ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
События разворачиваются настолько быстро, что я не успеваю всего записывать и веду лишь беглые заметки в записной книжке.
Сегодня мне удалось достать «Правду» за 9 августа. Оказывается, в ночь с седьмого на восьмое наши самолеты впервые бомбили Берлин.
На левой стороне Днепра автобус безнадежно испортился. Все редакционные машины уехали, а я и шофер Марков остались на берегу. Правда, Жуков пообещал, как только они разгрузятся в селе Рубановке, прислать машину и тащить автобус на буксире.
— В полную воду за рекой не ночуй, — напомнил Марков.
Несмотря на трудности отступления, редакция до сих пор не потеряла ни одной машины. Газета выходит без перебоев. Где бы мы ни были, газета печатается и доходит к бойцам.
Ночью невдалеке от автобуса из гибких ивовых кустов через каждый час взлетала яркая ракета. Мы с Марковым напрасно всю ночь искали ракетчика, ракеты взлетали из автоматических пружинных ракетниц, установленных диверсантами у переправы. Мы отыскали их утром среди кустов.
Вечером с правого берега Днепра приехали Володя Гавриленко и Виктор Маркелов, привезли новую печатную машину, смонтированную на грузовике. Взяли они машину в днепропетровской типографии. Испорченный автобус прицепили к грузовику и ночью притащили его в большое село Рубановку, в котором расположилась редакция.
Жуков послал в командировку меня и Виктора Токарева.
Ночевали в селе Большие Кайры. Учитель — хозяин дома, в котором мы провели ночь, сказал:
— Возьмите себе все, что вам нравится, хотите верблюжье одеяло, хотите гармошку, костюм или белье… Все равно отберут фашисты.
Я подошел к книжному шкафу и вытащил оттуда томик Есенина.
Хозяин, которому ничего не было жалко из вещей, пожалел книжку и долго вертел ее в руках, не желая с ней расставаться.
Фашисты заняли правый берег и ведут частый артиллерийский огонь по нашему селу, битком набитому войсками.
— Как только раздался первый выстрел, собаки покинули свои дворы и убежали в степь, — заметил учитель.
Наши пулеметчики постреливают через реку. На берегу Днепра вырыты свежие окопы полного профиля. По траншеям среди красноармейцев, расположившихся в обороне, бродят мальчишки, собирают стреляные гильзы, просят, чтобы им дали винтовку выстрелить в фашистов.
Весь день потратили на поиски Шепетова, так как кто-то все еще продолжает тасовать части. Повсюду много штабов и тылов, много бойцов, но спрашивать их, какой они дивизии, неудобно — это военная тайна. Говорят, по радио передали, что наши самолеты вновь бомбили Берлин!
В конце концов Шепетов нашелся.
Глядя на него, я вспомнил первый бой его дивизии под Селетином. Там Шепетов рядом последовательных молниеносных ударов, изнуряющих врага, совершенно обескровил первую и четвертую горно-стрелковые бригады румын.
Тогда Шепетов сначала намеренно отошел в беспорядке, увлекая за собой противника, заманивая его на невыгодную открытую болотистую местность, а потом ударил с флангов и окончательно смял. Бой этот характерен не только стремительностью наступления, но и своей продуманностью. Уже тогда в течение всего боя Шепетов не забывал об охране флангов и тыла.
Потом развернулся ряд кровопролитных боев под Новой Ушицей и Новой Одессой. 228 и 229, 399 и 13-й пехотные немецкие полки, 16-й мотополк «СС», 3-й кавалерийский мадьярский полк были уничтожены дивизией Шепетова. Шепетов отходил только по приказу, ни одна рота у него ни разу не побежала.
Мы сидели на сваленном дубке у хаты. Вспоминая проведенные операции, генерал сказал:
— Маневренная война богата неожиданностями. Любое решение, как бы оно хорошо ни было продумано, не гарантирует, что события будут развиваться так, как предполагалось. В ходе боя часто возникает необходимость изменить группировку своих сил. Я делаю это смело, не теряя времени.
Нашему командованию стало известно, что противник готовится из Никополя форсировать Днепр. Чтобы помешать ему, к реке спешно переброшена из тыла еще не бывшая в боях 30-я кавалерийская дивизия полковника Пичугина.
Конники получили приказ сменить дивизию, от которой, я это хорошо знаю, остался только номер.
Фашисты, знавшие о движении кавдивизии, не ожидали столь стремительного марша. Они рассчитывали переправиться раньше, чем подойдут кавалеристы, но просчитались на один день. В два последних перехода Пичугин делал по шестьдесят километров в сутки.
Оккупанты начали переправу, когда один из кавалерийских полков подошел к реке. Потеряв около роты убитыми, гитлеровцы отложили операцию.
Мы приехали в село Водяное вместе со штабом дивизии. Встретил нас Пичугин, высокий, седой, строгий, весь осыпанный кирпичной пылью. В дом, где остановился полковник, только что влетел снаряд.
— Газету вашу видел… Рекомендую поехать в Каменку, к майору Реве. Его полк помешал фашистам переправиться через Днепр.
В Каменку поехали по шоссе, с которого то показывался, то пропадал за деревьями расположенный на другой стороне Днепра Никополь. В этом городе прошло мое детство, там в ветеринарной лечебнице служил фельдшером мой отец, оттуда в 1918 году он ушел в Красную Армию. Я хорошо помню, как в Никополе находились красные, а в Каменке белые, обстреливавшие Ярмарочную площадь, на которой я тогда жил. Детство! Как часто во время войны мы обращаемся к нему в своих воспоминаниях!
Кавалеристы торопливо рыли на песчаных берегах реки Конки окопы, жадно пили воду из конских цибарок. Я еще не видел дивизию, так хорошо оснащенную автоматическим оружием, как 30-я.
Приехали к майору Реве под артиллерийским огнем. У него застали лейтенанта Семенова, которому опытный и решительный Рева приказал заткнуть глотку фашистским артиллеристам.
Семенов повел меня с Токаревым к себе на батарею, замаскировавшуюся среди песчаных бугров, покрытых ивовыми кустами. Перебегали к батарее от холма к холму.
С наблюдательного пункта город виден как на ладони. Мне хотелось найти знакомые здания — Бабушкинскую школу, ветеринарную лечебницу, пристань. В стереотрубу видно было оживленное движение солдат у деревянной церкви. Семенов приказал обстрелять церковь. Со второго залпа она загорелась, как свеча. К ней подъехало около тридцати грузовиков. Батарея повела беглый огонь, разбила несколько машин. Тогда к горящей церкви бросились солдаты, пытаясь вынести из нее какие-то ящики. Еще несколько выстрелов, и церковь взлетела в воздух со всем содержимым. В ней оказался склад артиллерийских снарядов.
Через десять минут Семенов крикнул:
— Летит «старшина»!
Показался самолет-разведчик. Огонь прекратили, артиллеристы залегли в ровики. Разведчик летел низко, но батареи так и не обнаружил. Наши артиллеристы мастера маскироваться.
Вечером в штабе полка встретили разведчиков Чугунова, Петренко, Ясинского; они собирались переплыть ночью на другую сторону Днепра, где с тридцатью восемью кавалеристами находился капитан Саидов. Этот Саидов был знаменит тем, что километров за сорок от Днепра, на его правой стороне, напал на полевую почту и захватил мешок писем, прибывших из Германии. Этот мешок, доставленный в разведотдел армии, помог расшифровать название всех фашистских частей, наступавших на нашем участке фронта.
Токарев решил отправиться с разведчиками, но Рева категорически запретил.
Рева получил приказ — готовиться к форсированию Днепра и взятию Никополя. Время начала операции будет указано особо в секретном пакете в 22 часа.
Корреспонденты «Знамя Родины» решили идти с полком. Весь день фашисты обстреливали район штаба полка, несколько снарядов разорвалось в саду дома, где мы поселились.
В половине десятого вечера нас позвали в штаб, где все пропитано запахом кожи и лошадиным потом. Там было полно строевых офицеров, бряцающих оружием, у плетня нетерпеливо били копытами кони. Из штаба дивизии привезли секретный пакет с надписью — вскрыть в 22 часа.
Поглядывая на часы, томительно ждем назначенного времени. Наконец, в торжественной тишине Рева, вставший во весь рост, рвет пакет, вынимает из него приказ, написанный на плотной топографической карте уже оставленного района.