дочери больше нет. О похищенных молились группы христиан по всей Японии. Миссис

Йокото ездила по свету в поисках справедливости. Ее лицо стало хорошо известно японским

телезрителям. Наконец ей удалось посетить Овальный кабинет и рассказать свою историю

президенту Джорджу Бушу, который решил оказать ей возможную помощь.

Через двадцать семь лет после похищения, в 2004 году, северокорейские власти

выслали родителям Мегуми фотографии дочери. На первой — сделанной сразу после

похищения — тринадцатилетняя девочка в японской школьной форме — жалкая и одинокая.

— Увидев эту фотографию, мы разрыдались, — говорила мать Мегуми. Две другие

фотографии были сняты зимой — женщина лет тридцати в пальто.

Супруги Йокото снова и снова смотрели на фотографии. Они находили утешение в том,

что на последних фотографиях дочь выглядела ухоженной и здоровой. Они попытались

представить себе жизнь Мегуми. Встречалась ли она с другими похищенными, говорила ли с

ними, чтобы не забыть родной язык? Что помогало ей помнить о том, кто она такая?

Помнить, что она не иммигрантка, а похищенная корейцами против воли японка? Пыталась

ли она передать весточку родителям? Пыталась ли бежать? Что она помнила о Японии? Что

помнила о свой семье? Сколько раз Мегуми устремляла взор к японским островам? Сколько

раз жадно пробегала глазами газету в поисках статей о Родине? Во время путешествия по

Азии в 2004 году меня попросили выступить в Токио перед членами молитвенных групп. Я

лихорадочно думал: что мне такого сказать, чтобы утешить членов семей похищенных и их

друзей? Я открыл Библию. Мне нужно было найти эпизоды, которые подходили бы для этих

случаев. Я нуждался в примерах, рассказывающих о людях, которые служили Богу в

чужедальних странах. Авраам оставил свой дом и отправился в неизведанные земли — те, на

которых стояли и Содом с Гоморрой. Иосифа похитили, отец счел его мертвым, но он достиг

высокого положения в Египте. Даниил и другие пророки служили в Вавилоне (нынешнем

Ираке) и в Персии (нынешнем Иране). Эсфирь рисковала жизнью, чтобы спасти своих

соотечественников в Персии. Павел принес Благую Весть в Рим, будучи в узах. Он стал

первым из сонма миссионеров, которые в чужих странах подверглись гонениям. Были

мученики и в самой Японии.

И все они, как и Мегуми, страстно старались не забыть о том, кто они такие — чужаки,

оказавшиеся в незнакомых землях. Пророк Даниил ослушался приказа царя-тирана. Он, как и

раньше, трижды в день открывал окно, выходившее в сторону Иерусалима, и молился. И

ему, и другим верующим, живущим в чужих странах и, наверное, Мегуми молитва

напоминала о той реальности, которую пытались скрыть от них обстоятельства. Вера

помогала им не забыть об истине, которую всячески отрицала действительность,

окружающая оторванных от Родины людей.

И для нас молитва может сделаться источником истины. Мы живем на падшей планете,

которая все более отдаляется от Бога. Нам приходится прилагать немало усилий, чтобы не

забыть, кто мы такие. Но мы — Божьи твари. Однажды мы восторжествуем вместе с Богом.

Зачем нужно молиться? Я задавал себе этот вопрос практически каждый день своей

сознательной жизни. Особенно остро он стоял в те дни, когда Бог казался далеким-далеким,

а молитва представлялась лишь упражнением в набожности, разговором с самим собой.

Читая богословские книги, я спрашивал себя: какой толк твердить Богу о том, что Он и Сам

наверняка знает? Но прошли годы, и молитва стала для меня чем-то большим, нежели список

просьб, обращенных к Богу. Во время молитвы я корректирую свой мир. Я молюсь для того,

чтобы вернуть в мироздание истину и хотя бы на миг увидеть наш мир и самого себя глазами

Бога.

Во время молитвы я перестаю думать о себе. Я смотрю на себя через увеличительное

стекло. Я смотрю на звезды и вспоминаю о той роли, которую играю в непостижимой

Вселенной. Молитва — это возможность посмотреть на мир глазами Бога.

Благослови тебя Бог, дитя мое!

Рейнер

Я очень хорошо помню свою первую молитву. Священник

разъяснял моему другу Удо, как стать христианином:

— Давай преклоним колени и помолимся, — сказал

священник.

И добавил, повернувшись ко мне:

— А ты, Рейнер, ты тоже хочешь стать христианином?

Я, не задумываясь, ответил «да» и произнес вместе со

священником молитву. Это был незабываемый миг, который

изменил меня навсегда. После молитвы я поднял глаза и увидел в

окне звезды. Я почувствовал, что теперь каким-то непостижимым

образом связан с бескрайней Вселенной. Именно тогда, в

двенадцать лет, я нашел свое место в мире, нашел себя.

Но уже через полчаса я вернулся с небес на землю: дома мама

накричала на меня за то, что я поздно вернулся. Я пытался

объяснить ей, что произошло, но она меня не поняла. В ее

представлении молиться значило вслед за священником повторять

заученную молитву, и ничего более. После того вечера я три дня

ничего не ел.

— Ты только о Боге и думаешь! — кричала мама. И она была

права.

Стеснительный и робкий по натуре, я научился молиться

вслух: прислушиваясь к молитвам других прихожан церкви, я

понял, как это делается. Я сообразил, когда нужно вступать в

молитву, а когда молчать. Оказалось, что молитве — общению с

Богом — нужно учиться так же, как и общению с людьми. Как ни

странно, мне стало легче молиться после того, как я, немец, пожил в

Америке. Там мне пришлось молиться на чужом языке — на

английском. И в результате я научился, молясь, четче

формулировать свои мысли, тщательнее подбирать слова. Тогда я

ощутил, что мне уже недостаточно повторять заученные

привычные слова.

В конце концов я стал священником. Выслушивая людей,

которые изливают предо мной свои беды и трудности, я стараюсь

нести им утешение. И порой меня посещает чувство, что слова,

которые я говорю им в такие моменты, — это молитва. Я ощущаю,

что рядом с нами присутствует Кто-то Третий.

А еще я стал отцом. У меня есть сын и дочь. Когда они

маленькими лежали в кроватках, я заходил в детскую, совершал над

малышами крестное знамение и молился об их будущем. Ведь

родителям не дано прожить жизнь за своих детей! Поэтому

приходится всецело полагаться на Бога.

У сына началась эпилепсия. Первый приступ привел меня в

ужас. Мы вызвали «скорую помощь». Пока врачи спешили к нам на

помощь, я держал сына в объятиях, поглаживал его лоб. Голова

мальчика тряслась. Я старался утешить испуганного ребенка

словами, но сам не находил ни малейшего утешения. Совершенно

осознанно я пытался передать ему частицу своего духа, забрать его

боль. Никогда прежде я не чувствовал такой близости с сыном, как

при этом первом приступе. Мы оба были совершенно беспомощны

и страшно перепуганы.

Молитва стала для меня еще и своеобразным благословением

6 . «Благослови тебя Господь!» — так я говорю своим прихожанам

после исповеди. «Благослови тебя Господь, дитя мое!» — говорю я

дочери, стоя у ее кровати. «Благослови тебя Господь», — твердил я

извивавшемуся в конвульсиях сыну. Мне так хочется передать

Божье благословение людям! Мне и самому хочется ощутить его во

время молитвы.

Молясь, я порой позволяю себе расслабиться в объятиях

Божьей любви. А порой меня в молитве бьет и колотит, как сына во

время приступа.

ГЛАВА 3. ТАКИЕ, КАК ЕСТЬ

Молитва, предваряющая всякую молитву, такова: Сделай так,