Я быстро перелег на другую половину кровати и стащил одеяло с обнаженного тела Кристины… Если она сейчас оттолкнет меня, откажет… это станет ее смертью… это будет доказательством того, что она лежит в магическом трансе, что она ведьма… тогда мои пальцы сомкнутся на ее шее…

Кристина отдалась мне, проснувшись или нет, но улыбаясь и, казалось, не без восторга…

V

Когда я проснулся, комната была залита светом. Другая половина кровати пустовала. Внизу в доме раздавались голоса. Я что, «проспал»? Слово не очень-то подходило к ситуации, потому что я сегодня никуда не собирался: «Утро субботы — забудь про заботы». Было без четверти девять. Кто разговаривал внизу? Представители законной власти, которые пришли арестовать меня или допросить, каким образом я оказался в постели с женщиной, не будучи на ней женат? Кто знает…

Я встал и бесшумно приоткрыл дверь в коридор.

— …и окна, пожалуйста. А наверху сегодня ничего делать не надо, — услышал я голос Кристины. — Спальню уберете в следующий раз.

Прекрасно: мое присутствие, стало быть, скрывали… От кого? От служанки, домоправительницы или работницы: в любом случае, от кого-то, выполняющего домашнюю работу… так или иначе, Кристина была хозяйкой…

Внизу зазвонил телефон. Кристина подняла трубку:

— Да, конечно, да, замечательно. В половину десятого… Ну, через час или чуть больше.

Неужели она доктор или дантист? Завести романчик с женщиной, которая одновременно будет твоим врачом, сможет осматривать и ощупывать тебя, совать свой носик в любое отверстие, — это, вообще-то, возбуждает: «Ты мне впрыснешь витаминчик Ц, а я тебе — белый витаминчик Г». И платить не надо: все по безналичному расчету. Мысли эти — о комфорте, удобстве, или, проще говоря, «благонадежности» и, прежде всего, о том, что все это не будет стоить мне ни копейки — приподняли, хоть и в скромных переделах, мою мужественность, утром обычно висящую тряпочкой. Но вот кто-то поднимается по лестнице: я, стараясь не шуметь, поспешил обратно в кроватку, лег, укрылся простыней и сделал вид, что только-только проснулся.

Кристина вошла, одетая в светло-голубое, длинное японское кимоно, расписанное серебряными драконами, грифонами или ликами богов и предсказателей. Ведь это просто сказка, нет? Знаете что? Я останусь здесь, помяните мои слова. В конце концов, мне нужно иметь возможность где-то спокойно писать, вот и все — а потом?..

— Привет, мой миленький, красивый, пушистый зайчик, — заявил я веселеньким, но в то же время еще сонливым голосом.

— Ты хорошо спал? — спросила она заботливо.

— Восхитительно, золотце. Я провел совершенно чудесную ночь. — Нет, надо осторожней…

— Хочешь позавтракать в постели? Я быстренько приготовлю.

Нет, что-то в этом было, хотите верьте, хотите нет: она ходила неглиже, в кимоно, но лицо и прическа были в полном порядке. И вообще, что за женщина: завтрак в постель…

— Больше всего я хотел бы тебя, золотце. Знаешь, я готов наброситься на тебя сию секунду…

Да, точно: я должен остаться тут, в этом доме, каким-то образом зацепиться здесь корнями… Если это на пользу дела, то я могу вести себя очень скромно, покорно подчиняясь, восхвалять ее, мою повелительницу, и лежать у ее ног, а между тем… Я быстренько накинул одеяло поверх простыни, чтобы прикрыть образовывающуюся «палатку».

— Кофе? Хорошо? И яичницу? Яичницу с ветчиной?

— Ты просто золото, но неужели я этого заслуживаю? Да, яичница с ветчиной, какая прелесть. Разве я стою того, чтобы так любить меня и нежить? Да, сделай побольше кофе. Крепкого, черного кофе. О, восхитительно.

Она ушла, улыбаясь и, кажется, витая в облаках… Невероятно…

Я вновь слегка задремал к тому времени, как она вернулась: с подносом, на котором стояла большая тарелка с яичницей, ветчиной и сухариками, большая чашка черного кофе и аккуратно свернутая салфетка, перехваченная серебряным кольцом. Нет, инициалов Г. Р. на кольце не было, и это единственное, чего не хватало для полноты картины…

— Есть еще, если что. И кофе много, — заверила она, — но в кухне, в духовке, чтобы не остывал.

— Что за роскошь. Ты меня балуешь, — каркал я, усаживаясь, чтобы она могла поставить поднос мне на колени: я поцеловал ее прямо в губы. — Меня редко баловали, знаешь ли. Мои родители умерли, когда я был совсем маленький. Моего единственного братика продали в рабство в Марокко, а меня отправили к старому дяде, который все время кашлял…

Совершенно мифологическая хренотень, но Кристина была явно тронута: что за чуткое сердечко, такое встречается только у женщин, не правда ли?..

— Давай ешь. Я скоро вернусь.

Я как раз закончил завтракать, когда она вошла и поставила рядом с кроватью мою дорожную сумку.

— Так, хватит валяться, — сказал я виновато, поставил поднос на пол, поднялся, стал вынимать из сумки чистую одежду и раскладывать ее на кровати.

— Рубашка… трусики… носочки… — приговаривал я как малолетний дебил. — Ах, ну что поделаешь, все, конечно, не очень приличное. Большей частью — обноски. Но зато все чистое, все, в этом я вас уверяю. Я всегда слежу за чистотой тела и вещей.

Кристина — в легко узнаваемой битве между любопытством и тактичностью — не удержалась и искоса взглянула на мои шмотки.

— У тебя действительно плохо с одеждой, Герард? — спросила она.

И тут же, чтобы я не истолковал это как намек на мое финансовое неблагополучие, добавила:

— Мужчинам трудно подобрать себе одежду… Посмотрим… — заключила она неопределенно.

Я пошел мыться.

— Тебе нужны рубашки? — крикнула Кристина, пока я вертелся в угловой душевой, как раз за дверью в ванной, — если, конечно, тебе подойдет размер… мне кажется, подойдет… Они лежат в шкафу, — добавила она, смягчая, насколько это возможно, унизительный характер предложения.

— Я никогда ни от чего не отказываюсь, — пробормотал я себе под нос, — если вдруг начнется война, не успеешь оглянуться, как без рубашек останешься.

И крикнул, перекрывая порыкивания душа:

— Очень мило с твоей стороны. Да, конечно, золотце. Но ты не должна раздавать все налево и направо.

Я слышал, как она открывала ящики комода. Вот и ладненько: начали с пары рубашек, а закончим яхтой, хоть я немного боюсь воды, но ведь об этом я рассказывать не буду…

Выходя из душа, я надел собственную чистую одежду, но Кристина уже разложила на кровати не сколько белых, идеально выглаженных рубашек. Они, скажем, были сделаны не на заказ в Париже у какого-нибудь знаменитого пидора, но все же невооруженным глазом было видно, что рубашки куплены в дорогом магазине, пошиты из тонкого, мягкого хлопка, украшенного переплетающимися полосками и орнаментом.

— Примерь-ка.

Я на всякий случай вытянул шею так, что она стала похожа на птичью, и втянул адамово яблоко, но даже без этих предосторожностей первая же рубашка сидела на мне как влитая. Но чьи это рубашки или чьи это были рубашки? Нет, дают — бери, а свой любопытный рот держи на замке…

А вот теперь я погрузился в размышления. Такие вещи дарят обычно в последний момент, на прощание… Если бы Кристина хотела, чтобы я остался и время от времени навещал ее норочку, то не стала бы дарить теперь эти рубашки, не правда ли?.. Кто знает, может, мне нашлось бы здесь теплое местечко, но не в том случае, если я буду приставать к ней с этим сейчас…

— Тебе очень идет, — сказала Кристина убежденно, — совершенно в твоем стиле.

У меня есть стиль? Ну, наверное, есть, иначе бы мне не дарили ношеные рубашки…

Я вновь задумался. Не то чтобы я чувствовал опасность, напряжение или давление, но все было совершенно чуждым: если я останусь здесь жить, если попытаюсь здесь творить, то это будет происходить в совершенно чужом мире, где мне даже словом не с кем будет перекинуться, неважно на какую тему… Но, подумалось мне, если я смогу выдержать подобное существование, то сразу попаду, как говорится, «на все готовенькое»: разве приличные граждане, которые встают вовремя и, как полагается, отправляются на работу, не предпочтительней нашего народца — психопатов, неудачников, бездельников и паразитов, которые называют себя людьми искусства и, затмевая свет моих глаз, не дают развиться той крохе таланта, что я получил от Бога… А она — Кристина — будет каждый день вытирать пыль с моего письменного стола или наймет кого-нибудь для этой работы, но никогда не поступит как мой собрат по перу Травка-Вязкая-Муравка — писатель, чьи книги полны любви к ближним, который может стибрить у меня несколько страниц рукописи или случайно перевернуть чернильницу на стопку бумаги, спешно обыскивая комнату, как только я выйду отлить… Она не поймет ни слова из того, что я напишу, но и не будет прикидываться, что понимает… Она — дитя природы, простое, нежное животное, как это называется: ничего кроме тепла и крови… Мамочка, моложе меня на десять лет, с которой можно даром… Я понятия не имел, чем занималась Кристина и как она зарабатывала на жизнь, но выглядело все заманчиво, просто прекрасно…