— Как это не могу? — с негодованием спросил парень.

— А так. У тебя там спрятаны кое-какие вещи, которые ты не хочешь показывать, — невозмутимо сказал Твинг.

— Какие вещи? — сердито спросил парень, затем, вдруг опомнившись, добавил: — Да отстаньте вы! Меня не проведешь! Так я и снял шляпу!

— Ладно, — сказал Твинг, подходя к бунтовщику. — Ну, а это что? — И хотя парень пытался ему помешать, он ловким движением сдернул с него шляпу. Оттуда вывалилось полдюжины яблок, птичье гнездо, два яйца и полуоперившаяся, трепещущая крылышками птичка. Волна восторга и удивления прокатилась по классу, выражение полной растерянности застыло на лице жертвы, и вся серьезность положения разрядилась в безудержном взрыве смеха, к которому присоединились и сами бунтовщики. Даже самый младший из школьников, напуганный, но в то же время восхищенный смелым, возмутительным и героическим поведением мятежника, теперь сразу осознал всю нелепость этой фигуры, увенчанной дешевой мальчишеской добычей. Комический вид протестующего убил все красноречие его протеста. И миссис Мартин почувствовала, что никакие ее слова не заставят сейчас ребят взглянуть на этот бунт серьезно. Но Твинг, по-видимому, все еще не был удовлетворен.

— Сейчас же проси у миссис Мартин прощения и скажи, что ты просто дурачил ребят, — тихо сказал он.

Растерявшийся бунтовщик колебался.

— Проси, а то я покажу, что у тебя в карманах! — многозначительно шепнул ему Твинг.

Мальчик пробормотал извинение, с удрученным и безнадежным видом пробрался к своему месту, и на этом короткий бунт позорно закончился.

Только две вещи показались миссис Мартин странными. Она случайно услышала, как преступник прерывающимся от волнения голосом, в котором звучала искренность, сказал своим приятелям: «Да не было у меня ничего в шляпе», а один из малышей, глубоко обиженный, жаловался, что птичье гнездо принадлежит ему и было украдено у него из парты. Вместе с тем миссис Мартин не могла не заметить — правда, она до некоторой степени была уже подготовлена к этому, так как видела, какую таинственную власть приобрел Твинг над детьми, — что, судя по всему, смутьяны не затаили обиды на победителя и во время перемены все до одного окружили его с очевидным интересом. Все же это не заставило ее закрыть глаза на серьезность бунта и на странность поведения Твинга, который присвоил себе ее права. Он все еще играл с детьми, когда она позвала его в дом.

— Я должна указать вам, — сказала она взволнованно и даже несколько резко, — что возмутительная выходка Тома Харди, по всей видимости, была задумана и подготовлена другими. Этим дело не кончится.

Он посмотрел на нее таким безнадежно отсутствующим взглядом, что она готова была тут же отхлестать его по щекам, как будто он был один из старших учеников, и проговорил:

— Но ведь оно уже кончилось. Они сели в лужу.

— Я не знаю, что вы под этим понимаете, и я также должна указать вам, что в нашей школе мы не преподаем и не изучаем жаргона.

Его неподвижное лицо на миг озарилось таким явным восхищением, что она почувствовала, как кровь прилила к ее лицу; но он стер это выражение рукой, словно грим, и сказал запинаясь, но очень серьезно:

— Простите... пожалуйста. Но, видите ли, миссис Мартин, утром, когда я приглядывался к ребятам, я почувствовал, что тут пахнет скандалом... то есть, ходит здесь вроде бы такое мнение, будто в нашей школьной лавочке... прошу прощения, Пайкский округ не получает того товара, за которым пришел, и что Пизли и Барстоу могли бы поменьше совать свой нос во все дела. Как видите, как раз то самое, о чем говорил Том.

— Это невыносимо, — сказала миссис Мартин. Лицо ее вспыхнуло, и глаза, казалось, стали еще темнее. — Они отправятся домой к своим родителям и скажут им от меня...

— Что они ошибались... Простите... но это они как раз и сделают. Поверьте, миссис Мартин, они провалились... прошу прощения... Но с этим покончено. Больше они вас беспокоить не будут.

— Вы так думаете? Только потому, что вы нашли какие-то вещи у Тома в шляпе и раскрыли перед всеми его секрет? — презрительно произнесла миссис Мартин.

— У Тома ничего в шляпе не было, — сказал Твинг, медленно проводя платком по губам.

— Ничего? — повторила миссис Мартин.

— Ничего.

— Но я видела, как вы вынимали оттуда всякую всячину.

— Это был просто фокус! Все, что там оказалось, было спрятано у меня в рукаве, а я незаметно подложил ему в шляпу. Он это понял и испугался, так как почувствовал, что остался в дураках. Вот и лопнула вся их затея. Ничто на свете так не пугает ребят, как опасность стать посмешищем, и больше всего они боятся тех, кто выставляет их в смешном виде.

— Я уж не спрашиваю, считаете ли вы это честный по отношению к мальчику, мистер Твинг, — раздраженно сказала миссис Мартин, — но неужели таково ваше представление о дисциплине?

— Я думаю, что это честно. Ведь Том знал, что это вроде фокуса, я его не обманывал. И я думаю, это дисциплина, раз я заставил его вести себя как следует и отбил у него охоту оскорблять вас или меня. И-он ничего против меня не имеет: он понимает, что благодаря мне его только высмеяли, а не выгнали. Если бы вы только предоставили все это мне, — добавил он с какой-то застенчивой проникновенностью, — и признали, что я здесь для того, чтобы избавить вас от такой работы, — совсем не подходящей для леди, — мы бы нашли свой собственный путь между всеми этими Пизли и Пайкским округом и заправляли школой, не обращая внимания ни на тех, ни на других.

Миссис Мартин была несколько озадачена. Немного смягчившись и, пожалуй, больше, чем ей самой казалось, уступая влиянию Твинга, она ничего не ответила, но в тот день не отослала нарушителей домой.

Вернувшись вечером к себе, она была весьма удивлена, когда хозяйка начала рассыпаться в поздравлениях по поводу приезда нового помощника.

— Все только и говорят, миссис Мартин, — восторженно тараторила эта леди, — что вы как следует утерли нос обоим, — и Пизли и Барстоу... и сами выбрали себе нового помощника — простого парня, который о себе много не воображает и будет здесь делать все по вашему вкусу, и что ничего лучше вы и придумать не могли.

— И... его... считают вполне... подходящим?— несмело спросила миссис Мартин, краснея от смущения.

— Подходящим! Да вы только послушайте моего Джонни!

Тем не менее, на следующее утро миссис Мартин пришла в школу несколько раньше, чем обычно.

— Может быть, — сказала она (и в ее тоне странно сочеталось чувство собственного достоинства с застенчивостью),— мы бы просмотрели с вами до занятий уроки на сегодня?

— Я уже, — быстро ответил он. — Я говорил вам, что мне одной репетиции довольно.

— Вы хотите сказать, что уже все просмотрели?

— Выучил наизусть. До последней буквы. Хотите послушать?

Она прослушала его. Он действительно запомнил, и притом без единой ошибки, все правила, вопросы, ответы и примеры из уроков на этот день.

Не прошло и месяца, как успех мистера Твинга был полностью упрочен. То же можно сказать и о некоторых новшествах, которые он ввел как-то незаметно. Пение псалмов и чтение библии, вызывавшие такое недовольство и у молодого поколения Пайкского округа и у родителей, отменены не были, но полчаса до перемены посвящались теперь хоровому исполнению мирских песенок — патриотических или комических, — в котором малыши, под удивительно умелым руководством Твинга, достигли замечательных успехов; один негритянский гимн получил даже такую популярность, что его единодушно признали достойным занять место среди благочестивых вокальных упражнений, где он в конце концов совершенно затмил опостылевших «Детей Израиля» даже самой своей мелодией, не говоря уже о прочем. В школе по-прежнему изучали грамматику, несмотря на протесты Харди и Маккинонов, но Твинг сумел вызвать интерес к однообразным упражнениям в декламации и высоко поднять мастерство исполнения. Пайкский округ, хоть и говорил на диалекте и не желал признавать правила употребления именительного падежа, оказался довольно силен в классическом ораторском искусстве, а Том Харди, который в свое время провозгласил от имени Пайкского округа столь безграмотный протест, был ничуть не слабее, хотя и более изящен в обвинительной речи Эдмунда Берка против Уоррена Гастингса и получил, как и тогда, полное одобрение своих родителей.