еще, отец, денег с собой он не взял.

— Почему?

— Он сказал, что если убедится, то вернется обратно и заплатит за выкуп.

— А сам не боится, что мы его схватим? Настоящий барон, да и целый и невредимый.

— Отец, я на обратном пути дал слово. Он тоже поклялся, что с его стороны будет всё честно.

— Поклялся… Этим аристократам верить на слово нельзя. Не зря народ говорит, что они люди слова: дали слово, потом забрали слово. Но мы — то не аристократы. Я всегда свое слово держу. А ты мой сын. Поэтому придется поступить с ним честно. Ах, сколько золота ты своим словом потерял!

— Что теперь, отец?

— А что теперь? Раз привел, веди его к раненому. Пусть поглядит, что у нас все без обмана.

— А как он? Не лучше?

— Да все также. Акси говорит, что шансов все больше и больше. Только трясти его нельзя. Рана откроется и тогда может быть все плохо. Если больше воспалится, то тогда уже не спасти.

В самый разгар беседы с южной стороны леса выскочили двое местных жителей и бросились к их главарю.

— Ламинт, — запыхавшись, выпалил один из них, — солдаты! Лес прочесывают. С гербом Ларска.

— Сюда идут?

— Не совсем, немного к восходу.

— Вот, сынок, тебе и слово аристократа.

— Но, отец…

— Молчи… Солдаты мимо пройдут или могут нас заметить?

— Вроде не должны. Стали больше заворачивать к дороге, если так дальше пойдет, то пройдут, не заметят. Бран и Самай остались. Если будет опасно — дадут знать.

— Ясно. Этого в сторожку. К тем двум.

— Аристократ, отец. Кровная обида.

— А слово нарушать? А солдат прочесывать лес посылать? В сторожку, пока голосом весточку не подал…

Эйгель и Серри Хелга встретили в сторожке удивленно.

— Милорд, вы?!

— Я жду объяснений. Где Ксандр?

— Милорд, он здесь. У лесовиков. Его светлость ранен. Тяжело.

— Здесь?!.. Вот оно что… Насколько тяжело?

— В спину. Рана воспалилась, милорд в горячке. Лекарка помогает. Хорошая она или плохая, не знаю, но его светлости хуже не становится. Но он без сознания. Мы с Серри ей помогаем.

— А зачем ты назвался бароном? Или этот парень перепутал?

— Нет, милорд. Бароном Севир я назвал его светлость, иначе они могли продать его в Лоэрн. За сто или больше золотых монет. Они так и сказали: хорошо бы захватить графа и продать. А от вашего выкупа они откажутся. Сколько бы вы не предложили. Они такие. Милорд, нельзя им говорить, что он граф Каркел. Милорда нужно выкупить, как барона Севир. Но только его светлость нельзя везти, его никак нельзя тревожить. Только сразу хуже будет, и…

— Я понял. Спасибо Эйгель. И тебе, Серри.

— Милорд, разрешите вас спросить?

— Говори.

— А вы почему здесь? Ну, в темнице. Вас пленили?

— Не знаю. Может, и пленили. Я побоялся, что они обманут, и решил денег не отдавать, а прийти самому. И вот теперь…

— Милорд… деньги у вас отобрали?

— Я их не взял. Так и сказал. Наверное, теперь тоже выкуп будут требовать. Хотя клялись. Но разве можно верить словам разбойников?

— Милорд. Я слышал, что главный среди них, Ламинт, человек слова. Если сказал, то его слово — железо.

— Нет, мне давал слово другой. Молодой. Риум.

— Риум — сын Ламинта.

— Даже так… И…

— Можно как — то повлиять на Ламинта. Дескать, твое слово — золото, а у твоего сына нет.

— Можно. Но вот как Ксандра выкупить? Денег с собой нет. А отпустят ли меня сейчас? И, говорите, милорда нельзя тревожить? Как тогда быть?..

Закончить разговор им не дали. Открылась дверь сторожки, и появились два бородатых лица, а сзади них маячил Ламинт.

— Милорд, выходите. Вы тоже, — обратился он к Эйгелю и Серри. — Милорд, нам пришлось вас запереть, потому что по всей округе рыскают солдаты.

— Чьи солдаты?

— Ларские, милорд. Это вы или тот второй милорд, что был у Бравчена, послали?

— Не я. И я давал слово. Барон Тристок тоже. Мне это непонятно.

— Понятно или нет, но мы сегодня отсюда уходим. Далеко, в другой домен. Люди уже собираются. Но нам нужно с вами решить.

— Я пленен?

— Нет. Мой Риум давал слово. А мы не аристократы, раз слово дали, его уже не возвращаем.

— Разбойники…

— А что здесь такого? Мы разбойники честные. Все чин по чину. Захватили в плен, плати выкуп или отвезем подальше и продадим. Вот и сейчас у нас трое пленных. За них семь золотых. Шесть за барона и золотой за этих. Не хотел я их отдавать за выкуп, но раз такое дело, что приходится самим уходить — отдам.

— Но у меня с собой наберется всего один золотой.

— На парней хватит.

— Я сбегаю за остальными деньгами.

— И приведешь солдат? Нет.

— Даю слово барона!

— Кто верит слову барона? Каждое второе слово у аристократов лживо. Нет. Твоего барона придется забирать с собой.

— Но его нельзя тревожить. Акси сказала! — вмешался Эйгель.

— Вот я человек слова, — продолжил Ламинт. — Дал я его позавчера тебе, держу. Иначе сейчас просто взял, да перерезал бы глотку твоему хозяину.

Хелг схватился за меч. Но двое бородачей споро натянули луки, направив острые стрелы на Хелга. Да и Ламинт положил руку на рукоять своего меча. А сзади, держа меч в руке, подходил Риум.

Хелг с досадой бросил наполовину вытащенный меч обратно в ножны.

— А оружием возьмешь?

— Оружием?

— Меч, кинжал, кольчуга. Куртка, сапоги — пять золотых.

— Мальчишек, значит, выкупать не хочешь?

— За шесть золотых все отдаю.

— За все готов заплатить три золотых, да и то, потому что меч, гляжу, хороший у вашей милости.

— Этот меч стоит пять золотых!

— Но я смогу продать только за два. Перекупщик больше не даст. Два даже много.

— Хочешь сказать, что все остальное на мне тянет всего на один золотой?

— Нет, больше.

— Тогда ты не знаешь счет.

— Знаю, милорд. А мой навар?

— Если милорд так сильно ранен, то почему дорого оценен? Как за здорового.

— Баронов обычно выкупают за десять золотых. Но мы назначили только шесть частей из десяти — шесть золотых. Будь он баронетом, то вместо обычных пяти монет, мы сказали бы три. И так далее. Уценка. Но здоровый он или болезный, нам без разницы — цена одинаковая.

— Тогда берите меня вместо него. Меняемся?

Ламинт опешил.

— И что мне с вашей милостью делать?

— Везти, куда хотели, а потом за меня пришлют выкуп. Я здоровый, дорогу перенесу.

— А потом, на новом месте нас окружат и зашинкуют? Ваши же солдаты. Вместо выкупа. Или выкуп состоится, а после опять пошлют солдат. Нет. Опасно это. Мы не настолько жадны и глупы, чтобы самим лезть в петлю. Никто не должен знать, куда мы уйдем. По крайней мере, барон Краст, он слишком большая птица в этих краях. Три золотых за меч и остальное, один золотой у вас, итого четыре. Барон Севир стоит шесть и не на медянку меньше. Через час мы снимаемся отсюда. Барона берем с собой. Выживет, нет — на все воля богов. А пока ваша милость пусть посидит в сторожке.